Крэг Гарднер - Плохой день для Али-Бабы Страница 2

О Всевышний! Прошу прощения. Я немного отклонился от темы. Почему вы все зашевелились? Вы, конечно же, не собираетесь уходить. Я ведь просто подготавливаю сцену, на которой будут твориться великие дела. Возможно, Синдбад прав и мне стоило бы поменьше отвлекаться.

Куда вы пошли? Я ведь даже не рассказал вам про Проклятие Противоречивых Желаний или про удивительное открытие, сделанное мною в Общенациональный День Джинна. И я еще и словом не обмолвился про Дворец Красавиц.

Ага, вот так-то лучше. Думаю, я уже достаточно обрисовал картину и теперь перейду — да-да, быстро — к тому моменту, когда начались настоящие события и я понял, что жизнь моя изменится навсегда.

О чем это я? Ах да, Дворец Красавиц. Ладно, об этом я расскажу в свой срок.

Глава вторая,

в которой мы снова пытаемся понять, где в этой истории правда

И вышло так, что трудившийся в поте лица Али-Баба, валя наиболее крепкие деревья, очутился в самой глухой части леса, с таким густым подлеском, что в полдень там царил сумрак, а тени, казалось, порождают новые тени. Понятно, что Али-Бабе было неспокойно в таком месте, но в то же время он знал, что за срубленные им деревья на рынке дадут хорошую цену и он худо-бедно сможет прокормить своих домочадцев.

Но солнце перекатилось за ближайшую гору, и в разгар дня потемнело, словно наступил вечер. Ветер усилился, донося раскатистый рык какого-то лесного хищника. Али-Баба принялся за дело с удвоенной силой, задавая себе вопрос, стоит ли какая бы то ни было работа того, чтобы из-за нее расстаться с жизнью. Неудивительно поэтому, что он подпрыгнул, стукнувшись головой о ветку, когда заслышал, что к нему приближается великое множество лошадей.

Я сказал «великое множество»? Он метнулся прочь с тропы, а земля уже дрожала от топота копыт. По мере того как всадники приближались к его укрытию в густой чаще, Али-Баба услышал еще и грубый хохот, и слова, которые обычно не ассоциируются с высшими эшелонами культурного общества. И столь исполнен вполне понятной тревоги он был, что почти забыл про шишку у себя на голове и лежал совершенно неподвижно, как сделало бы любое затаившееся живое существо.

Но тут земля задрожала еще сильнее, так что Али-Баба не мог больше различить, то ли твердь земная ходит ходуном у него под ногами, то ли это его самого трясет от увиденного. Ибо там, неподалеку от его зарослей, он видел теперь коней, скачущих во весь опор по двое-трое в ряд. И на каждом коне сидел человек — в одеждах черных, как небо в грозовую ночь. Али-Баба в уме считал их, пока они проезжали мимо, и к моменту, когда перед глазами его осталось лишь редеющее облако пыли, он насчитал целых сорок лошадей и сорок всадников.

«Пожалуй, — подумал он, — самым благоразумным было бы потихоньку выбраться отсюда, забрать своих мулов (которых он привязал к деревьям неподалеку), а потом вместе с ними убираться из этого места во всю прыть, на которую способны их ноги». Но, как говорят мудрые люди, любопытство в человеке сильнее всего остального. Ибо лесоруб, рассеянно потирая шишку на макушке, понял, что ни за что не уйдет, пока не узнает, что такое множество ужасных людей делает в этой глухой лесной чаще.

Поэтому в надежде выведать, куда дальше направятся эти грубияны в черных одеждах, Али-Баба повернулся и увидел, что все сорок остановили своих коней на соседней полянке возле крутого горного склона. Спешившись, все они снимали вьюки со съестными припасами и бурдюки с водой, висевшие у каждого по одну сторону седла. Но затем, по знаку мужчины, возглавлявшего отряд (должно быть, их главаря, решил Али-Баба), остальные тридцать девять отстегнули переметные сумы по другую сторону седел. И по тому, как зазвенели эти мешки, ударившись о голую землю, и по усилию, с которым сорок мужчин подняли их, Али-Баба предположил, что эти вьюки, должно быть, набиты золотом и драгоценностями.

Некоторые из мужчин при этом повернулись, и Али-Баба во все глаза разглядывал их из своего укромного места, чтобы получше понять, что же это за люди, притащившие сюда столько золота. То, что он увидел, его вовсе не утешило, поскольку, как оказалось, все мужчины носили большущие бороды, разделенные надвое и завитые в разные стороны. Что в действительности придавало им свирепый вид, так это необыкновенная густота бород и то, что волосы доходили почти до самых глаз. Да и то Али-Баба не мог как следует эти глаза рассмотреть, потому что эти люди поглядывали искоса и так хмурили брови, словно нрав у каждого из них был еще менее приятный, чем у его братца.

Сомнений не оставалось. Золото, которое привезли эти люди, никак не могло быть заработано честным трудом. Следовательно, Али-Баба подсматривал за самыми что ни на есть разбойниками. И вновь дровосек решил, что не стал бы приглашать к себе на вечеринку никого из собравшихся здесь.

— Идите все сюда! — позвал их вожак на редкость скрипучим и некультурным голосом. — Мы должны быстро проскользнуть в наше укрытие!

И тут главарь направился к огромному валуну, лежавшему в конце полянки, камню в три человеческих роста в высоту и столько же в ширину. И, уставившись на этот камень, главарь разбойников произнес следующее:

— Сезам, откройся!

Сначала Али-Баба не слишком удивился этим странным словам, ибо голова его была занята мыслями о том, какая именно часть этой непролазной чащи служит бандитам укрытием. Но их целью был вообще не лес. Неожиданно для себя Али-Баба услышал ужасный скрежет и увидел, как громадный валун отъехал в сторону, явив скрывавшуюся позади него глубокую пещеру, уходящую внутрь горного склона.

Ни один из стоявших перед ним разбойников и словом не обмолвился насчет случившегося, будто бы огромные камни, передвигающиеся сами по себе, были делом таким же обычным, как плевок верблюда. Вместо этого они снова взялись за свои вьюки и потащили их в открывшуюся пещеру, кряхтя и ворча под тяжестью ноши и оскорбляя друг друга, что всецело свидетельствовало об их дурных манерах.

Столь изумлен был Али-Баба этим поразительным происшествием, что едва не выскочил из своего укрытия. Он высунулся так далеко, как только позволили ему заросли ежевики, и благодаря этому ему повезло расслышать очередные два слова, донесшиеся из глубины пещеры:

— Сезам, закройся!

И огромный валун быстро передвинулся на свое прежнее место, скрывая из виду пещеру.

Что же это за чудное колдовство, если здоровенные камни двигаются при простом упоминании сельскохозяйственного продукта?[1] Али-Баба был настолько потрясен, что до него не сразу дошло, насколько сильно он запутался в колючих кустах, и еще некоторое время понадобилось ему, чтобы запаниковать при мысли, что вдруг он не успеет выпутаться до того, как вновь появятся разбойники. Так что следующие несколько минут лесоруб провел, высвобождая свою опрятную, хотя и скромную одежду из колючего плена, одновременно пытаясь не думать о множестве виденных им острых кривых сабель, висевших на поясах у людей в черном.

Но пальцы Али-Бабы были ловкими, как у любого, кто зарабатывает себе на хлеб честным и тяжким трудом, и дровосек сумел высвободиться еще до того, как валун у склона горы издаст новый шум. Однако не успел он решить, что ему делать с мулами, или обдумать множество других аспектов этой все более усложняющейся ситуации, как земля вокруг него вновь задрожала, поскольку огромный камень отъехал в сторону от убежища разбойников.

— Живо! — скомандовал главарь остальным грабителям. — Мы должны докончить дело и вернуться на караванный путь за новым золотом! — Он хлопнул в ладоши, подгоняя замешкавшихся. — Сезам, закройся!

Пожалуй, главарь немножко поспешил, торопясь к своей цели, ибо на этот раз движение валуна сопровождалось громким и ужасно неприятным воплем.

— Что-то случилось! — рявкнул главарь разбойников.

— О нет, — поспешили заверить его остальные. — Ничего особенного.

Главарь ткнул пальцем в каждого из членов своей шайки по очереди, быстро, но беззвучно шевеля губами.

— Не вижу, чтобы здесь были все тридцать девять!

— Ну вообще-то так и есть, о храбрейший из разбойников, — признал один из грабителей.

— По-моему, это был Номер Двадцать Восемь, — рискнул предположить другой.

— Номер Двадцать Восемь? — задумчиво повторил третий. — Он всегда был немного тугодумом. Удивительно, что он так долго протянул.

— Двадцать Восемь? — переспросил главарь. — Он что, остался в пещере?

— Нет, — пояснил кто-то, — он остался в проходе.

— По крайней мере, — добавил другой, — большая его часть.

— О чем это вы? — сердито спросил главарь. — Мы что, потеряли Номер Двадцать Восемь?

— Ну, не то чтобы совсем потеряли… — поспешно отозвался еще кто-то.

— Нет, — объяснил очередной разбойник. — Он просто теперь намного шире и тоньше, чем был раньше.