Марина Милованова - Временная ведьма Страница 22

Немного успокоившись, я повертела в руках фотографию. Очень похоже, что, создавая этого красавца, природа явно пребывала в состоянии пьянящей влюбленности. От Грея просто невозможно было отвести глаз. Ранее я сравнила его с Бандерасом. Да, конечно, определенное сходство было, но актер моего времени удавился бы от зависти, увидав здешнего свергнутого короля. Только, к счастью, подобное столкновение никому из двоих не угрожает, ни актеру, ни королю. Хорошо, что король. Плохо, что свергнутый. Ничего, Грей, ты только окажись живым, а уж твое право на трон мы быстро восстановим. Кто такие мы? Ну я, разумеется, и невеста твоя, которая уже неизвестно сколько времени отсиживается в лесу, горя праведной местью.

Эх, вот была бы я твоей невестой, вряд ли бы сейчас отсиживалась, уж точно бы мстила! А над способом мести нужно очень хорошо подумать. Точнее, в книге посмотреть. Наверняка найдется что-нибудь интересное. Не зря же домовой ее принес из дома, кстати, впервые за все время. Раскрыв томик, я углубилась в чтение частых строчек…

Вокруг постепенно сгустились вечерние сумерки, читать стало неудобно. Я перевернула последнюю страницу, закрыла книгу и тяжело вздохнула. Увы, никаких новых заклинаний для уничтожения злобного старикашки я не нашла. Видимо, книга всерьез полагала, что полученных ранее знаний мне более чем достаточно. Но кое-что новое все же присутствовало.

Во-первых, я узнала, что крысолак есть личина, сотворенная магией, а в природе подобного зверя и в помине не существует. Проще говоря, а казачок-то засланный, точнее, заколдованный. А во-вторых, в книге давалось подробное описание необходимого ритуала, способного снять личину и, соответственно, вернуть прежний облик.

Я вновь посмотрела на фотографию. Получается, Грей уже довольно долгое время находится в непосредственной близости от меня, более того, даже спит со мной в одной кровати, свернувшись калачиком на одеяле, а я только и делаю, что мечтаю с ним встретиться.

Последняя мысль показалась мне очень смешной, и я расхохоталась. Потом сквозь смех неожиданно стало обидно: домовой наверняка знал обо всем, но почему-то молчал, Мироновна тоже ничего не сказала. Почему? Понятно, сам Крыс, точнее, Грей молчал, он в этом образе разговаривать не умеет, но остальные точно все знали!

Послышалось шуршание. Крысолак вынырнул из травы и уставился на меня внимательным взглядом. В сумерках его синие глаза казались драгоценными сапфирами.

— Это ты? — Я без предисловий сунула ему под нос фотографию.

Зверь моргнул, во взгляде засветилась надежда.

А вот у меня на душе резко потяжелело.

— Думаешь, смогу? — Я нахмурилась. — Ты же помнишь, как у меня складываются отношения с новыми заклинаниями! А тут даже не заклинание, а целый обряд, черт бы его побрал! Боюсь я, понятно тебе? Боюсь сделать еще хуже, чем есть!

По выражению синих глаз стало понятно, что хуже, чем есть, быть уже не может.

— Ладно, — сдалась я, — попробуем! Потому что оставлять тебя в таком виде — чистой воды преступление! Да и Гертруда твоя мне голову живо открутит, если узнает, что ты бегаешь вокруг нее на четырех лапах. Сначала только луны дождемся!

— Сначала ты поешь! — Возле нас материализовался домовой.

Лениво проследив за тем, как пушистик колдует (в процессе его колдовства на траве появилась скатерть с кучей всякой еды на тарелках и в горшочках), я терпеливо дождалась конца, а затем схватила домового на руки и крепко сжала, чтобы не сбежал.

— Еда — это, конечно, хорошо, а теперь давай колись, почему сразу мне правду не рассказал?

— Я не еж, чтобы колоться, — усмехнулся домовой, — Но рассказать могу.

— Так рассказывай уже! — прикрикнула я. — Сейчас не время для шуток!

— Не шуми. — Домовой вздохнул, — Не рассказывал, потому что нельзя было. Как только стало можно, так и рассказал. Что тут непонятного?

— Да все тут непонятно! — возмутилась я, — Можно — нельзя! Ты проще говорить можешь?

— Могу и проще, — согласился домовой, — Вот человек, прежде чем на ноги встать, учится сначала ползать. Так и ты — нельзя тебе было сразу превращениями заниматься. Ты вон из полива потоп устраивала, и как тебе после этого можно было жизнь человеческую доверить?

— Допустим. — Несмотря на злость, я действительно согласилась с его доводами, — Но рассказать-то мне все можно было с самого начала!

— Ага, — поддакнул домовой, прямо лучась ехидством, — И про короля, и про превращение. Так бы ты и поверила! А если бы и поверила, то спокойствие напрочь бы потеряла! Что я вас, женщин, не знаю? Начала бы с того, что «ой, он, бедненький, в шкуре мается», а закончила бы тем, что «караул, посторонний мужик в доме»! Где была бы сейчас твоя учеба? И за год ничего бы не освоила!

Я надулась. Мало того что меня обвели вокруг пальца, так еще получается, что я сама же в этом и виновата. Я отпустила домового в траву и взяла со скатерти ближайший горшок. Не глядя, схватила ложку и отправила в рот. Во-первых, после единственного утреннего пирожка безумно хотелось есть, а во-вторых, разговаривать все равно было не о чем.

— Не обижайся, — домовой примирительно тронул меня за рукав, — просто пойми, что в магии все постигается с азов и совершенствуется не сразу, а постепенно. Тем более что Грей все это время терпеливо ждал, когда ты достигнешь нужного уровня в магии. Ему-то пришлось ведь куда хуже, чем тебе. Как думаешь?

От последних слов я замерла, ложка глухо звякнула о горшок. А ведь действительно, именно Грею хуже всех, причем не только сейчас, но и было все это время. Представляю, в какое отчаяние он впадал, когда видел мою неудачную практику.

— Доедай, и я пойду, — засуетился домовой, — а то уже полночь скоро. Обряду никто мешать не должен.

— Сейчас! — Я быстро заработала ложкой и минуту спустя отдала домовому пустой горшок. — А Грей почему не ест? — До меня только сейчас дошло, что ужинала я в гордом одиночестве.

— Он позже поест, если после твоих экспериментов живым останется! — фыркнул домовой.

Я нахмурилась. Домовой подпрыгнул:

— Да шучу я! Просто его при превращении так выворачивать будет, что вся еда сейчас только во вред пойдет.

Не бойся, от тебя это не зависит. Все, я пошел, а вам удачи! Вот еще, пригодится…

В траву упал небольшой нож.

Посидев еще некоторое время в тишине, я подняла нож, встала с травы, прошла несколько шагов и посмотрела на небо. Луна мягко светила желтовато-серебряным светом прямо над моей головой, а вокруг стояла глухая тишина. Даже сверчки молчали.

Решив, что места для обряда вполне хватит, я начертила ножом на земле большой круг и растянулась в центре. Крысолак, словно зная, что именно нужно делать, подошел и улегся на груди. Немного повозился и затих.

Подавив тяжелый вздох, я произнесла несколько слов. Крысолак на груди дернулся и завыл: надрывно, тяжело, с хрипами и сипением.

Протяжный вой, местами напоминающий лающий кашель, меня оглушил. Я вцепилась в крысолака, не давая тому сдвинуться с места, и произнесла следующую часть заклинания.

Вой перешел в рычание, зверь впился зубами и когтями в мои руки. От жуткой боли я едва не заорала в голос, но вовремя стиснула зубы. По ритуалу орать мне строго запрещалось. Несмотря ни на что, я должна была только говорить, причем внятно и без запинки.

Третью часть я выпалила скороговоркой, на одном дыхании, уже не слыша собственного голоса из-за громкого рычания зверя, который словно обезумел и остервенело рвал мои руки в лохмотья. Кровь летела мне в лицо горячими каплями, а луна, на которой я неотрывно концентрировала взгляд, казалось, заняла собой все пространство необъятного ночного неба.

Следовало признаться, что я никогда не считала себя выносливой и терпеливой, а от одного только вида крови могла запросто упасть в обморок. Сейчас же во мне что-то изменилось — ответственность не за свою жизнь, а за чужую неожиданно придала мне столь необходимые сейчас силы и терпение.

Боль, конечно же, я чувствовала в полной мере, но вот только воспринимала ее иначе — когда от тебя зависит будущее кого-то другого, то не задумываясь жертвуешь ради него всем. Я сейчас не думала о себе, только отчаянно желала, чтобы ритуал прошел успешно и закончился как можно быстрее.

Наконец почувствовав, что сознание заволакивает мутной пеленой, я последним усилием воли вытолкнула сквозь сжатые зубы три последних слова и отключилась, по-прежнему крепко сжимая в объятиях крысолака и не имея ни малейшего понятия о том, свершился ли обряд.

ГЛАВА 20

Первым делом ко мне вернулась боль, а только затем сознание. Застонав, я завозилась и открыла глаза, чувствуя непонятную тяжесть на всем теле. Тут же застыла, разглядев прямо перед носом черноволосую макушку. Сердце немедленно затопило горячей волной радости, но радость довольно быстро сменилась тревогой. Грей, если это был он, не шевелился, не дышал и вообще не подавал никаких видимых признаков жизни.