Дмитрий Емец - Великое Нечто Страница 23

Майстрюк-титан, убивший прадедушку Бнурга, обычно рассыпался на охоте на три — по сто — сто пятьдесят шаров — части, которые отрезали добыче все пути к отступлению, устраивали ловушки и уничтожали вместе с фантомами.

Размножались майстрюки отделением шаров от одной самки и двух взрослых самцов. Шары одного организма постоянно поддерживали между собой телепатическую связь.

Каждый шар по отдельности мог быть довольно уязвим. Именно поэтому опытные майстрюки никогда не разделялисьна охоте, предпочитая выслеживать добычу единым целым или даже сливаясь в сообщество из двух-трех хищников.

Только молодые и неопытные майстрюки, насчитывающиене более десяти-пятнадцати шаров, еще не особенно притершихся друг к другу, порой разделялись и действовали на охоте каждый сам по себе. То, что летящий теперь к ним майстрюк, оказавшись в Солнечной системе, рассыпался по разным планетам и даже погнался за пустым звездолетом, говорило о его неопытности и неумении точно определять, где находится жертва.

Но даже это не спасало. Майстрюки быстро обучались. Всякая изобретенная ловушка или фантом действовали только единожды. Стоило погибнуть хотя бы одному шару, как он перед уничтожением успевал передать информацию о ловушке и ее характере остальным шарам, а те жестоко мстили за его гибель.

И все повторялось: каждая жертва майстрюка сама становилась туманным шаром, и длинные цепочки шаров во Вселенной все росли, в то время как мрыгов оставалось все меньше.

В конце концов, чтобы выжить, мрыги покинули родимо планету и рассеялись по разным уголкам Вселенной, предельно усложнив майстрюкам охоту. Только изредка, чтобы по-прежнему ощущать себя единым народом, они собирались в иллюзорном пространстве и обменивались накопленной информацией.

Теперь хищникам, чтобы захватить добычу, приходилось выслеживать ее порой по нескольку лет. Они быстро совершенствовали свои охотничьи навыки в изменившихся условиях: рассеивались, высылали разведочные шары и дозоры и настолько развили свои телепатические способности, что чувствовали мрыгов на огромных расстояниях.

И вот один из молодых майстрюков чудом учуял сдвоенный сигнал и рвался к Земле, спеша завершить первую охоту и присоединить к своей коротенькой цепочке шаров еще два: Лирду и Грзенка.

Дождь, похоже, зарядил надолго: на лужах взбухали пузыри.

«Неужели это мой последний дождь в реальном мире?» — с тоской подумала Лирда. Орлан пошевелился:

— Послушай, дочка. Прадедушка Бнург, ты знаешь, конечно, не без странностей, но он редко ошибается… У него великолепная интуиция и развитые пространственные способности. Он почти единственный, кто может поддерживать с нами связь из ирреального мира, хотя бы недолго, Я это кое-что да значит.

— Я знаю, у нас замечательный прадедушка, — Лирда пересела на мокрую скамейку.

— Э-э-э… Бнург говорил, — осторожно продолжил Грзенк, — что у тебя, хотя ты этого, возможно, не осознаешь, существует особая связь с Великим Нечто, которая и заставляла тебя все время рваться на эту планету, как я ни пытался тебе помешать.

— Чушь. Я хотела стать исследовательницей, — возразила Лирда.

— Но ведь вокруг столько других планет! Миллионы, миллиарды! А ты выбрала именно эту, с которой связана легенда о Великом Нечто. Тебе это не кажется странным?

— Ну не знаю… Как в старой земной сказке: пойди ту да — не знаю куда, принеси то — не знаю что, — сказала Лирда. — Я вот что думаю. Если Великое Нечто захочет, чтобы его нашли, — оно найдется. Если же нет — то и искать бесполезно.

Все равно мы не должны прекращать поиски. У нас в запасе день, а потом, возможно, появится еще несколько дней, если этот майстрюк неопытен, — заметил Грзенк. — Но ты хотя бы приблизительно представляешь, где искать?

— Я подумаю, вдруг вспомню или почувствую что-то. — Лирде хотелось вселить в Грзенка надежду, которой не было у нее самой. — Но послушай, отец, ты не можешь сопровождать меня в этой форме.

— Почему? — разочарованно спросил он.

— Она слишком необычна. Для поисков Великого Нечто тебе придется принять форму человека, как и я.

— Принять форму аборигена, ты это имеешь в виду? — возмутился Грзенк. — Ни за что не выряжусь такой обезьяной! Они неуклюжи, ты только посмотри: эти безобразные тела, эти тонкие конечности, которые сгибаются лишь в определенных направлениях, этот идиотский смех..

— Не капризничай, смех-то их тебе чем не понравился? — поразилась Лирда.

Ей пришлось немало потрудиться, чтобы убедить старого упрямца принять облик землянина. Не последним доводом в споре послужило заявление Лирды, что она ни за что не будет разгуливать по улицам Москвы с орлом на плече, и если он собирается остаться птицей, то ему самое место в зоопарке рядом с дедушкой Бнургом.

— Хорошо, — пообещал Грзенк, поддаваясь наконец ее убеждениям. — Если хочешь сделать из своего старого отца посмешище — делай! Я приму форму первого же аборигена-самца, которого увижу.

— Вот и отлично, папочка. Таким ты мне больше нравишься, — похвалила его Лирда.

Грзенк вздохнул и, стремясь насладиться последними минутами столь полюбившейся ему формы, описал круг над шпилем университета.

Под козырьком общежития на шерстяном одеяле у горы привезенных на продажу арбузов крепко спал старый узбек. Лирда на цыпочках подкралась к нему и замахала руками, подзывая Грзенка.

Через несколько минут к станции метро «Университет» шли двое: морщинистый узбек в полосатом халате и тюбетейке и насквозь промокшая невеста, придерживающая руками фату.

Глава XII

ПРОКЛЯТЫЙ КЛАД

Алексей плотно закрыл дверь гостиничного номера и запер ее на два поворота ключа. Бурьин смахнул со стола газеты и поставил на него шкатулку. Затем взял две булавки, сунул их в проржавевший замочек и с напряжением провернул. В шкатулке что-то щелкнуло.

— Ну и чего здесь? — пробормотал он и, подняв крышку, разочарованно присвистнул: — Прямо-таки скажем: негусто.

Заглянув другу через плечо, Корсаков увидел тетрадь в синем бархатном переплете с монограммой Н.Р. в нижнем правом углу.

Алексей осторожно раскрыл тетрадь на первой странице. Бумага была ветхая, пожелтевшая, со стертыми округлившимися углами. Все записи были сделаны прыгающим почерком, без заглавия, со старой орфографией, почти без исправлений.

«Мой отец Петр Кузьмич Ручников, содержащий ломбард и два торговых ряда на Охотном, умер в апреле 1916 года от рака горла. Всю жизнь он собирал старинные книги и рукописи, считаясь большим знатоком, хотя на деле это было не так. Плохо умея распознавать подделки, он как-то купил за большие деньги Евангелие XIII века, которое потом, будучи показано с большой гордостью знатоку древностей проф. Миниху, было признано тем за довольно неискусную копию. В качестве доказательства Миних указал на одну из страниц Евангелия, где на пергаменте проступал плохо затертый след клейма с датой 1672, а также на цветные химические чернила, которыми были выполнены некоторые рисунки и которые явно не могли быть известны в XIII веке. В гневе отец швырнул подделку в огонь и рассорился с Минихом на довольно продолжительное время.

Однако многие ученые признавали, что далеко не все рукописи из коллекции отца были подделками. Среди них встречалось немало истинных жемчужин, представлявших несомненную ценность для русской культуры, таких, например, как ярлык на великое княжение, полученный Иваном Калитой от ордынского хана Узбека или первый рукописный свод древнерусского права «Русская Правда». Среди подлинников более позднего времени можно указать второе и третье послание князя Курбского Ивану Грозному, а также целую подборку доносов на Василия Шуйского. За многими из предметов его обширной коллекции отцу приходилось долго охотиться, прослеживая путь от одного владельца к другому, договариваясь с наследниками либо участвуя в аукционах. Когда я был ребенком, то представлял себе коллекционеров пауками, которые, находясь в центре паутины, терпеливо наблюдают за множеством мух, нетеряя ни одну из поля зрения. А когда приходит время: цап! — и давно облюбованный предмет у них в руках.

В середине 1860-х годов торговые дела отца, подорванные неудачным вложением капитала в строительство доходного дома на Покровке, пошатнулись, но были вскоре поправлены браком с единственной дочерью купца первой гильдии Лопушкова, моего деда, содержавшего извоз, а также занимавшегося мучными подрядами.

Кроме рукописей и старинных книг отец собирал иконы и предметы старинной церковной утвари, которые за год до смерти были переданы им Благовещенскому собору и Грановитой палате. Прижимистый в мелочах, часто отказывавший матери и детям в приобретении необходимых вещей, он не скупился на пополнение своей коллекции.