Любен Дилов - Неоконченный роман одной студентки Страница 23

— Можно мне вас поцеловать?

Профессор отпрянул.

— Только один раз, на прощание. Ведь все равно моя память будет корригироваться?

— Однако в моей памяти ничто не будет стерто, пойми, наконец, дура! — вспылил профессор по темпоральным машинам, повелитель времени.

Потом, вероятно решив, что с помощью виноградной ракии память его сможет справиться и с этим грузом, он нежно взял в ладони лицо девушки и поцеловал. Трудно сказать, что было в этом поцелуе — любовь к женщине, отеческая или сыновняя любовь.

Глава шестая

ПОЛИКЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ

В отличие от своей возлюбленной, Александр был послушным сыном двадцать четвертого века. Как инженер, специалист по эксплуатации хронолетов он порой и сам совершал полеты, однако выходить в другие эпохи ему не дозволялось, и он никогда не нарушал инструкцию. Вот почему даже специалисты квартальной поликлиники никак не могли взять в толк, почему такой во всех отношениях уравновешенный мужчина мучается и страдает из-за какой-то взбалмошной девчонки, которая ввиду особенностей своей профессии ускользнула из-под контроля поликлиники.

Сам Александр такими вопросами не задавался — он просто упивался своим страданием. Он любил Циану со всеми ее странностями и ни в чем ее не укорял. Даже этот чудовищно неприличный поступок — затеряться где-то в Космосе, не попрощавшись, не оставив своих координат! — он принял как совершенно естественный.

Как-то Циана рассказала ему древнюю легенду о Тантале и его муках, и эта легенда служила ему теперь утешением. Он видел себя Танталом, по уши увязшим в болоте своего страдания, во сне и наяву раскрывавшим рот, чтобы вкусить висящих у него над головой плодов, прекрасно сознавая, что они для него недостижимы, но зная также и то, что — по воле богов — он не умрет ни от жажды, ни от голода. Инженеру нравилась эта роль, он почти наслаждался своими танталовыми муками, потому что это было ему в новинку. К тому же он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из его знакомых так страдал из-за несчастной любви, и потому он не только наслаждался, но и гордился свершившимся чудом.

Однако рациональному двадцать четвертому веку подобные чудеса были чужды. Сначала он получил вызов из поликлиники на консультацию. Александр несколько удивился, но так как ему было не до медосмотров, не пошел. И сам подивился собственному бунту. Он хорошо знал, что одним вызовом дело не обойдется. Так и случилось. Уже на следующий вечер к нему домой заявились не один и не двое, а целых четверо работников здравоохранения: психиатр, психолог, квартальный социолог и участковый врач.

Он без возражений выдержал полный медосмотр, однако под конец позволил себе немного робкой иронии:

— За что же я сподобился такой чести? Очередная консультация у меня только через три месяца.

Несмотря на свою профессиональную вышколенность, все четверо выглядели смущенными. Он оказался в добром здравии и добром состоянии духа. Психолог ответил от имени комиссии:

— Я буду откровенен. В поликлинику позвонила ваша приятельница, которая оставила вас. Сказала, что вы в отчаянии и, возможно, наложите на себя руки.

Александр затрепетал от волнения: разве это не доказательство ее любви? Раз беспокоится о нем, значит, любит!

— Почему вы дрожите? — тут же вскочил психиатр.

Инженер разозлился, но сказал с некоторой предосторожностью:

— Откуда мне знать? Разве я не имею права дрожать?

— Вы страдаете? — сочувственно спросил психолог, а квартальный социолог вставил с благой назидательностью:

— Видите ли, дорогой друг, человечество столько веков прилагает неимоверные усилия к тому, чтобы никто ни из-за чего не дрожал!

— Я нарушаю порядок в нашем квартале, что ли? — спросил Александр и снова задрожал, на этот раз от радости, что способен на неслыханную дерзость.

Психиатр приклеил к его виску какой-то миниатюрный аппаратик, а психолог повторил свой вопрос, но уже в другом варианте:

— Вы отчаялись, мой друг? Вероятно, чувствуете себя одиноким, покинутым?

— Это мое дело! — продолжал бунтовать молодой инженер. И дернул головой. — Я не разрешаю никаких инъекций.

— Аппарат диагностический, — успокоил его психиатр. — Но зачем вам тосковать, человече? Неужто это такая уж проблема? Мы быстро приведем вас в порядок!

— Послушайте, ей нельзя верить в таких вещах. Она хрононавт, напичкана разными древними романтическими бреднями. А может, просто пошутила.

— Пошутила? С поликлиникой? — возмутился участковый врач.

Александр почувствовал нечто вроде прилива ненависти. Эти-то уж наверняка приведут его в чувство, и он с достоверностью знал, как они это сделают: оросят его мозг разными эндорфинами, и он наверняка влюбится в первую попавшуюся женщину уже на обратном пути из поликлиники домой.

— А почему бы мне и не потосковать немного? Это что — аморально? Что здесь предосудительного: тосковать по любимому человеку?

Из всей медицинской бригады только психолог еще не нервничал, наверное, у него была хорошая закалка:

— Напротив. Это благородно и даже красиво, если этот человек уехал и вам его не хватает. Но если он вас покинул навсегда и никогда не вернется, тогда это бессмысленно. И даже опасно.

— А что в этом опасного?

— В отчаянии вам может прийти в голову мысль о самоубийстве.

Молодой инженер, которому ничего подобного не приходило в голову, усмехнулся, вспомнив очаровательный донос своей любимой. А что, если он и в самом деле покончит с собой? Циана, наверное, лопнет от гордости, что кто-то покончил жизнь самоубийством из-за нее, а потом всю жизнь будет тосковать и мучиться угрызениями совести.

И он сказал:

— Неужели так плохо, когда человек кончает жизнь самоубийством из-за несчастной любви? Моя приятельница часто мне рассказывала, что в древности… Очень забавная история случилась в средних веках, когда двое молодых итальянцев покончили с собой по недоразумению. Кажется, их звали Ромео и Джульетта.

Комиссия была потрясена, и только квартальный социолог смог отреагировать:

— Как может соблазнять вас невежество прошлых веков? Вы, молодой человек, не принадлежите самому себе, ваша жизнь — это достояние всего общества. Вам это ясно? Ладно, пойдемте с нами!

— Но я прошу вас! — осознал свою ошибку Александр. — У меня нет ни малейшего желания убивать себя. Я сказал это просто так, пошутил.

— Пошутили? С поликлиникой? — снова возмутился участковый врач, а лицо его приняло выражение решимости, будто ему предстоял ремонт неисправного сердечного насоса.

— Это вы упомянули о самоубийстве, и я просто вспомнил… А вообще-то мне и в голову не приходило ничего подобного. Я порядочный человек, можете посмотреть мои компьютерные характеристики.

Однако квартальный социолог был неумолим:

— Пойдемте!

— Ладно, только сначала я кой-куда загляну, — сдался Александр и добавил, но уже без прежнего раздражения:

— А то от вас человеку…

Но уже когда он освобождал свой организм от излишков жидкости, как освобождается человек от гнетущей его тревоги, в нем поднялась неведомая до сих пор ему ярость, от которой в голове у него помутилось, и это заставило его совершить неслыханный поступок.

Выйдя на цыпочках из туалета, он так же на цыпочках вышел из квартиры и шмыгнул в скоростной лифт. Там он на мгновение заколебался, куда ему направиться — вверх или вниз. Если он попытается бежать, поймав на крыше авиатакси, его тут же засекут. Лифт выплюнул его на улицу. Она была пуста, так что он спокойно дошел до входа в подземку, где можно надолго затеряться в многочисленных переходах.

Больше часа переходил он с одной линии на другую, пока не оказался в совершенно незнакомой ему части города. Только там он в полной мере осознал свой антиобщественный проступок, но угрызений совести не почувствовал. По какому праву они будут запрещать ему грустить? Ведь таким образом они, если рассудить здраво, отнимают у него Циану. И, если дать им волю, окончательно отнимут своей дурацкой нейротерапией. Нет, от своего несчастья он не отступится, оно его и только его, к тому же оно не наносит никакого вреда обществу…

Однако такое решение требовало определенного плана. Если обратиться в вышестоящие медицинские инстанции, можно только испортить дело, потому что там можно нарваться и не на таких замшелых фанатиков, ратующих за благо общества. Сбежать, но куда? Покинуть планету незамеченным — нечего и думать, а на ней — это при нынешней-то информационной системе! — больше чем на день-два никуда не скрыться. Наверное, и так уже сообщили куда следует. Внимание! — и его фотография уже передается по оптическим волокнам световодов. Внимание! — дрожат от возбуждения световые и радиоволны. Этот гражданин планеты Земля — посмотрите и запомните его как следует! — решил покончить жизнь самоубийством… Как ни смешно, но все бросятся спасать его. Вот бы взять да назло этим придурковатым докторам на самом деле покончить с собой!