Люцифер. Путь Падшего (СИ) - Магазинников Иван Владимирович Страница 23

Угу, а оно возьмет да и помрет от такого счастья, не приходя в сознание и не выходя из вагины — не выдержит сердечко и все, прости-прощай, мой сосуд. Ну уж нет, сперва придется озаботиться укреплением его сердечной мышцы, да и вообще привести это дряблое помирающее тело в тонус, раз уж я к нему привязан.

— Госсссподин! — прошипело рядом.

— Выяснил?

— Утробник! Плачет, мамку зовет, по дому бродит!

Угу. Значит, дух задушенного или брошенного матерью младенца. Так сказать, жертва запрещенных абортов. Утробник, утбурд, мюлинг, ангъяк, мелкий сосун* — у этой твари много имен, но смысл один и тот же. Одержимый духом мщения ребенок-младенец, который развоплотился в призрачную форму, и живет только за счет ненависти, так и не познав материнской любви за всю свою крохотную жизнь.

Хороший улов!

Утробник этот, судя по всему, совсем еще молодой, так что для нас с Юджином не особо опасный, хотя обычного человека может запросто сожрать или довести до сумасшествия. Но, тем не менее, убивать он умеет и любит, и живет за счет поглощаемых им душ.

А значит, и мне будет, чем поживиться.

— И где он засел?

— Сссскажу.

— Э нет, приятель, не расскажешь, а лично мне это место покажешь. И дружки твои пусть тоже присоединяются — вместе веселее!

Призраки не принадлежат ни миру живых, ни миру мертвых, а значит, я для них не авторитет. Могу, конечно, помучить их или развоплотить, но для неприкаянного духа и это будет за радость. Так что, чем больше и внушительнее будет моя свита, тем выше шансы на удачные переговоры.

Так мы и гуляли по темным пыльным лабиринтам коридоров: впереди катился тезка Демогоргона, за ним шагал я, за мною — перепуганный Юджин, ну и замыкал наше шествие бесшумно семенящий карапуз-ангъяк, который пристроился за нами почти сразу, едва мы покинули свой номер.

Забавно, что самый опасный из всех четырех — это как раз почти до смерти перепуганный Голод, постоянно озирающийся по сторонам и в упор не замечающий младенца-призрака, хотя тот даже не особо-то и прятался.

Тьфу! Я же забыл выключить Истинное Зрение!

И сразу вокруг стало темно и жутко, аж волосы на загривке встали дыбом.

Или это собратья беса шалят?

Оглянулся.

Никого, собственно, как и ожидалось. И следы только мои и Юджина отпечатываются в недельной пыли неровными дорожками, по которым, наверняка, и вышагивает дух.

А нет.

Где-то впереди вдруг раздался топоток крохотных ножек и детский смех. Веселый такой, жизнерадостный — от которого Юджин начал седеть прямо у меня на глазах.

Топот повторился, только теперь сзади и сверху, почти над нашими головами.

Потом ме-е-едленно заскрипела дверь где-то в конце коридора, в темноте.

И снова смешок за спиной, только на этот раз более… угрожающий?

— Мастер, мне страшно! — громко зашептал парнишка, резко оборачиваясь.

В его широко распахнутых глазах действительно плескался почти животный ужас. Еще немного, и он завопит, сорвется с места и бросится назад, даже не особо задумываясь о том, что невозможно полчаса блуждать по коридору гостиницы, в которой на одном этаже всего с десяток небольших комнат.

Утробник, похоже, тоже смекнул, что одна из жертв уже почти готова, и, судя по звуку, ударил ручонкой по стене почти у самого носа Юджина. И тот не только услышал характерный шлепок, но и увидел появившийся там влажный отпечаток крохотной детской ладошки.

Стало любопытно, и я снова включил Истинное Зрение.

Впереди никого.

Обернулся.

И едва не повторил фокус Юджина со сменой окраски цвета волос. У меня даже уши торчком встали!

Тварь была прямо передо мной.

Она стояла на потолке, свесившись вниз головой таким образом, что круглая детская рожица оказалась прямо напротив моего лица.

Нос к носу.

Глаза в глаза.

И это были совершенно не детские широко распахнутые глазенки, которые ожидаешь увидеть на пухленьком щекастом личике!

Да и зубки тоже: такими впору рвать сырое мясо и дробить кости…

— Тебе чаще надо бывать на воздухе — смотри, какой бледный! — заявил я.

А потом плюнул.

Не в смысле там через левое плечо, и не начал суеверно сплевывать, бормоча какую-нибудь мнемонику от сглаза, порчи и нечистого духа.

Нет.

Я с протяжным горловым хрипом набрал побольше слюны и смачно харкнул прямо в щекастую бледную рожицу ангъяка.

Не ожидающая подобного коварства от беззащитной жертвы, тварь шлепнулась с потолка на пол и торопливо поползла прочь, вихляя затянутым в подгузник задом и волоча за собою искалеченные ножки.

И чем же ты тогда там топал, человека кусок?

Похоже, это не простой утробник, а спартанец — родившийся со врожденным уродством или травмой младенец, от которого по этой причине и открестилась собственная мать. А то сама же и придушила из «милосердия». Подобные твари в свое время прилично досаждали лакедемонянам, устроив целое логово на костях в тамошних Апофетах*…

— Хэй, Юджин, смотри, как я умею!

С этими словами я в два прыжка нагнал улепетывающего призрака и со всей дури (а у Владыки Ада ее предостаточно во всех смыслах!) отвесил ему смачного увесистого пинка, отправляя в полет… прямиком в руки перепуганного Голода. Который со страху наконец-то смог активировать сверхъестественное зрение лярвы (и слух, кажется, тоже) и во всех подробностях рассмотреть истошно вопящий и летящий прямо ему в руки «снаряд».

* Примечания ХХХХХХХХХ

Утробник, утбурд, мюлинг, ангъяк, мелкий сосун… — на самом деле это названия разных злобных сверхъестественных младенцев у разных народов. Все они имеют разное происхождение и повадки, но Люцифер подобными мелочами не заморачивается.

Лакедемоняне — они же спартанцы, жители древней Спарты (Лакедемонии). Люцифер предпочитает использовать именно это название, потому оно созвучно с ласкающим его извращенный слух словом «демон».

Апофеты — «Место отречения, отказа». Ущелье, в которое, согласно преданиям, спартанцы сбрасывали слабых и уродливых младенцев в рамках государственной программы «идеальный спартанский воин». На самом же деле, в Апофетах казнили военнопленных и преступников, а «бракованных» детей просто душили и бросали в лесу, где их подъедали еноты и лисы. И уже привлеченные остаточными эманациями страданий и смерти, призраки-младенцы сползались в заполненное костями и трупами ущелье. По крайней мере, на этой версии настаивает Люцифер.

Глава 11. Наследство ангъяка

Вы когда-нибудь пинали младенцев? Желательно мертвых? А вот попробуйте — очень медитативное и расслабляющее занятие, скажу я вам…

Правда, похоже, перепуганный Голод моей позиции не разделял.

Он держал отчаянно вопящего призрака на вытянутых руках, как можно дальше от себя, крепко-накрепко зажмурив глаза, словно это поможет ему не слышать детских криков. Хотя ну какие там крики-то? Так, любительское неубедительное повизгивание — даже ни один стакан не лопнул где-нибудь за стеной и картины со стен не попадали. Вот в моих адских застенках грешники орут так, что посуду приходится делать из термо-вибростойкого стекла…

И вообще я решительно не понимаю, зачем так орать? Ну приложили тебя слегка под зад — так ведь там памперс! Тем более, что ты призрак и вообще не должен был ничего почувствовать.

Ну почти.

Я с гордостью посмотрел на старенькие потертые темно-синие «Конверсы», на зачарование которых спустил всю Энергию Сотворения, что у меня оставалась.

Да-да, в отличие от некоторых, я не просто гулял по гостиничному коридору, который удлинял и запутывал прямо под нашими ногами мстительный дух, а строил планы и творил самые что ни на есть настоящие чудеса.

Так что теперь у меня есть временно материализованный призрак убитого уродливого младенца и пара отличных «Конверсов», которые я переименовал в Башмаки пинательного экзорцизма имени почти святого Карлоса да Сильвы. Или, если сокращенно, «Святые педали». В них теперь жил дух экзорциста, прибывшего в одну из колоний Нового Света из Португалии, чтобы охотиться на еретиков и плодить марранов* — именно он и отвечал за волшебные свойства обуви.