Владимир Лещенко - Обреченный рыцарь Страница 27

Здесь красавица уединится в своем «шатре» и давай чародействовать.

Рыцари с опаской наблюдали, как оттуда сыплются искры, расходится многоцветное сияние и выбегают размытые тени. И еще доносятся голоса. Женский, принадлежащий Файервинд, и мужские. Разговоры (или перебранка?) велись на повышенных тонах и на неизвестном имперцам наречии.

После таких толковищ магичка выходила мрачной и неразговорчивой. Будто весь пыл из нее вышел во время таинственных словесных баталий.

Было видно, что в душе Файервинд происходит жестокая борьба. Но кого с кем или с чем? Перси многое бы отдал, чтобы прояснить это. Однако то подобие взаимопонимания, которое, как казалось блондину, возникло между ним и красавицей в последнее время, еще не давало ему возможности проникать в такие сокровенные глубины.

Ничего, с помощью милостивого Хонсу…

Пока же он ограничивался ролью ученика чародейки. И то дело. Сколько трудов душевных и страданий физических ему стоило, чтобы утвердиться хоть на этом месте. Фай (про себя, а иногда и вслух он называл ведунью таким именем) упорно не хотела подпускать к себе кого бы то ни было ближе той дистанции, которую определила она сама. Запахнулась в свой магический плащ, как в броню, и все.

Отчего она такая? Понятно, что маги всегда окружают себя таинственной завесой. Но ведь то дряхлые старцы и старухи. А Фай молодая и красивая женщина в полном соку. Наверняка было в жизни колдуньи что‑то, сделавшее ее такой…

– Ты что, заснул?! – прервал его размышления недовольный голос.

– А? Что? – вскинулся парень.

– Разожги огонь, говорю.

Проворно кинулся выполнять приказ. Дама не любила нерасторопных.

– Хорошо. Положи в тигель немного земли, которую мы взяли с поля.

И это исполнил.

– Нагрей.

Молодой человек зажал медный тигель в бронзовых тисках с длинными ручками и поднес к огню. Некоторое время ничего не происходило. Но по мере того, как тигель и земля в нем накалялись, стало происходить чудное.

Сначала послышался назойливый, похожий на комариный писк.

Файервинд прислушалась к нему. Хмыкнула и брызнула на раскалившуюся землю несколько капель изумрудной жидкости из маленького хрустального пузыречка, извлеченного ею из кошелька.

Писк сменился пронзительным воем, от которого у рыцаря заложило уши. Он выронил тиски и схватился руками за голову. Лишь бы не слышать отвратительных звуков.

Через пару мгновений наступила тишина.

Перси виновато посмотрел на колдунью.

– Ничего страшного, – махнула та рукой. – Все, что было нужно, я узнала. Теперь подай горшок с молоком.

Взял с полки, устроенной тут же, на нижних ветвях дуба, глиняный кувшин с кислым молоком, купленным в Остудах. Пойло издавало невыносимую вонь. Блондин даже нос зажал пальцами. А ведьме нипочем.

– Неженка! – фыркнула. Но не зло, а с усмешкой. – И вон ту коробочку. Да не эту, а ту, что слева. Где у нас жабы хранятся.

Подал и сушеных жаб. Руки непроизвольно зачесались. Тут же захотелось помыть их в реке. Благо, та была неподалеку.

Магичка поставила горшок с молоком на стол, достала из коробки лягушку. Оторвав задние лапки, растолкла их в ступке, нашептывая слова на том самом неизвестном Парсифалю языке. Закончив, высыпала порошок в молоко. То сразу же забурлило, над ним взвился фиолетовый пар. До того едкий и вонючий, что у тевтона заслезились глаза и запершило в носу. Не удержавшись, чихнул. От этого пар моментально развеялся.

Испуганно покосился на красавицу. Не напортачил ли? Однако та довольно улыбалась. Видать, чародейство удалось.

Склонившись над кувшином, Файервинд понюхала содержимое. Не ограничившись этим, сунула внутрь палец, вынула и поднесла к носу. Удовлетворенно кивнула, а затем налила немного молока в кубок и… поднесла его Перси.

– Пей! – приказала коротко.

Молодой человек в ужасе отшатнулся. Вот те на! А он‑то полагал…

– Пей, говорю! – сунула ведьма кубок под самый нос рыцарю.

Он непроизвольно втянул в себя воздух…

Дивно, однако пойло совсем не воняло. Даже приятно пахло луговыми травами. И все равно пить эту гадость не хотелось.

– Уволь, Фай! – взмолился блондинчик. – Мое нутро не принимает молока. У меня от него это… расстройство бывает.

Чаровница проглотила фамильярное обращение и осталась непреклонной. Мало того, она сама взялась поить рыцаря молоком. Как нежная мать непослушного ребенка.

Положила левую руку ему на затылок, запустив пальцы в густые кудри тевтона, а правой поднесла кубок к самим губам Парсифаля и буквально залила напиток в рот. Дернула за волосы, и красавчик непроизвольно сглотнул, сразу же приготовившись к самому худшему. И вдруг расплылся в счастливой улыбке:

– Вкусно‑о!

Молоко оказалось свежим и на редкость приятным на вкус.

Уже не сопротивляясь, допил все до дна.

Рука магички по‑прежнему лежала у него на затылке.

И тут произошло такое, о чем рыцарь мог лишь грезить.

Губы Фай приникли к его устам, и женщина языком слизала не успевшие обсохнуть капельки молока. Зажмурилась и проурчала, как сытая кошка:

– И впр‑рямь вку‑усно‑о!

Громкий хлопок заставил их обернуться.

Стоявший на столе горшок ни с того ни с сего развалился на две половинки.

– Еще одно подтверждение… – пробормотала Файервинд. – Хворые земли…

– Чем это вы здесь занимаетесь? – с подозрением уставился на застывшую в полуобъятиях парочку просунувший голову в шалаш Гавейн.

Словно застуканные на шалости детишки, они отпрянули друг от друга.

– А ты где шляешься?! – перешла вместо обороны в атаку чародейка.

– Дык это, елы‑палы, – сразу стушевался крепыш, вваливаясь вовнутрь. – Я там это… В лесу… Ну, поохотился малость: Вот!

Достал из‑за спины сумку, в которой что‑то шевелилось и повизгивало.

– Это что? – отшатнулась красавица.

– Дык это… – смущенно зачесал рукой голову бородач. – Елы‑палы…

Уже успевший оправиться от шока Парсифаль отобрал у напарника ношу и вытряхнул содержимое сумки. На землю с жалобным визгом упал маленький серый комочек.

– Волк! – вскрикнула Файервинд.

– Волчонок, – поправил ее бритт и широко улыбнулся.

– Откуда? – свела брови в одну линию ведьма.

Гавейн вздохнул.

Когда он, заехав в Старый лес, услыхал, что в ближних кустах притаился какой‑то зверь, то сразу приготовился к бою. Нацелил лук, подъехал…

И здесь увидел, что это никакой не кабан, как рассчитывал рыцарь. И вообще не годная в пищу человеку животина.

В общем, то была волчица. Неимоверных размеров. Почти со взрослого теленка.

Бритт натянул тетиву, чтоб покончить со зверем, пока тот сам не вздумал на него броситься. Однако волчица внезапно улеглась на землю, покорно склонив голову на передние лапы и как будто приготовившись к смерти. И что удивительно, так это то, что зверюга… плакала. Крупные слезы текли из ее глаз.

Ошалелый рыцарь даже лук опустил. Что за?..

Но приближаться не стал. Мало ли чего. Вдруг притворяется гадина.

Тихонький скулеж отвлек его внимание от волчицы. Из тех же кустов выкатились четыре клубка, оказавшиеся маленькими волчатами, которым было, наверное, не больше месяца от роду. Подбежав к матери, детеныши принялись тыкаться мордочками ей в живот, ища сосцы. Волчица, одним глазом косясь на человека, стала облизывать своих малышей.

Но отчего же она не бросается на защиту потомства? Вон ведь какая огромная. Прыгнет – и в одно мгновение сомнет лошадь и всадника.

Как бы в ответ на его немой вопрос зверина вздохнула и дернула задней лапой.

Тут уж Гавейн все понял.

Конечность волчицы угодила в капкан, и животное просто не могло пошевелиться.

Некоторое время рыцарь колебался, раздумывая, как поступить.

В другое время он не раздумывая добил бы лесную охотницу вместе со всем ее выплодком. Однако в последнее время душа бритта заметно размякла. Отчего? А кто его знает!

Проклиная эту свою мягкотелость, рыцарь спешился и бочком‑бочком приблизился к зверю. Волчата гурьбой окружили человека, чай, увиденного ими в первый раз. Запрыгали вокруг него, начали дергать зубками за штаны.

Прицыкнув на щенят, крепыш занялся их матерью.

Конструкция ловушки озадачила его. Это кто ж умудрился соорудить такое? Бронзовые желваки с острыми зубьями. Пружина из стали. И ровно знал таинственный охотник, каких размеров животина должна была сюда угодить. Потому как сам капкан был почти двух с половиной футов. Да и силушкой, должно быть, обладает немалой. Сам Гавейн, пока сумел разжать металлические челюсти, семью потами изошел.

Пока он возился с капканом, волчица почти не шевелилась. Чтоб не помешать человеку и не испугать его. А когда все закончилось и зверь оказался на свободе, произошла странная вещь.

Животное поднялось на все четыре лапы, оказавшись почти одного роста с отнюдь не коротышкой бриттом. (У рыцаря все внутри оборвалось, когда он представил, что будет, реши волчица встать на задние лапы. Хвала Господу, не сможет из‑за раны.) Левая задняя конечность сильно кровоточила, и серая на нее старалась не опираться.