Терри Пратчетт - Правда Страница 3

– Отличная идея, мистер Тюльпан.

В темноте раздался глухой удар.

– Ой.

– Лучше помалкивай, дружок, а то мистер Тюльпан снова выйдет из себя.

– Верно, б…

Потом раздался мощный всасывающий звук.

– Эй, полегче с этой штукой, ладно?

– Она еще, б…, не убила меня, мистер Гвоздь.

Лодка тихо причалила к маленькой, редко посещаемой пристани. Высокий человек, только что бывший предметом забот со стороны мистера Гвоздя, был высажен на берег и толчками под ребра направлен в переулок.

Минутой позже в тишине ночи раздался шум отъезжающей кареты.

Казалось невозможным, чтобы в такую мерзкую ночь нашелся хоть один свидетель этой маленькой сцены.

Но он был. Законы вселенной требуют, чтобы у каждой вещи был свой наблюдатель, иначе она просто исчезнет.

Из темного переулка появилась шаркающая фигура. Рядом с ней неуверенно ковыляла фигура поменьше.

Они вдвоем уставились вслед карете, которая вскоре затерялась в снегопаде.

Меньшая из фигур произнесла:

– Так, так, так. Ну и дела. Человек, весь замотанный и с мефком на голове. Интерефненько.

Высокая фигура кивнула.

Она была одета в старое пальто на несколько размеров больше, чем нужно, и фетровую шляпу, которая от времени и погоды превратилась в нечто вроде мягкого конуса, напяленного на голову владельца.

– Вмусорвсе, – высказалась высокая фигура. – Шевелюра и штаны, вдарющас быкобраз. Я говорил ему. Я говорил ему. Рука тысячелетия и креветка. Бляха-муха{7}.

После паузы высокая фигура полезла к себе в карман и достала сосиску, которую разломала на две части. Одна половинка исчезла под обвисшей шляпой, а другая была брошена маленькой фигуре, которая в основном и вела беседу, по крайней мере, вменяемую часть беседы.

– Похоже, грязное дельце, – сказала маленькая фигура, у которой было четыре ноги.

Сосиску съели молча. Потом парочка снова скрылась в темноте.

Как голубь не может ходить, не дергая головой, так и высокая фигура, похоже, не могла передвигаться без негромкого бормотания:

– Я говорил им, я говорил им. Рука тысячелетия и креветка. Я сказал, я сказал, я сказал. О, нет. Но они только убегают, я говорил им. Иметь их. Ступеньки. Я сказал, я сказал, я сказал. Зубы. Что за имя века, я сказал, я говорил им, не моя вина, всамомделе, всамомделе, очевидно…

До его ушей слух дошел позже, но к тому моменту он уже стал частью этой истории.

Что касается мистера Гвоздя и мистера Тюльпана, то в настоящий момент про них достаточно знать только одно: они из породы людей, которые называют вас «дружок». Такие люди весьма недружелюбны.

Вильям открыл глаза.

«Я ослеп», – пришла первая мысль.

Потом он снял с головы одеяло.

А потом пришла боль.

Весьма резкая и настойчивая боль, с центром как раз у него над глазами. Он осторожно пощупал лоб. Кажется, там был синяк и глубокая вмятина, хорошо еще, если кость уцелела.

Он сел. Он находился в комнатке с наклонными стенами. Под маленьким окном намело кучку грязного снега. Кроме кровати, состоявшей просто из матраса и одеяла, другой мебели в комнате не было.

Здание потряс глухой удар. С потолка посыпалась пыль. Он поднялся на ноги, и, держась руками за лоб, спотыкаясь, побрел к двери. Она открылась в большую комнату или, точнее сказать, мастерскую.

От нового удара у него лязгнули зубы.

Вильям попытался сконцентрироваться.

В комнате было полно гномов, которые суетились вокруг двух длинных верстаков. Но в ее дальнем конце несколько гномов собрались вокруг какого-то механизма, напоминающего ткацкий станок сложной конструкции.

Он снова издал «бум!»

Вильям портер лоб.

– Что происходит? – спросил он.

Ближайший гном взглянул на него и поспешно толкнул под ребра коллегу. Тот толкнул соседа, и эпидемия тычков под ребра прокатилась по рядам гномов, в результате чего комната погрузилась в напряженную тишину. Дюжина гномов пристально уставились на Вильяма.

Никто не может смотреть пристальнее гнома. Наверное, это оттого, что между предписанным обычаями шлемом и бородой остается видимой совсем небольшая часть лица. Его выражение получается более концентрированным.

– Гм, – сказал Вильям. – Привет?

Один из гномов, стоявших у большой машины, первым пришел в себя.

– За работу, ребята! – скомандовал он, подошел поближе и пристально уставился на Вильяма, куда-то в область паха.

– Вы в порядке, ваша светлость? – спросил он.

Вильям поморщился.

– Гм… а что случилось? – спросил он. – Я, ух, я помню, что видел фургон, а потом что-то ударило…

– Он вырвался из наших рук и укатился, – пояснил гном, – и груз рассыпался. Мы очень сожалеем.

– А что случилось с мистером Достаблем?

Гном склонил голову набок.

– Тощий человек с сосисками? – спросил он.

– Верно. Он пострадал?

– Не думаю, – осторожно сказал гном. – Насколько мне известно, он продал юному Громобою сосиску в тесте.

Вильям обдумал это. Анк-Морпорк таил в себе массу ловушек для неосторожного новичка.

– Ну тогда я надеюсь, что мистером Громобоем все в порядке? – спросил он.

– Вероятно. Только что он крикнул нам из-под двери, что чувствует себя уже гораздо лучше, но пока останется там, где он есть, – ответил гном.

Он полез под верстак и торжественно вручил Вильяму завернутый в грязную бумагу прямоугольник.

– Это ваше, полагаю.

Вильям развернул свою дощечку. Она была разломана пополам там, где по ней проехалось колесо фургона, чернила размазались. Он вздохнул.

– 'звините, – сказал гном, – но это зачем?

– Это была дощечка, подготовленная к гравировке, – объяснил Вильям. Он гадал, как лучше растолковать ее назначение не-городскому гному. – Ну, знаете? Гравировка? Нечто… нечто вроде почти магического способа сделать много копий письма? Опасаюсь, мне придется сделать новую.

Гном бросил на него странный взгляд, взял дощечку и принялся вертеть ее в руках.

– Понимаете, – сказал Вильям, – гравер вырезает буквы…

– Оригинал у вас с собой? – спросил гном.

– Пардон?

– Оригинал, – терпеливо повторил гном.

– А, да. – Вильям полез в карман и достал письмо.

– Могу я одолжить его у вас на минутку?

– Ну, да, берите, но он мне еще понадобится, чтобы…

Гном некоторое время разглядывал письмо, а потом повернулся и с громким «бамц!» шлепнул ближайшего гнома по шлему.

– Шрифт десять на три, – скомандовал он, вручив ему письмо. Гном кивнул, и его правая рука запорхала над стойкой с маленькими ящичками, выбирая из них какие-то штуки.

– Мне нужно идти домой, чтобы… – начал Вильям.

– Это не займет много времени, – прервал его главный гном, – лучше взгляните сюда. Это вам будет интересно, как человеку, имеющему дело с буквами.

Вильям последовал за ним вдоль целого ряда занятых гномов, к машине, которая продолжала монотонно бумкать.

– О. Гравировочный пресс, – пробормотал Вильям.

– Не совсем, – возразил гном. – Мы… переделали его.

Он взял большой лист бумаги из стопки около пресса и передал его Вильяму. Тот прочитал:

ГУНИЛЛА ДОБРОГОР & CO.

Со всем Уважением предлагает

Воспользоваться услугами его Новой

КУЗНИЦЫ СЛОВ

Каковая позволяет делать многочисленные копии

Чего угодно

Невиданным дозеле Способом.

Разумные цены.

Под вывеской «Ведро», на углу Блестящей и улицы Паточной Шахты, Анк-Морпорк.

– Что думаете? – застенчиво спросил гном.

– Это вы Гунилла Доброгор?

– Да. Так что вы думаете?

– Ну-у-у… буквы очень четкие и аккуратно расположены, не могу не отметить, – сказал Вильям. – Но я в этом не вижу ничего особенно нового. И, кроме того, вы написали слово «доселе» с ошибкой. Там должно быть «с» а не «з». Вам придется заново вырезать штамп, если не хотите чтобы люди смеялись над вами.

– В самом деле? – сказал Доброгор. Он толкнул одного из своих коллег. – Дай-ка мне строчную «с» девяносто шестым кеглем, Каслонг{8}. Спасибо.

Доброгор склонился над прессом, взял гаечный ключ и принялся копаться в недрах машины.

– У вас должно быть, твердая рука, буквы очень аккуратно вырезаны, – заметил Вильям.

Он чувствовал себя немного виноватым из-за того, что указал на ошибку. Возможно, никто бы и не заметил. Жители Анк-Морпорка рассматривали правописание как некий необязательный бонус. Они относились к нему примерно так же, как к знакам препинания: главное, что они есть, а где именно – не так уж и важно.

Гном завершил свою загадочную работу, в чем бы она ни заключалась, промокнул что-то внутри пресса подушечкой с чернилами и выбрался из недр механизма.