Лоуренс Уотт-Эванс - Корона на троих Страница 3

— Ласке, — последовала тихая реплика.

— Э? — Людмила приставила ладошку к исправному уху.

Королева Артемизия тихо вздохнула:

— Ты никогда никого не найдешь, если будешь искать принца Мимулуса. Солдаты Гуджа искали его в восточных горах годами и возвращались с пустыми руками. Умение скрыто руководить тайным движением старогидрангианского Сопротивления состоит в том, чтобы все держать в секрете. Ты ищешь не Мимулуса, принца гидрангианского...

— Не его? — Людмила замигала в изумлении.

— Ты ищешь Черную Ласку, храброго и стремительного, героического вождя Отважных Обитателей Кустов.

— Верно, — закивала Людмила, — значит, я понесу младенчиков в восточные горы и буду расспрашивать, где найти Черную Ласку.

— Черную Ласку, храброго и стремительного, героического вождя Отважных Обитателей Кустов, — поправила ее Артемизия. — Спрашивать о нем иначе бессмысленно. Он дал строгие инструкции своим приверженцам, чтобы они не говорили ни слова тем, кто будет называть его неполным титулом. Помнишь первое послание, которое я отправила брату, когда заподозрила, что ношу близнецов?

— Ну конечно, мой ангелочек. — Людмила улыбнулась воспоминаниям. (Не потому, что они были приятными, а просто потому, что они сохранились. С годами ее голова все больше походила на решето.) Мы послали в горы юного Прингуса Коэттекарта. У этого паренька был такой славный вид!

— Вид еще ничего не значит, — пробормотала Артемизия. — Он забыл, как надо спрашивать про Черную Ласку, и бродил от одного горного селения к другому, пока его не сцапали люди Гуджа. На мое счастье и на несчастье Прингуса, послание было зашифровано и не подписано. Гудж так разозлился, что никто не может перевести ему записку, что отдал бедного мальчика горгорианским гвардейцам в качестве сына полка.

— Ох! — Людмила побелела. — Теперь я понимаю, почему в последний раз, когда я видела этого молодого человека, выглядел он уже не так. Но ничего, не беспокойся, моя косолапая уточка, старая Людмила все сделает как надо.

— Мм-м-м, — сонно пробормотала Артемизия.

— А теперь давай-ка посмотрим... Куда же делись портреты? Раскрасавчики, вот они, прямо там, где я их положила. Соберись немножечко, дорогуша, ты хорошая девочка и прекрасно знаешь, что, прежде чем я уйду, нужно дать имена этим сладким куколкам. Вот медальон с миниатюрой принца Гелениума Мудрого. Которого мы назовем в его честь?

— Моего первенца, — пробормотала королева отстраненным голосом.

— А который это?

— О Людмила! Естественно, тот, который не девочка.

— Хм! Здесь двое не девочек, а похожи они, как соломинки в стогу. Или ты этого не знаешь?

Артемизия открыла холодный голубой глаз.

— Я знаю, как тебя следует наказать, если ты не прекратишь брюзжание. Разве ты не перевязала запястье моего первенца освященным красным шнурком?

— Ну конечно! Как же я забыла?.. Но ничего, дай мне только развернуть малышей самую капельку и... Ага, вот он, красный, как и положено. Так! Я сниму его на минутку, чтобы привязать эту красоту, и мы... О, удивительное сходство с принцем Гелениумом, не правда ли?

Гелениум умер лет двести назад, но сморщенное лицо Людмилы позволяло думать, что когда-то королевская нянька и принц были знакомы. Старуха продолжала бормотать о добродетелях гидрангианской знати, но монаршая хозяйка перебила ее воркотню и велела заканчивать церемонию:

— Все равно детям никогда не придется носить эти официальные имена, так что отправляйся скорее. Так будет безопаснее.

— Ох! Посмотри, что ты наделала, девочка-торопыга! Я уронила медальоны с именами в колыбель. Все хорошо, мои маленькие голубки-голубочки, сейчас мы вам всем дадим имена, прыг-прыг-прыг, быстрее джиги, будто вы куклы.

Людмила кипела деятельностью. Когда Артемизия в очередной раз открыла глаза, ее служанка суетилась и толклась возле церемониальной колыбели, бормоча себе под нос:

— Ты будешь принц Гелениум, а ты — Гелиантус Законодатель, и нечего тебе мечтать о правильных ритуалах наречения именем. Нет, мы, видите ли, спешим. Куда же я дела шнурок, которым собиралась привязать медальон к твоей маленькой ручке? Ага, вот он. В следующий раз я забуду, где у меня голова. Мы ведь такие быстрые! А ты, ты будешь названа в честь королевы Авены Сильновозлюбленной. Ох уж эти затягивающиеся узлы, никогда не могла завязать приличный.., вот! Прекрасно. Готово. Все упакованы с медальончиками и с не большим почтением, чем три куля с зерном на продажу. Желаете чего-нибудь еще, ваше величество?

В последних словах Людмилы чувствовался лед, но Артемизия слишком устала, чтобы обратить на это внимание.

— Переоденься в свои жуткие тряпки и отнеси Авену и Гелиантуса к моему брату. А мне дай немного отдохнуть, пока я тебя не придушила, — сказала королева, уплывая в честно заслуженный сон.

Глава 2

Королева Артемизия не могла припомнить, когда в последний раз отдыхала с таким комфортом. Это был ее первый приличный сон после горгорианского вторжения. (Следует учесть, вспоминала она, что невозможно прихватить лишнюю минутку для сладкой дремы, если прячешься в дворцовом погребе от нашествия варварских орд. А увидеть, как обезглавливают твоего благородного отца! После такого зрелища вообще боишься заснуть.)

А затем она вышла замуж за Гуджа.

Горгорианский вождь постоянно держал ее при себе и настаивал, чтобы новая супруга присутствовала на всех королевских консультативных совещаниях. «Я хочу, — сказал он, — показать старогидрангианцам, что между ними и горгорианцами нет неприязненных чувств и что гидрангианцы имеют свой голос в правительстве». Это было бы довольно лестное желание, если бы оно исходило от нормального человека. Но оно исходило от Гуджа. Артемизия быстро поняла, что реальное управление государством вершится днем, а не на ассамблеях. Для Гуджа ночные консультативные совещания означали просто долгие свинские пьянки с участием его друзей и некоторых представителей старогидрангианской знати, которые оказались слишком тупыми или достаточно невезучими, чтобы избежать приглашения короля. Некоторые местные аристократы, чтобы выжить, принимали участие в самых мерзких играх Гуджа, вроде «Веселья-С-Пивом», которые специально включали рептилий, сквош и перехватывали дыхание.

Когда вторжение завершилось, бывший премьер-министр покойного короля Фумитория, лорд Десмодиум попытался сделать самое лучшее из имеющегося плохого. Он предположил, что должно же быть хоть что-то признанное или интересное в горгорианской культуре, надо только поискать. Он искал несколько месяцев, исправно посещая палатки тех варваров, которые наотрез отказались жить в пределах городских стен, и упрашивая всех и каждого рассказать ему какую-нибудь старинную легенду.

Услышанные им истории — без единого исключения — повествовали о богах, которые отвратительно напивались, перед тем как осуществить очередную неудобосказуемую непристойность и обрушить отвратительное чудо на беспомощное человечество. Когда семьдесят третья горгорианская карга начала свой гнусавый распев: «Мир возник, когда Скуфа, Великая Праматерь, после пьянки со своим мужем-сыном Погом, Повелителем-Всех-Сброженных-Зерновых-Продуктов, искала новое место, где опорожнить свои благословенные кишки, и священный желудок, и святой мочевой пузырь...», — лорд Десмодиум понял, что искать дальше бессмысленно. И тихо удалился в свою загородную виллу разводить золотых рыбок.

Так уж случилось, что Гудж оказался человеком, всецело преданным своим богам. Но следует воздать ему должное: он был совершенно не против принять новых богов и добавить их к старым. Старогидрангианцы издавна владели тонкостями искусства пивоварения, поэтому первым богоугодным делом короля было поручение одному из придворных поэтов написать новый эпос. В этом эпосе рассказывалось, как горгорианский бог Пог, Повелитель-Всех-Сброженных-Зерновых-Продуктов, при первой же встрече безумно влюбился в прекрасную девственную гидрангианскую богиню Прунеллу, Повелительницу Пятисот Местных Сортов Пива. А потом ее изнасиловал.

Гудж демонстрировал свою набожность тем, что не начинал ни одного дела на ночных ассамблеях, не воздав почести Прунелле. А почести он воздавал, отпивая от всех освященных богиней пятисот сортов местного пива. Участников своих консультативных совещаний он заставлял делать то же самое. Вскоре после этого наступал момент всеобщего ужаса: воздействие божественных напитков внушало Гуджу, что у него лучший голос во всей Гидрангии и что он, несомненно, может пропеть эпос о Поге и Прунелле с кувшином пива на голове.

Артемизия сумела отговориться от посещения ночных ассамблей, но спокойный сон так и оставался для нее несбыточной мечтой. Гудж возвращался в королевскую спальню и...

Пусть это были не Пог и Прунелла, но это было дьявольски похоже.