Антон Мякшин - Бой бес правил Страница 3

— Между нами, — просвещал комиссар, пока мы проталкивались на третий этаж, — этого барона давно надо бы прихлопнуть. Ну вы знаете, конечно… Ах вы неместный? Тогда не знаете нашего барона… Очень интересный, хотя вредный и страшный тип. Весь город его ненавидел, представляете, товарищ Адольф? Ненавидел и боялся. Еще Николашка Кровавый хотел барона в ссылку упечь, но и тот не осмелился. Учредилка декрет о ликвидации барона вынесла на обсуждение, да прозаседалась. Боялись подписи ставить. В народе его Черным Бароном прозывали. Ни разу не слышали? Странно. Его слава далеко за пределы Петрограда вышла! Говорят, Рудольф Марк магией занимался, богопротивные вещи творил! Весь мир исколесил в поисках мерзких знаний. Глупости, конечно… Это в наш-то век небывалого технического прогресса… Какая-то магия, какая-то чертовщина… Вы слушаете меня, товарищ Адольф?

— Да-да, — кивнул я и незаметно почесал рог через ткань бейсболки.

— Но люди говорят… — завел было снова комиссар.

— Побереги-и-ись! Зашибу!

Мы посторонились. По ступенькам пролязгал средневековый рыцарь в полном облачении. Навощенная кираса солнечно сияла, развевались ленточки нахлобученной на металлический шлем бескозырки.

— Вот в каком костюмчике буржуазию бить! — размахивая наганом, восторженно орал рыцарь, являя в прорезь поднятого забрала ухмыляющуюся физиономию, по степени пунцовости которой можно было точно определить на сколько бутылок парижского вина оскудели запасы барона Рудольфа Марка.

— Говорят, — продолжал комиссар Огоньков, проводив рыцаря укоризненным взглядом, — в подвалах Черного Барона люди пропадали. В услужение к нему никто идти не соглашался, а между тем окна дома каждую ночь ярко светились, и в этих окнах мелькало множество силуэтов… ну прямо-таки нечеловеческих очертаний. По поводу пропавших людей полиция к барону являлась, только ничего доказать не смогла. Более того, не смогла даже подвал обнаружить. А декаденты питерские…

На площадке третьего этажа движение застопорились, причем сразу в оба направления — вверх и вниз.

Непреодолимым заслоном возвышалась на вершине лестницы обтянутая косматой овчиной монументальная мужицкая спинища. Обладатель овчинного полушубка, ухватив за грудки кого-то обряженного в куцый френч английского образца, кричал, надсаживаясь:

— Это он-то картавит? Это он-то лысый? Это он-то росту вершкового? Да я своими глазами видел его, батюшку нашего, ближе чем тебя вот! Росту он пять саженей, ручищи каждая как коромысло, а говорит — будто колокол бухает! Глазищи огненные горят! Здоровый! Все потому что чернильницами питается! И мать родная не такая добрая, как он… Подходит ко мне на улице и ласково так говорит: хочешь, мужичок, я тебя на броневике покатаю в утешение за то, что триста лет тебя попы и помещики толстыми задами давили?! Картавит?! Лысый?! Ух я тебя сейчас, пиявка вредительская…

Трепыхавшийся внутри френча желтолицый юноша что-то жалобно пищал, оправдывался, до тех пор пока овчинный мужик, широко размахнувшись, не врезал ему кулаком по окаянной головушке. Неистовой воронкой на площадке раскрутилась драка, втягивая в свое нутро все больше и больше борцов за народную свободу.

Мне уже кто-то влепил по уху, кто-то цапнул зубами за лодыжку. Я схватил обеими руками бейсболку, опасаясь, что ее вот-вот сорвут, отлягнулся от нескольких особо рьяных драчунов, а комиссар Огоньков уже втаскивал меня за шиворот на третий этаж.

— Футы… — встряхнулся комиссар, когда опасный участок остался позади. — Кипит, кипит силушка народная… Эх, наломаем мы дров! Вся страна займется, а потом и весь мир…

«Дров-то вы точно наломаете, — кажется, впервые за последние полчаса более-менее связно подумал я. — Да мне-то что до этого… Мне-то самому как-то выпутываться надо. Вот влип, клянусь собственным хвостом! Вот уж влип так влип!»

А мы уже шли по полутемным, мрачноватым комнатам меж колонн, подпирающих высокий потолок. Здесь было много тише, чем на нижних этажах, почти совсем тихо. Комнаты, величиной и округлыми стенами напоминающие бальные залы, были совершенно пусты — ну никаких предметов интерьерной утвари, если не считать, конечно, многочисленные колонны, по странной прихоти архитектора расположенные стройными рядами через каждые несколько шагов. Такое впечатление, будто блуждаешь в лесу, где с деревьев зачем-то ободрали кору вместе с ветвями и листвой. И голенькие стволы белой краской покрасили. Через окна, очень высокие, но узкие, словно бойницы, тянулся по комнатам синеватый дневной свет.

Товарищ комиссар замолчал, он то и дело передергивал плечами, точно ощущал неуютный озноб. И люди нам навстречу попадались теперь крайне редко. Мы уже этих странных комнат с колоннами штук десять прошли, а встретили только двоих мужичков, явно заплутавших и жаждущих выбраться наружу. Лица у них были такими потерянными, что я невольно подумал: не укажи мы им дорогу к лестнице, они принялись бы отчаянно аукаться и звать на помощь.

— Жутковатое помещеньице, — высказался после долгого молчания товарищ Огоньков. — Поневоле подумаешь о всяких там… бесах и призраках.

— А вы. стало быть, в бесов и призраков не верите? — зачем-то осведомился я.

— Обижаете, товарищ Адольф! Я в Армавире гимназию с отличием окончил. И в здешнем университете полгода отучился. А потом меня подхватил водоворот революционных событий. Как всякий интеллигентный человек, здраво мыслящий о судьбах России, я не мог оставаться в стороне. Какие там бесы и призраки! Время сейчас не то, чтобы в них верить… Я, товарищ Адольф, верю только в один призрак. Тот, что по Европе бродит. Нам, кажется, сюда…

Мы остановились перед широкой, обитой бронзой двустворчатой дверью, похожей на ворота в средневековый замок.

— Наверное, это его кабинет… — сказал товарищ Огоньков почему-то шепотом. — Как вы думаете, нам лучше постучаться или распахнуть дверь ударом ноги?

Я пожал плечами. Мне вдруг пришла в голову мысль, что Черный Барон Рудольф Марк, возможно, и жив. Воображение мое мгновенно нарисовало образ мрачного старца в расписанном знаками зодиака балахоне, старца, склоненного над древнейшим фолиантом и не обращающего никакого внимания на суету там, внизу… Какое ему дело до низких людишек и их страстей? Какое ему дело до взбунтовавшейся в подвале нечисти-прислуги?..

Огоньков извлек из массивной деревянной кобуры свой маузер и вопросительно посмотрел на меня. Я толкнул дверь. Потом налег на нее плечом. Должно быть, дверь была снабжена пружиной, потому что, тоненько скрипнув, створки поначалу с натугой чуть подались внутрь, дрогнули… и внезапно распахнулись словно сами собой.

— Именем… — выкрикнул комиссар деланым басом, который, впрочем, тут же сорвался на постыдный визг, —революции… — допищал он и закашлялся.

Отодвинув товарища комиссара, я перешагнул порог.

Увиденное так поразило меня, что ноги сами собой расшаркались в церемонном поклоне, спина согнулась, а руки потянулись к бейсболке…

ГЛАВА 2

…снять которую я так и не успел. Старец в черном балахоне, расписанном знаками зодиака, обернулся и вдруг оказался никаким не старцем, а, напротив, довольно молодым детиной, черноусым и чубатым, крепким, коренастым и каким-то… свежим, словно только что окунался в молодильную океанскую воду. Сверкнули белые зубы в распахнувшейся ухмылке, мелькнула под балахоном полосатая морская тельняшка.

— Начальство пожаловало, — весело констатировал детина, сдвинув на затылок бескозырку. — Постановления зачитывать будете? Все равно, братишки, барона вашего мы уже елдыкнули по темечку… Эй, браток, браток! Ты чего заваливаешься?

— Я не заваливаюсь, — хрипло сообщил бледный комиссар, пряча в кобуру маузер. — Я споткнулся. Зачем вы, товарищ матрос, халат этот напялили?

— Халат знатный, — выпятив мясистую нижнюю губу, погладил себя по бокам матрос — Теплый, мягкий… Рудольфу он все равно уже не понадобится.

Я огляделся, ища глазами труп моего клиента, так и не успевшего огласить желание, за выполнение которого он готов был передать в вечное пользование моей конторе собственную душу… Мягкий ковер под ногами, полки с книгами, закрывающие стены от пола до потолка, похожий на гробницу стол, заваленный бумагами. И никакого трупа.

— Ваша фамилия, товарищ? — строго вопросил комиссар, доставая из кармана кожанки смятый клочок бумаги и химический карандаш.

— На что тебе моя фамилия?

— Для отчетности, — объяснил товарищ Огоньков, слюнявя карандаш. — Революция должна знать своих героев… В частности того, который ликвидировал крупного буржуазного паука, свившего гнездо в центре города народных стихий.

— Фамилия наша исконно балтийская — Карась. Зовусь — Петром. Только я паука .не ликвидировал. Я ему дал раза по корме, чтобы не фордыбачил, а ликвидировать его Сашка Киреев повел.