Андрей Курков - Пуля нашла героя Страница 32

Пили они чай, жевали баранки, купленные Лениным накануне у Филиппова.

— А вот скажите мне, дорогой Илья Семенович, давно вы уже работаете, ну, этим…

— Агентом… — подсказал Зарацкий.

— Ну да, агентом.

— Да уже лет восемь, — сказал, попивая чай, шпик. — Как университет закончил, так и устроился.

— Ну и нравится вам ваша работа? — интересовался Ленин.

— Летом нравится, а зимой нет, — признался шпик.

— Вот как! И что же вы не поменяете?

— Платят хорошо, — сказал Зарацкий. — И семью кормить надо. У меня ведь мама старенькая, сестра с двумя детьми вдовствует…

— Ну а что вы о будущем думаете? Как вы будущее России видите?

— Да… я… я не знаю, не вижу пока…

— А давайте я вам про будущее России расскажу! Еще чаю?

— Да, пожалуйста.

Добавил Владимир Ильич чаю Зарацкому и стал ему о послереволюционном будущем рассказывать, и про гражданскую войну рассказал — ничего не скрыл, и про голод, и про первые урожаи, про ГОЭЛРО и про Магнитку.

С жадностью ловил шпик каждое слово Ленина. Даже про чай забыл, и уже, наверно, давно остыл чай в его чашке. А он все слушал и слушал.

— Ну-с, голубчик, хотели бы вы жить в таком будущем? — спросил под конец Ленин.

— Кто ж откажется, — сказал восхищенный Зарацкий. — Только вот не знаю, нужна ли будет в будущем моя профессия…

— Ну, об этом вы, голубчик Илья Семенович, не беспокойтесь. Вы мне домашний адрес напишите свой, может, я вас когда-нибудь и порадую.

Метель за окном стихла.

Написал шпик Владимиру Ильичу свой адрес. Потом извинился, сказал, что ему пора на улицу, ведь именно там у него пост — и проверить могут. За чай поблагодарил и ушел.

Прошло лет восемь. Уже и революция свершилась, и война гражданская подходила к концу. И в один день получил Илья Семенович Зарацкий повестку из Кремля. Испугался страшно, думал, что посадят его в тюрьму, потому что до революции за революционерами шпионил. Но все-таки пошел. Подал в воротах Кремля повестку дежурному красноармейцу. Тот провел его в штаб, а из штаба отвели его прямо к товарищу Ленину.

— Ну вот и свиделись, — улыбнулся ему Владимир Ильич. — Здравствуйте! Как мама? Как сестра с детьми? Все ли в порядке дома? Где работаете?

— Мама умерла, — сказал Зарацкий. — Сестра в армейской столовой посудомойкой работает, дети ее в деревне у тетки. Ну а я… я не работаю…

— И очень зря, — сказал Ленин. — А хотите работать?

— Вне всякого сомнения, хочу, — сказал Зарацкий.

— Ну вот и хорошо, Илья Семенович. Можете завтра же приступать. Пойдите к товарищу Дзержинскому, я ему о вас рассказывал. И завтра же в семь утра на работу! Ясно? Зарацкий радостно улыбнулся, руку пожал Ленину. Так началась его новая трудовая жизнь. И даже сейчас, давно уже пенсионер, заходит он в строгое кирпичное здание посмотреть, как нынче работают его ученики и ученики его учеников. Заходит, помогает советами, рассказывает о прошлом; Рассказывает и о товарище Ленине, необычное знакомство с которым так изменило его дальнейшую жизнь.

(Записано со слов И. С. Зарацкого.)» Закрыл Добрынин книгу.

Душевное тепло возникало в нем каждый раз, когда читал он рассказы или воспоминания о Ленине. И умственное спокойствие тоже возникало, все было понятно и светло. И думать о прочитанном было не только приятно, но и полезно, так как каждый рассказ обогащал Добрынина своим очевидным смыслом.

И находившемуся в приподнятом состоянии духа Добрынину снова захотелось посмотреть из иллюминатора вниз. Отодвинул он занавеску, глянул вниз.

Увидел там железную дорогу и состав красных цистерн. «Донорский поезд», — понял он.

Железная дорога петляла, и петлял вместе с ней красный состав, объезжая высокие желтые холмы. На холмах паслись лошади и коровы. Кое-где виднелись маленькие, в несколько изб, деревеньки.

Гордость заполняла сердце Добрынина.

«Какая ты большая, — думал он. — Какая ты красивая, моя Родина».

Эти мысли повторялись и повторялись, и убаюкивали они народного контролера, навевали дрему.

И задремал Добрынин со счастливой улыбкой на лице. Задремал вопреки негромкому шуму моторов, вопреки снова заглянувшему в иллюминатор солнцу.

Глава 32

Горячее крымское лето привлекло в Ялту тысячи и тысячи отдыхающих. Дома отдыха и санатории наполнились до предела. И даже в Доме творчества писателей столовая перешла на двухсменный режим работы — просто не помещались там все отдыхавшие и творившие писатели одновременно.

Саплухов с удовольствием согласился есть во вторую смену: он еще с весны искал причину, чтобы куда-нибудь пересесть от Грибанина и своей секретарши. И теперь он сидел за столиком один: во вторую смену зал столовой был наполовину пуст. Приятно было расслабленно пережевывать пищу, не слушая никого, сосредоточась на собственных мыслях.

Шел уже десятый месяц напряженной научной работы Костаха Саплухова. Вчера он отослал заказным письмом отчет о проделанном, отослал своему руководителю академику Бахману в Институт русского языка и литературы имени А. С. Пушкина. Отчет был больше чем впечатлительным. Но и кроме отчета было немало других свидетельств успешной работы молодого ученого. Вот-вот должен был выйти с его предисловием и комментариями первый том сборника стихотворений Неизвестного Поэта. А у него на столе лежала уже готовая половина следующего тома.

Попугай, как неиссякаемый тянь-шаньский источник, начитывал все новые и новые стихотворения, и теперь все начитанные им произведения явно принадлежали перу этого Неизвестного Поэта. Уже не надо было заниматься определением авторства — все было настолько очевидно, что Саплухов узнавал стиль буквально после первой же строчки.

В журнале «Дружба народов» вышел сокращенный вариант романа Грибанина о Неизвестном Поэте. Саплухов, несмотря на настойчивые просьбы автора, не прочитал этот роман. Сюжет он знал достаточно подробно благодаря застольным разговорам, так что тратить драгоценное время на «повторение пройденного» не имело смысла.

Вечером Саплухову в номер принесли телеграмму из Москвы.

«Ждем 26-го 13.00 открытие памятника Неизвестному Поэту Новодевичьем кладбище. 19 августа Неизвестный Поэт принят члены СП СССР (посмертно). Секретариат СП СССР».

Прочитав, Саплухов облегченно вздохнул. Ему давно хотелось в Москву, домой, хотя бы на недельку. А тут как раз была серьезнейшая причина.

«Надо будет, конечно, выступить на открытии памятника, — думал он. — Но это не трудно, это не трудно…» На следующее утро он заказал один люкс на московский поезд и, вернувшись в номер, стал собирать вещи.

Попугай Кузьма внимательно наблюдал за радостно-суетливым ученым.

Саплухов, в какой-то момент поймавший на себе взгляд птицы, остановился и задумался. Понял он, что надо кому-то поручить кормить попугая.

Взял клетку и поднялся на третий этаж. Постучал в дверь Нины Петровны. Никто не ответил. На всякий случай толкнул дверь — и она открылась.

В комнате никого не было.

Костах Саплухов сдвинул печатную машинку на край стола, а вместо нее поставил туда клетку с Кузьмой. Взял лист бумаги и ручку. Написал: «Уважаемая Нина Петровна. Я уехал в Москву по срочному делу. Буду дней через пять. Отдыхайте и кормите попугая. Он, кажется, ест все подряд. С уважением, Костах Вагилович».

Вернувшись в свою комнату, ученый допаковал чемодан и, закрыв двери на ключ, поспешил на городскую автостанцию, чтобы успеть на ближайший автобус до Симферополя.

Глава 33

Наступил март, и тонкие снега, покрывавшие холмы и равнины Подкремлевских лугов, затаяли, испрозрачнились и постепенно ушли водою в черную плодородную землю, сразу же отозвавшуюся на это свежей светло-зеленою травою и полевыми растениями. Солнце с каждым днем на дольше задерживалось на синем безоблачном небе, отогревая и пробуждая природу. Откуда-то, должно быть с Севера, потянулись многочисленные стаи птиц.

Растаял снег и вокруг вечного подкремлевского костра, у которого каждый день просиживали за работой, едой и просто разговорами трое обитателей этого раеподобного места.

Живот у Клары заметно увеличился, но, как сказал старик Эква-Пырись, «на глазок ей до родов еще месяца три…» Чувствовала себя Клара хорошо, но спала теперь намного больше, ложась спать и после обеда часика на два, и сразу после ужина, оставляя Кремлевского Мечтателя наедине с Бановым у костра.

Поток писем опять уменьшился — у крестьян начались полевые работы, и, конечно, как и положено крестьянам, работали они от зари и до зари.

Однажды вечером, когда ушел, гремя пустым судком, солдат Вася, и Клара, попрощавшись, пошла ложиться, поиграли немного Банов со стариком в домино, а потом заварили чаю и уселись по привычке поближе к костру на расстеленных шинелях.

— Давай я тебе из жизни расскажу что-нибудь, — предложил Эква-Пырись. — Давно уже ничего не рассказывал… Банов уселся поудобнее. Приготовился слушать.