Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — вице-принц Страница 34

— Отличная выучка.

Я чувствовал, как сердце начинает бухать сильнее, а потом участило удары, хотя это не какая-то решающая битва, а так, операция по истреблению слишком уж обнаглевшего и забредшего далеко вперед большого конного отряда.

Их вожак несется впереди, я видел, как изредка оглядывается на преследующих их людей Меревальда и по сторонам, где начинают сходиться клещи из железоблещущей конницы. Всадники пригнулись к конским гривам, почти зарываясь в них лицами, кони мчатся, как низколетящие птицы…

Лучников бы, мелькнуло у меня. Первый залп выкосил бы первые ряды, у людей Мунтвига нет железных доспехов, но вартгенские лорды спешат перещеголять друг друга доблестью, потому их пешие части плетутся далеко позади вместе с обозами.

Когда осталось уже с четверть мили, из-за нашего холма на полном скаку выметнулся отряд Меревальда, сразу расходясь широкой цепью.

И снова я восхитился слаженностью и четкостью, с которой всадники Мунтвига развернулись, готовясь ринуться в единственную щель между отрядами Хродульфа и Хенгеста… но с той стороны уже мчится рыцарская конница Леофрига.

Последняя щель заткнута, я видел, как Меревальд взмахнул рукой, посылая небольшие отряды в стороны, вдруг да сумеют выскользнуть, когда начнется грандиозная сеча, но мы этот момент обговорили особо, и Норберт, которому строго указано в бой не ввязываться, чтобы не отбирать славу у вартгенских лордов, уже закидывает вокруг места побоища широкую сеть из небольших отрядов своих конников.

Удар рыцарской конницы был страшен: каких бы элитных бойцов ни послал Мунтвиг в дальний поиск, однако под натиском тяжелых рыцарей на огромных конях, закованных в несокрушимую броню, они падали, как спелые колосья под косами умелых жнецов. Рыцари при всей тяжести доспехов умеют двигаться удивительно быстро, они давили легких конников могучими конями, рубили и разили без устали молча, над холмом раздавались только звуки тяжелых ударов да отдельные крики ярости и отчаяния.

Лошади мунтвиговцев, отступая под натиском, оседали на крупы, а то и вовсе падали навзничь, а всадники то и дело соскальзывали на землю и прикидывались мертвыми, хороший трюк, чтобы потом, оставшись за спинами сражавшихся, вскочить на коня и умчаться со всей скоростью, какую удастся выжать.

Через несколько минут неистовой сечи стало ясно всем в пятитысячном войске, что это не сражение, а полное истребление его людей.

Я крикнул:

— Смотрите!

Но смотреть некому, все четыре верховных лорда, что боролись за трон, уже сражаются впереди своих людей, страшась уступить соперникам первенство в славе.

Я рассмотрел в гуще боя Меревальда, он ближе всех к нам с Лиутгардой и как будто чувствует на себе наши взгляды, дерется умело, даже мастерски, и вместе с тем расчетливо. Я даже залюбовался, от книжника такого не ожидал, потом подумал, что в этом мире нет лорда, который не умел бы орудовать мечом и драться конным.

Лиутгарда в азарте больно пихнула меня локтем в бок.

— Правда, он хорош?

— Не знаю, — ответил я честно.

Она сказала сердито, не сводя с Меревальда восторженного взгляда:

— Да посмотрите, как дерется!

— Ах, дерется, — протянул я.

За шумом боя не слышно было, как вожак мунтвиговцев отдает приказы, но часть его воинов мгновенно выстроилась «свиньей» и ударила в то место, где бойцы Хродульфа растянулись слишком уж, прорвали цепь и помчались по долине, круто заворачивая к северу.

Я представил себе огорченные лица верховных лордов, все-таки не совсем полная победа… Они не знают, что конница Дарабоса, что не уступает по скорости коням противника, сейчас ожидает их на свежих отдохнувших лошадях.

Я чувствовал, как меня дергает и раскачивает, как небольшой камешек на морском берегу в полосе прибоя. Вся натура требует ринуться туда, в гущу боя, и — разить, давить, крушить, повергать, утверждать свою победность альфа-самца в этой резне, лужах крови, в сладком хрипе умирающих врагов.

Лиутгарда тоже повизгивает в боевом азарте, потому я сделал спокойное лицо и отпускал деловитые реплики, словно мне лет сто, а подобных битв у меня несколько тысяч.

Последняя большая схватка бурлила прямо под холмом, откуда я наблюдал за сражением. С полсотни воинов еще сражаются, почти все уже без коней, но вскоре их стоптали, безжалостно зарубили и быстро прошлись по всему заваленному трупами полю, выискивая раненых врагов и добивая на месте.

Лиутгарда нахмурилась и отвернулась.

— Как-то слишком легко, — сказала она в недоумении. — Неужели Мунтвиг так слаб?

— За этой легкой конницей, — предостерег я, — идет рыцарская, что не уступит этой нашей.

— А ее много?

— Много, — заверил я. — Еще не видели карту?..

— Вы так верите своим лазутчикам? Не преувеличивают?

— Верю, — сказал я скромно. — Хотя я и себе порой не верю, дурак какой-то, что несет, но этим лазутчикам… Они же не умничают, просто донесли, что увидели. Я простым всегда верю больше. Жаль, что я вот весь из себя такой сложный, загадочный и задумчивый…

Она фыркнула, повернулась снова к полю битвы.

— Значит, силы с Мунтвигом равны?

— Он сумет поднять весь север, — пояснил я, — так что преимущество пока что у него. Но только в силе. А Бог, как я слышал, в правде.

Глава 8

Поле боя медленно покидают вартгенские рыцари, некоторые пошатываются, им помогают переступать через трупы, подсаживают на их или чужих коней, убитых мунтвиговцев осматривать погнушались, зато норбертовцы деловито осмотрели наиболее знатных, те отличаются кожаными доспехами, проверили тугие пояса с тайными кармашками, срезали мешочки с монетами, у некоторых забрали оружие.

Оруженосцы торопливо ставят на краю поля гигантские шатры. Я тяжело вздохнул, надвигается неизбежный нелепый пир, несколько дней будут пить и бахвалиться подвигами.

Хродульф, Меревальд, Леофриг и Хенгест уже нашли друг друга на поле, идут в сторону шатров чуть ли не в обнимку. Даже мне слышно, как ликующе поздравляют друг друга с великолепнейшей победой, на какое-то время целиком забыв о соперничестве. Все хороши в интригах, хозяйствовании, стратегическом планировании, но как же, оказывается, приятно и восхитительно вот так ударить противника, превосходящего числом, пусть и ненамного, и сокрушить, уничтожить, втоптать в землю, завалить его трупами все огромное поле!

Хродульф, завидев меня, вздохнул с громадным облегчением.

— Знаете, ваше высочество, — заявил он громогласно, — о чем я взмолился, когда рубился с проклятыми захватчиками?

Меревальд предположил весело:

— Чтобы сэр Ричард не принял участие в битве и не отнял у нас славу?

Хродульф помотал головой.

— Наполовину угадали, благородный Меревальд. Чтобы сэр Ричард не ринулся в битву, иначе уже ничто не удержит нашу благородную принцессу на месте!

Я сказал сокрушенно:

— Вы не поверите, но у меня до сих пор руки и плечи ноют, так ее удерживал. Уже собирался связывать!

Лиутгарда смущенно улыбалась, по-прежнему сияющая и сверкающая, хотя да, грудь все равно приковывает внимание больше, чем ее лицо и глаза.

Лорды не особенно и огорчились моим решением выступить вперед вместе с Норбертом и его воинами. Нам так проще, объяснил я, высылать во все стороны разъезды и получать от них сведения вовремя.

Лиутгарду я уговорил остаться в обществе верховных лордов, это цвет всего Варт Генца, наиболее знатные и влиятельные люди, ей будет комфортно и безопасно, а я пока посмотрю дороги впереди и подготовлю для них всех хорошие квартиры в городах Бриттии.

За спиной остались разноцветные праздничные шатры на краю покрытого трупами поля, как будто можно такое праздновать и петь веселые песни, синее небо стало черным от налетевшего воронья, а от злобного карканья звенело в ушах и начала болеть голова.

На землю торопливо опускаются целые стаи стервятников, быстро и жадно рвут еще теплое мясо.

Я смотрел холодно и злобно, в груди настолько едкая горечь, что уже выжгла все и взаимоуничтожилась, не находя новой пищи. Это же столько крепких рабочих рук потеряно, столько сильных здоровых мужчин сейчас лежат, раскинув руки, а вороны выклевывают им глаза, ночью волки и лисы придут выдирать внутренности!

Погибли сильнейшие и самые здоровые, а слабые да больные остались дома. Что за поколения будут через сотни лет, если вот так продолжим взаимоистреблять в войнах и сражениях самых сильных, молодых и отважных?

Норберт, поглядывая на мое темное лицо, произнес осторожно:

— Ваше высочество?

Я вздохнул, сказал невесело:.

— Как политик, я уверен, что даже самая зверская драка приличней любой войны! Но как олицетворитель духа и понятий… тех, что разлиты в воздухе, я должен… ага, должен! Но тогда не понимаю, я веду за собой или меня ведут, как козу на базар?