Тонкая стена (СИ) - Карелин Сергей Витальевич Страница 36

— Разбудил. — буркнул я и почувствовал, как предательская краска заливает мне щеки.

— Ну и слава Богу. А то мне надоело самой ее будить. — бросила Любава, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь по коридору в сторону кухни. Что она хотела этим сказать, я так и не понял, но поплелся за ней.

Завтрак прошел быстро и мы молча вышли в морозное утро города Мурома. Было темно, только где-то на востоке словно проведенная по линейке багровела красная полоса восхода.

— Однако холодать будет. — заметил возница Иван, выдавая всем медвежие полости.

Такую роскошь могли позволить себе только русины. Закутываться в дорогу в настоящие медвежьи шкуры с нашитыми на них полосками ткани для перехвата талии! Головные части шкур были аккуратно удалены и на их место приторочены просторные и мягкие капюшоны из кусочков шкур — видимо обрезков.

— Слушай, Мойша, может тебе тоже полость медвежью дать, ноги прикрыть?

Я ожидал, что леший по своему обыкновению откажется. Тем более у него своих волос хватает. Но он согласился, как мне показалось, даже с радостью.

— Ну, устраивайтесь поудобнее, уважаемые, я сейчас шкуры запахну и помчимся. Только носы особо не высовывайте, можно заморозить.

Внутри полости было уютно. Даже настороженный Зигфрид, пообвыкнув, заулыбался.

Путь к Городищу я помню очень отрывочно. Мы ехали по бесконечной лесной дороге, Ванька что-то мурлыкал себе под нос на облучке, иногда начинал петь. Потом я заснул и проснулся часа в три дня, когда сани остановились в какой-то деревне. Мы некоторое время разминали застывшие конечности, потом пообедали в избе у очень, я бы даже сказал, слишком гостеприимной хозяйки — высоченной бабы с огромными мужскими руками, потом снова погрузились в сани и снова отправились в путь.

Переночевали мы на постоялом дворе, где ямщики переменяли лошадей. Поэтому спали не очень хорошо — в кабаке напротив почти до самого утра кто-то истошно и весело орал. Похоже, что все члены нашей бригады воспользовались дорожной паузой, чтобы немного отоспаться и привести в порядок расшалившиеся нервы. Больше всего меня поражало в пути собственное полное нежелание о чем-либо думать. Наконец, чуть пополудни второго дня, Ванька громко сказал, вроде бы ни к кому и не обращаясь:

— Городище, уважаемые, скоро будет.

Я встрепенулся и с удивлением обнаружил, что полтора дня валяния кулем в санях освежили мой ум, а в чем-то — и мое тело. Я забыл, когда последний раз я чувствовал себя таким спокойным и отдохнувшим.

Еще через час наша процессия встала на опушке густого леса. Зимнее солнце оказалось на удивление теплым и, выбравшись из порядком поднадоевшей полости, я даже не стал запахивать на груди полушубок.

Сзади меня под чьими-то шагами заскрипел снег. Это был Зигфрид. Судя по всему, мое странное поведение в Муроме хорошо запомнилось ему и он решил немного меня по воспитывать.

— Так, практикант, — начал он довольно сухим голосом, — распрягай коней. Ванька будет ждать нас здесь, у дороги. Ему не велено идти дальше. Мы пойдем вон по тому зимнику. Сегодня на тебе — вся обозная работа. Может, хоть так ты бездельничать отучишься. И это не снимает с тебя обязанностей по осмотру места.

Спустядвадцать минут мы, ведя за собой лошадей, тронулись по укатанному зимнику вглубь леса. Мойша, как обычно, плелся на телеге чуть позади нас. После получаса пути я уже было собирался возмутиться, когда услышал голос Мойши:

— Эге! Приехали!

— Куда? — почти хором воскликнули я, Любава и Хельга и растерянно завертели головами.

— Вы глаза разуйте! Видите, вон там между деревьями тропка идет? И деревья реже стоят?

Мы послушно уставились в том направлении, куда показывал Мойша. Никаких следовтропки или прямо уж так и редко стоящих деревьев не наблюдалось.

— Какая тропка, Мойша? Где мыши ходят? — ехидно поинтересовалась Любава.

— А ты, милая, не свежие следы ищи, а смотри, как снег примят. — парировал леший.

Для меня, необученного обращению с русинским снежным царством, скопище маленьких сугробчиков, странно сгрудившееся в лощине, не значило ничего. Потом я присмотрелся и ахнул.

Так бывает, когда долго смотришь на картинку их множества точек и вдруг они одномоментно сливаются в совершенно осмысленный портрет человека или рисунок животного. Следы на снегу внезапно развернули передом мной целое батальное полотно. Здесь были и полузанесенные следы сразу нескольких тяжелогруженых саней и в беспорядке разбросанные следы людей — еле заметные ямки на снегу и даже вытопленные жаром человеческого тела углубления, где лежало…так, раз, два, четыре человека.

— Там, за лощиной, Городище? — спросил я.

— Да, недалеко. — ответил Мойша.

— Значит, стреляли отсюда. — уверенно заключил я.

— Что-то ты очень быстрый на выводы, практикант. — сердито прокомментировал Зигфрид.

— Пусть практикант скажет. — вмешаласьразговор Хельга.

Зигфрид открыл было рот, чтобы возразить ей, но заметил, как Мойша утвердительно качает головой.

— Говори, только коротко. — бросил командир.

— Значит, смотрите. Вот следы от трех тяжелогруженых саней…

— Где, где, черт возьми? — рявкнул Зигфрид.

— Вот. — Мойша поравнялся с нами. — Он прав, Зигги. Дай ему рассказать. Хватит беситься.

Зигфрид что-то буркнул себе под нос и повернулся в направлении лощины. Я продолжил.

— Они разгрузились вон там. Потом подтащили туда какие-то ящики и сами залегли вон туда. Не знаю, сколько человек они оставили на высотке, но…

— Так, а вот теперь я все вижу сам. — бросил Зигфрид. — Потом там что-то случилось, и они все забегали. Надо подойти к высотке. Практикант, что за морок такой на тебя в Муроме напал, что ты там так ослеп? Девицы муромские смутили? Ты у нас, вроде, до баб сильно охочий?

Я понял, что Зигфрид начинает отходить. Такие колкости он позволял себе, только когда был чем-то доволен.

— Что, молчишь, практикант? В точку попал? — Зигфрид заржал во весь голос.

Видимо, для общей миролюбивой атмосферы начали хихикать и Хельга и Любава. Я облегченно вытер невесть откуда взявшийся пот на лбу.

— Так, ладно. А теперь вперед — на высотку. И к Городищу. — скомандовал Зигфрид.

Мы почти бегом проследовали к высотке. То, что мы увидели там, заставило нас на секунду застыть от ужаса. На вершине холмика была большая яма с неровными краями, а на дереве с жестоко пораненной и изломанной корой, склонившемся над ямой висела половина человеческого полушубка, из рукава которой торчала покрытая коркой крови и скрюченная почти до неузнаваемости человеческая ладонь. Хельга тихо присвистнула.

— Это как же его, бедолагу, так… И почему они его оставили так вот, на дереве болтаться?

— Торопились куда-то. — бросил Мойша. — и потом, смотрите…

Рядом была чуть менее заметная яма, которая, однако, при ближайшем рассмотрении оказалась значительно шире и глубже предыдущей. Я внимательно посмотрел на ее дно и вдруг заметил нечто. Хельга тоже тронула Зигфрида за рукав и показала, наоборот, наверх. Я поднял голову и увидел, что она привлекла его внимание в не менее странному предмету, воткнувшемуся в кору могучей березы неподалеку локтях в десяти над землей. Я тоже поспешил обозначить для Зигфрида объект своего интереса.

— Так, практикант, Мойша, Любава — вы вниз. Мы с Хельгой осмотрим дерево. — скомандовал командир.

Я спустился вниз и принялся разгребать снег. При этом Мойша мне активно помогал, а вот Любава вела себя как-то странно. Она вызвалась осмотреть округу и, как мне показалось, в большей степени затаптывала еще сохранившиеся следы чем изучала их. Однако иногда она все-таки нагибалась и что-то поднимала с земли. Наконец я выкопал из снега странный предмет полностью. Это было нечто вроде жутким образом изуродованной чаши на основании из двух скрещенных пластин.

Мойша взял ее у меня из рук и начал внимательно рассматривать. От нечего делать я посмотрел наверх. Отсюда была видна только верхушка того дерева, к которомуушли Зигфрид с Хельгой. Я увидел, что она сильно подрагивает. Похоже, Зигфрид влез на дерево и теперь яростно пытался выдернуть из коры глубоко ушедшее вещественное доказательство.