Любен Дилов - Неоконченный роман одной студентки Страница 37

О боже! — вырвалось у Цианы восклицание безбожного века. Не верится, что эти самые люди завещали нам прекрасные произведения во всех сферах искусства. Неужто те же самые люди создали такие отвратительные здания, грязные улицы и смердящие чудовища!.. И вдруг она почувствовала на своем теле жгучие следы чужих прикосновений — это чьи-то руки ощупывали, пощипывали ее в давке при посадке.

Если бы люди знали, откуда она, они постарались бы утешить ее популярным в Софии выражением: «Подумаешь, недотрога, сиди тогда дома!» А какой-нибудь пенсионер непременно изрек бы древнюю мудрость: «Боишься, девка, щипков — не ходи в хоровод!», хоть это был не хоровод, а обычный городской автобус. Но люди принимали ее за себе подобную и потому не замечали ее страданий. Циана робко спросила сидевшую пожилую женщину, к которой ее то и дело подталкивали напиравшие со всех сторон пассажиры, где ей сойти, чтобы попасть в ближайшую гостиницу.

Взгляд старухи упал на ее туфли, потом медленно пополз по ногам вверх, перескочил на расстегнутую кожаную куртку. И вдруг она с неожиданной и беспричинной злостью в голосе ответила:

— Да кто тебя пустит в гостиницу! А впрочем, кто его знает, в этих гостиницах такое творится… — подумав немного, она великодушно добавила: — На следующей, там пересядешь на трамвай, доедешь до центра, а там опять спросишь.

Ее встретила такая же серо-черная и такая же грязная улица. Воздух был непереносимо тяжелым, потому что ее проезжая часть была забита разноцветными автомашинами. Циана забеспокоилась: выдержит ли она в ядовитой атмосфере, окутывавшей загадочный двадцатый век, хватит ли ей сил выстоять перед всеми опасностями, подстерегающими ее в здешних гостиницах. Но вот по рельсам к ней подкатило, вновь прервав ее размышления, новое средство транспорта, называемое трамваем. Циана совсем запаниковала.

Съежившись на жестком сиденье, чтобы не вызывать излишнего любопытства пассажиров, она вдруг поняла, чем привлекала такое пристальное внимание. Ни у одной из женщин, идущих по узким тротуарам этой длинной и грязной софийской улицы, не было такой короткой юбки, как у нее. У всех юбки были ниже колен. И Циана почувствовала себя просто голой под обстрелом взглядов, которые метали в ее сторону и мужчины, и женщины. Она поспешила прикрыть колени сумочкой.

Готовясь ко встрече со своим далеким возлюбленным, она, естественно, уделила особое внимание своему туалету. Старательно изучила хранящиеся в памяти исторических компьютеров журналы мод и долго выбирала, пока не остановилась на этом кожаном костюмчике: короткая юбка, блузка, предохраняющая от дождя и ветра курточка, сумка через плечо из такой же кожи, подходящие туфли. Кокетливо (обнажались ее стройные ноги) и в то же время удобно в дороге. А оказывается, она ошиблась, причем довольно серьезно, потому что вместо того, чтобы служить дополнительным прикрытием, одежда выдавала ее с головы до ног.

Интересуясь веками давно минувшими, молодой историк была безразлична к модным течениям своего времени, а что касается двадцатого века, то она и подавна не могла знать, в какие периоды что было модой сегодняшнего, а что завтрашнего дня. К тому же, откуда ей было знать, что в том времени, в котором она сейчас пребывала, даже если бы она поставила себе целью обойти все магазины готовой одежды или швейные ателье, не было никакой гарантии того, что она сможет одеться в ногу с модой. А ведь ей приходилось выбирать с расстояния в три века!

Она была готова тут же выскочить из трамвая, но ей сказали сойти через три остановки. К тому же она не увидела за окном ни одного магазина готовой одежды, зато прочитала на подоконнике трамвая лирический опус, предназначенный, вероятно, для успокоения слишком нервных пассажиров. Кто-то выцарапал довольно кривыми печатными буквами: «Мой милый, прекрасный трамвай, с тобой я готов хоть на Гавай!»

Но зачем, изумилась Циана восторгу неведомого автора, ведь у них есть самолеты! Она попыталась представить себе поездку на Гаваи в этом дребезжащем, скрежещущем и скрипящем, готовом рассыпаться на каждом повороте трамвае. Нет, ничего, ровным счетом ничего не могла она понять на своей древней родине!

Прежде чем спрашивать о гостинице, Циана под перекрестными взглядами прохожих бросилась в первый попавшийся магазин готовой одежды. Несколько продавщиц с выражением явной досады на лицах стояли между рядами с вешалками, на которых болтались пальто и платья. Появление Цианы несколько заинтриговало их, но не настолько, чтобы подойти и спросить, что ей угодно. Только у самой пожилой шевельнулись морщинки вокруг рта. Циана расценила это как готовность вступить в разговор и потому обратилась к ней.

— Прошу вас, я хотела бы что-нибудь купить. Скажем, костюм или платье. Что сейчас носят?

— Откуда мне знать? Я в модах не разбираюсь.

Чтобы продавщица магазина женской одежды не разбиралась в моде? Циана чуть было не сказала ей что-то резкое в ответ, но вовремя спохватилась: ее положение здесь ничуть не лучше, чем перед компьютером на астероиде «Габрово» И потому она снова мягко, но настойчиво спросила:

— Но все же, что вы мне посоветуете купить?

— Что-нибудь, чтобы прикрыть срам! — засмеялась женщина, но не враждебно. — Пойдем, что-нибудь подыщем!

Устав от уймы шокирующих впечатлений, она безвольно подчинилась пожилой продавщице, которая, в свою очередь, нашла объект для своей материнской заботы — безропотный манекен, готовый переодеваться бессчетное число раз, покорную слушательницу ее нотаций. Молодой историк запомнила только одно, самое абсурдное ее замечание:

— Мода модой, а мужчина хочет, чтобы только он смотрел на твои прелести и никто другой. Вот так-то, доченька…

Второпях Циана чуть не забыла, что не может тут же выбросить свой кожаный костюмчик, сделанный в двадцать четвертом веке. В нем были потайные карманчики со всякой всячиной, которая могла бы ей понадобиться, — здесь были и газовый пистолетик для самообороны, антивирусные средства, часики-жвачка, а в отвратительном костюме, который ей выбрала продавщица, не было ни одного кармана. Ничего, поношу в гостинице, пока привыкну, подумала Циана. А они пусть привыкают видеть женские ноги, сказала она себе решительно и, чтобы набраться смелости, мысленно пропела засевшую в голове песенку: «Обещай, что светлым будет наше прошлое-е-е!»

И ей обещали. Молодые мужчины тихонько присвистывали ей вслед. Время от времени она слышала и восторженные возгласы. По крайней мере любовные намерения в этой туманной эпохе выражались без экивоков. Очень растрогали ее и странные объявления, расклеенные на стенах, хотя несколько смутили непонятные, похожие на клички новые болгарские имена.

«Мы навсегда утратили нашего Коко, — извещало одно из них, — но он будет вечно жить среди нас. Нам не забыть его веселого нрава, верной дружбы, его очаровательной улыбки». Сообщали об этом его друзья Пепа, Зика, Муцы, Фыц. В противоположность им близкие Стояна Мутева разъясняли: «Ты никогда не вернешься к нам». Циана не очень-то разбиралась в интонационных тонкостях болгарского языка двадцатого века и потому никак не могла взять в толк, радоваться ли он должен этому факту или, наоборот, грустить. «Сорок дней без незабвенного Океана Бобчева» — оповещал другой листок. Дальше следовало: — «Сорок лютых ран в моем сердце, которые вечно будут кровоточить…» И здесь, оказывается, улыбка незабвенного Океана играла важную роль, потому что покойному настойчиво объясняли, что у него была солнечная улыбка и нежный взор, а потом его упрекали, что он покинул свою безутешную жену. Однако на фотографии у него не было никакой улыбки, а глаза были размазаны от плохой печати, будто осиротевшая женушка в отместку выколола их.

Почти на каждом углу в городе Циана натыкалась на такие извещения, и все они уверяли, что в мир иной отошли самые честные, трудолюбивые, самоотверженные, скромные и прекрасные люди. Это привело ее в замешательство — то ли впечатления у нее были ошибочные и люди в ее сегодняшней родине были такие же прекрасные, то ли свирепствовала какая-то страшная эпидемия, мор, косивший только честных и прекрасных. Но одно было и в самом деле чудесно: между людьми все еще не существовало отчуждения, все делалось откровенно, на улице, в транспорте. На ходу мужчины рассыпались в любовных уверениях, прямо на улице предлагали купить детскую коляску или стать соквартиранткой какого-то незнакомого человека, безо всякой стеснительности милая Жанна сообщала всем жителям города, как она страдает по своему Океану. Сколько глубокого философского смысла во всех этих извещениях! — думала Циана. — Идешь по улице, и вдруг кто-то тебя игриво щипнет или позовет с собой, а через десять шагов тебя ущипнет Она! Та самая, о которой мы все стараемся не думать, забыть. А она возьмет да и ущипнет тебя каким-нибудь сообщением: дескать, не забывай, милочка, что я существую на свете! Если ты идешь куда-то, хорошенько подумай, куда идешь, зачем и есть ли смысл куда-либо идти, если рано или поздно все равно придешь ко мне…