Дмитрий Быков - Как Путин стал президентом США: новые русские сказки Страница 38

— Тогда выбери единственный вариант, — пожала плечами вторая советница, по имиджу. — Вы должны оказаться гомосексуалистом. О Боже, нет! Я хотела сказать — принадлежащим к числу нестандартно ориентированных граждан Америки.

«Черт возьми, — подумал Буш. — Голубой — все-таки не черный».

— Боже мой! — сказал он вслух. — Нестандартно ориентированный американец — все-таки проще чем небелый американец.

— Босс! — завопил обреченный вице. — у меня жена и дети!

— У всех жена и дети, — назидательно сказала советница по имиджу. У нее действительно были жена и пара усыновленных детей — именно благодаря своей нестандартной ориентации она и стала самым модным политологом в стране, завоевав славу даже на консервативном Юге.

— Ну про вас-то все знают, — язвительно сказал вице. — Но у меня репутация! За все время политической деятельности — ни одного случая взгляда на сторону! Все окурки кидал в урны, пока вообще не бросил курить! Сто граммов красного вина по праздникам! И все это — псу под хвост?

— Вы же хотите, чтобы Джорджи победил? — вкрадчиво спросила советница по связам с общественностью.

— Но какой оттенок в глазах общественности получит наша многолетняя дружба с Джорджи! — взвыл вице, прибегая к последнему аргументу.

— А что! — мечтательно проговорила советница по имиджу. — В каком-то смысле это даже неплохо…

Вечером следующего дня при огромном стечении народа Буш-младший торжественно вывел на авансцену концертного зала своего предполагаемого заместителя.

— Дамы и господа! — произнес он со сдержанной страстью. — Мой напарник по выборам хочет сделать важное политическое заявление!

Вице-президент побелел.

— Друзья! — начал он дрожащим голосом. — Соотечественники! Нация! Я хочу сделать нелегкое для меня признание. Все эти годы я целомудренно скрывал главный факт своей биографии. Но теперь, перед выборами, я не имею права ничего скрывать от страны. Я го… я горячо люблю Родину, господа!

— Решайся, — прошептал губернатор.

— Я го… Господи, как трудна большая политика! — выдохнул вице.

— Ну же! — прошипел Буш.

— Я го… Я Гора очень уважаю… — совершенно уже не в кассу выкручивался заместитель.

— Уволю к чертовой матери! — проскрежетал Буш.

— Я живу со своей женой как друг, а на самом деле я… люблю мужчин! — пискнул будущий вице. Зал замер, словно подавился новостью, но через секунду взорвался аплодисментами. Все встали.

— А дети?! — заорал кто-то из прессы.

— Они усыновлены, — скорбно ответил герой дня. Его жена со слезами на глазах обняла отважного политика.

— Я все понимаю, — прошептала она. — Надо пройти через это, милый! Впереди у нас — сияющая дорога! Дети поймут, дети все поймут…

При упоминании о детях будущий вице-президент разрыдался. В порыве чувств он припал к боссу подозрительно долгим поцелуем и даже слегка укусил его.

— Но-но! — осадил шеф. — Ты не слишком-то входи в роль!

Вице плотоядно оскалился.

— Не прощу, — прошептал он. — Никогда не прощу… На следующий день опросы общественного мнения показали, что Буш вырвался вперед, причем победа его была особенно очевидна в северных, традиционно либеральных штатах. Гор снова оказался далеко позади

— Ну что, господа? — спросил Гор, собрав свой штаб и нервно бегая пальцами по лацканам непривычного твидового пиджака. Ему сказали, что твид будет способствовать имиджу стабильного политика. — Еврей не сработал. То есть он сработал так, как мы не ждали. Чем мы можем ответить на этого… их него… нестандартного?

— Кто бы мог подумать! — развел руками советник по имиджу. — Я столько раз оказывался с ним рядом на предвыборных мероприятиях, и никогда ничего…

— Вы что, считаете себя настолько неотразимым? — скривился Гор. — Вы думаете, они западают на всех? Подумайте лучше о нашем симметричном ответе!

— Инвалид, — твердо сказал советник. — Только инвалид.

— Вы имеете в виду меня? — испуганно спросил Гор.

— Нет, пока не надо… Тяжелая артиллерия вводится в действие последней. Но, может быть, согласится Либерман?

— Смотря на что, — задумался кандидат от демократической партии. — Вы же не хотите отпилить ему ногу?

— Нет, ногу оставим на крайний случай, — успокоил советник по связям с общественностью, оттеснив советника по имиджу. — Но косоглазие… или плоскостопие…

— На это я его уговорю, — заверил Гор. Вечером следующего дня он вывел к толпе Либермана, в кипе и пейсах, слегка опирающегося на палку.

— И дамы и господа! — начал Либерман. — И что же я хочу вам сказать? И я хочу вам сказать, что все это время я таки скрывал, но теперь врать уже нет возможности. Я инвалид, я страдаю косоглазием и плоскостопием, и у меня радикулит.

Некоторое время зал потрясенно молчал, но вскоре ворвался приветственными криками. Значки и футболки с надписью «Держись, Либби» и «Лучше больной, чем консервативный!» продавались в тот вечер по двадцати долларов штука. Рейтинг Гора вырос на десять пунктов, и Буш снова оказался в арьергарде. Ярости его не было границ.

— Отрезать мне ногу я не дам, — заранее предупредил будущий вице-президент.

— Да ну тебя с твоей ногой! — огрызнулся техасский губернатор. — Тут нужно что-нибудь глобальное!

— Вам следует последовательно разрушать имидж непримиримого консерватора, — назидательно произнесла советница по имиджу. — В этом смысле нелишне было бы отменить ближайшую смертную казнь.

— Ты что! — заорал Буш-младший. — Смертная казнь — гордость штата Техас! Зло должно быть наказано! За время губернаторства я казнил пятерых и до конца выборов успею казнить еще пару!

— Тогда можете попрощаться с президентством, — пожала плечами советница по связям с общественностью, и Буш-младший обхватил голову руками.

— Кто там у нас дожидается очереди? — спросил он обреченно, словно сам дожидался очереди, Серийный убийца, — с готовностью доложил прокурор штата. — Замочил десятерых, изнасиловал двадцать человек. Любимец дам, ведет обширную переписку — Что вы хотите — гримасы демократии.

— Сколько времени дожидается казни? — спросил Бут.

— Пятнадцать лет. Адвокаты добились очередного пересмотра, утверждая, что однажды в детстве он спас кошку.

— Кошку, — вздохнул Буш. — Кошку — это хорошо. Выпускаем.

На следующий день огромная толпа, собравшаяся у стен главной тюрьмы штата, приветствовала серийного убийцу, выходящего из железных ворот. Старик шериф, в свое время задержавший маньяка, со слезами на честных голубых глазах вручил ему букет роз.

— Моя бы воля, сынок, — сказал он шепотом, — я положил бы этот букет тебе в гроб. Моли Бога за нашего губернатора, за его президентство и за долбаную американскую демократию, вот что я тебе скажу на прощание, сукин ты сын!

Маньяк радостно кивнул. Еще несколько букетов вылетело из толпы и шлепнулось к его ногам. Группа домохозяек подняла плакат «Спасший киску не потерян для Господа!». К спасшему киску широкими шагами подходил президент Буш. Улыбка его не предвещала ничего хорошего.

— Поздравляю, — громко сказал он, стискивая руку освобожденного железным пожатием. — Подожди, дай мне только стать президентом, и я найду тебя в любой мексиканской вонючей дыре, — добавил он так, что его услышал только маньяк. Толпа ликовала. Рейтинг Буша поднялся на двадцать пунктов, и Гор полчаса рвал на себе волосы.

— Это уже серьезно, — нахмурился советник по имиджу. — Я пока не вижу адекватного ответа… Разве что девочка?

— Девочка? — взвился Гор. — Девочка уже была у Билла, и все знают, чем это кончилось!

— Вы не поняли, — советник прижал руку к груди. — Клянусь вам, я имел в виду нечто совершенно иное! Вы должны спасти девочку из проруби или горящего дома!

— Я не умею плавать, — огрызнулся Гор.

— Да и не нужно! Вы же будете ползти к ней по льду!

— Где я найду вам лед в середине сентября! — взорвался кандидат от демократов. — Или она тонет на Северном полюсе? Но какого черта она и я там делаем в это время:!

— Вы услышали ее крики и прилетели!

— Из Вашингтона?

— Да, пожалуй, я несколько того… — растерянно кивнул советник. — Оторвался от жизни. Но остается пожар!

— Лучше убейте меня сразу, — сказал Гор. Тем не менее выхода не было, и на следующий день на окраине Вашингтона запылала давно предназначенная на снос постройка, тщательно отобранная после многочисленных консультаций с пожарной службой и Гринписом. Правда, один из гринписовцев приковал себя к батарее, утверждая, что ломать здания бесчеловечно, но его оторвали вместе с батареей. Политика — грязное и жестокое дело. Вскоре дом пылал с четырех сторон. Внутри, в непроницаемой и отлично изолированной капсуле, сидели заготовленная девочка и советник по имиджу.