Светлана Багдерина - День Медведя Страница 38

Все чувства и инстинкты Иванушки, до сих пор то ли занятые чем-то другим, более развлекательным, то ли убаюканные коварными голосами, внезапно встрепенулись, отряхнулись, спохватились и завопили наперебой, заглушая друг друга. Содержания послания царевич так и не понял. Но понял смысл. И содрогнулся. Как же он раньше не заметил, не понял, не ощутил?!.. Надо бежать отсюда, бежать срочно, пока не поздно!..

И, не раздумывая больше ни мгновения и разбирая дороги, он рванулся вперед, к двери, как не бегал никогда в своей жизни… То есть, рванулся бы, если бы смог.

Несыти не отпускали своих жертв так легко. Вернее, если быть точными, они не отпускали их никак.

И Иванушка, не разлепляя век и не выпуская светильника из сведенных пальцев, повалился на пол и сделал попытку ползти.

Поползновение его не прошло незамеченным: приумолкшие было в умиротворенном предвкушении голоса возвысились, словно дирижер их невидимого хора взмахнул палочкой, и зашлись от брызжущей яростью и отчаянием ненависти. …стой!!!.. …куда?!.. …живой!!!.. …он же должен спать!!!.. …мы ж захватили его!!!.. …спать!!!.. Последнее прозвучало как команда.

Команда, которой, к бескрайнему Ивановому изумлению, послушались его руки и ноги, и всё остальное тело, уронив озадаченную голову лбом об порог и даже не извинившись.

– Ой… – сказала голова и рефлекторно распахнула глаза.

Потеряна ли была Находкина восьмерка под пути, или прижата к полу забастовавшим туловищем, но взгляд его встретил лишь пронизывающий ледяной холод и густую чернильную тьму вокруг…

Которая плотоядно улыбнулась и любовно прильнула к поверженному лукоморцу. …спать…спать…спать…

Шепот мрака проник, казалось, в каждую пору, в каждую клеточку его тела, лишая воли, разума, свободы, и закружившаяся отчего-то голова бессильно склонилась на полустертый порог как на самую мягкую подушку. …спи… …нет… надо… надо… …спать… …нет… надо… бежать… бежать… скорей…

Но сама мысль о том, что он сейчас сможет не то, что бежать, но хотя бы ковылять спотыкающимся шагом подгулявшего инвалида казалась даже не смешной – нелепой. …спать…спать… Да… Спать… Спать…

Слов, что выпевались злыми голосами, было уже не разобрать: они слились в одну тяжелую, давящую, лишающую чувств и рассудка мелодию.

Удушливый, тошнотворный запах нежити, горящего дерева и еще чего-то, о чем Иван знать бы не захотел и за все сокровища Белого Света, усилился, загустел и медленно, но настырно принялся заполнять весь мир. Участок у порога, потом середину горницы, потом сени, после перетек под кровать, заливая короба и сундук, стал просачиваться через щели в окнах на улицу… Весь мир горит… Пускай… Надо спать… Пусть горит всё синим пламенем… Или желтым… Или красным… В полосочку… И Неумойная… И лес… И Постол… И… И… Сенька. В Постоле Сенька.

Иванушка ахнул, дернулся, вскочил – но задел коленом об порог и неуклюже повалился ничком – только искры из глаз посыпались, да в голове ржаво зазвенело, как в пустом баке, растворяя мысли, усыпляя, лишая воли… …ты не уйдешь… не уйдешь…не уйдешь… Я не уйду… Не уйду… Не… Сенька!.. Предупредить… Спасти… Сенька… Сенька… Сенька… Сенька…

И морщась от немыслимых усилий, мотая гудящей головой, в которой под бешеным натиском неистовствовавших голосов рассыпались в пыль, растворились, рассеялись все мысли, кроме одной, этой, самой главной, Иван снова выбросил вперед локти и потянул за ними непослушный корпус… …спать!!!.. немедленно!!!.. Он уронил голову на пол. Спать… Немедленно… Наконец-то… Как славно…

Жар горящего позади дома ударил во взмокшую спину раскаленным до бела молотом. Тепло… Спать… Спа…ть… …наш!!!..наш!!!..наш!!!.. Наш… наш… наш… да… Нет!.. Сенькин! Вперед. Сенька. Спасти.

Новый бросок подарил ему всего несколько сантиметров и многотонную, расплющивающую усталость, будто он только что обогнул ползком полсвета – ни шевельнуться, ни двинуться, ни вздохнуть… …усни…забудь…забудь…спи…забудь… Уснуть… Забыть… Забыть… Спать… Забыть… Что забыть? …Сеньку забудь… Сеньку?!.. Забыть?!.. Вперед! …идиотидиотидиотидиот!!!!!!.. ..сам дурак!!!..

Рывок… Не слушать голоса, отбросить их, отстранить, отгородиться, отшвырнуть, отмести, изгнать!.. …расслабься… Ха!.. Еще рывок…

Похоже, кто-то зловредный, пока он в последний раз растапливал плиту, удлинил сени метров на триста и всё еще трудится над этим проектом со скоростью десять метров в секунду… …нет конца… Нет конца… …не добраться… Не добраться… …не успеть… Не успеть… …не спастись… Не спасти… Нет, спасти!!! Да, да, да, да, да!!!..

Отвоевывая у бесконечного коридора сантиметр за сантиметром, Иванушка все полз, и полз, и полз, не видя конца и края, ни входа, ни выхода, но уже не мозгом, а всем существом своим чуя, что если он не выберется из этого проклятого дома… …не выберется…не выберется…не выберется… Дверь!.. Там же дверь!!!.. Дверь, открывающаяся вовнутрь… А вот это – конец. Дальше ползти не имеет смысла. Мне ее никогда не открыть…Всё напрасно… Прощай… Сенька…

Но голоса, вместо того, чтобы злорадствовать, отчего-то взвыли свирепо и отчаянно, и от неожиданности царевич, вместо того, чтобы остановиться и покорно отдаться на волю злой судьбы, как собирался еще полминуты назад, сделал еще один рывок вперед…

Если бы эпохи и эры назад внезапная усталость и сонливость, навеваемая теряющими терпение несытями, не одолела его, он бы, выбросив на улицу отрубленный нечаянно кусок пола, прикрыл бы дверь.

Если бы он прикрыл за собой дверь, ему бы пришлось сейчас тянуться к ручке, чтобы открыть ее.

В его состоянии это было всё равно, что тянуться к Мюхенвальду, или тянуться к звездам с намерением ухватить парочку… Но дверь осталась открытой.

И щека Иванушки, вдруг и сразу после последнего броска, вместо жесткой исцарапанной доски встретилась с жесткой царапающей снежной коркой. Улица!!! …улица!!!!!!!!.. Еще вперед, и еще…

Воздух перед ним внезапно будто загустел до консистенции свежеприготовленного цемента… …нет!!!!!!!!!.. Да, да, да, да… …не-е-е-е-е-е-е-ет!!!!!!!!!!!!!!!!.. Да!!!!!!!..

Уже не соображая, что – «да», и что – «нет», и зачем ему нужно срочно вперед и никуда больше, Иванушка стиснул зубы, уцепился провалившимися сквозь наст пальцами за неожиданно нащупанный под наметенным сугробом порог, и кинулся с головой в разверзшуюся перед ним сияющую первым солнечным лучом пропасть…

Лукоморец проснулся, потянулся, сладко зевнул, открыл глаза, и зевок его застыл на половине: над головой его, беззаботно подчеркивая полное отсутствие потолка, а также стен, окон и прочих архитектурных предрассудков, светило солнце. А вокруг однообразным чумазым пейзажем раскинулось пепелище, пронзаемое одинокими остовами чумазых печей.

– Ну, ничего себе, протопил печку… – потрясенно выдавил ошеломленный Иванушка, обводя жалобно расширившимися очами обугленный ландшафт. – Как же это я так?.. Что же это я так, а?.. Что ж теперь делать-то?.. Ой, я же не хотел… Я же нечаянно… А люди?..

И тут воспоминания о событиях прошлого вечера – и прошлого дня – вспыхнули и взорвались в памяти как вулкан в ночи. Огонь!.. Голоса!.. Смрад, заполняющий мир!.. Сенька!.. Сенька?.. Где… Сенька в безопасности. Должно быть. Ведь мне это всё приснилось?.. А пожарище?

И если эти… голоса… не пускали меня и хотели усыпить, то как я спасся? И зачем это им было нужно? И где весь тот снег, который намело за вчера? Растаял? Так сколько ж это я проспал?!.. А эти… голоса?.. Где они?

Иванушка отбросил рассуждения, сосредоточился и напряженно, не без дурных и болезненных предчувствий, прислушался к своим ощущениям: чувство необъяснимого панического ужаса, испытанное им вчера, так быстро не забывалось. Но нет.

Кроме чувства голода и изумления, других чувств у него на текущий момент не наблюдалось. Или?.. Что-то еще?.. Спокойствие?.. Умиротворенность?.. Безмятежность?.. Это после вчерашнего-то?!

Да как ей… ему… им… всем… не стыдно! Как обманчиво, оказывается, бывает первое впечатление! Странно это всё и непонятно… Нечисто, даже можно сказать. Находку бы сюда – она бы живо сообразила, что к чему. А я…

Всё еще не понимая, что произошло с ним, с домом и со всей деревней за ночь[68], царевич поднялся, отряхиваясь от пепла, пожал плечами, нашел удивленным взором в нескольких шагах от места своей ночевки волглый полушубок и ощетинившуюся слипшейся шерстью шапку. Чуть поодаль, завалившись под обгорелое бревно и почти неразличимый на фоне золы, лежал в черных ножнах черный меч.

Так и не в силах пока отыскать хоть какой-нибудь край, с которого можно было бы начать обдумывать происшедшее, Иван озадаченно покачал головой и с застывшим выражением хронического недоумения на лице принялся одеваться: несмотря на Находкин амулет и неожиданное солнышко месяц всё же был далеко не май.