Дмитрий Емец - Великое Нечто Страница 39

Настенька натянула джинсы, которые для нее подобрал костюмер, и потащилась в съемочную, с трудом переставляя ноги и размышляя, как можно носить такую дрянь, в которой даже сесть нельзя.

День как-то не заладился. Настеньке казалось, что сегодня с утра во всех проявляются худшие качества. Эдик бегал по студии и истерично орал на моделей, а Паша, напротив, был медлителен, как черепаха.

— Ты идиот? Да? Скажи: да? У нас студия только до двенадцати! — вопил Эдик, когда выяснилось, что Паша еще не приготовил сменные объективы.

Настенька со своими накладными длинными ногтями готова уже была забраться по стене до самого потолка, когда наконец началась съемка. Эдик вопил, что она неуклюжее мясо, прыгал на месте и показывал, как именно Настенька должна встать и какую позу принять. При этом Эдик заявил, что она не знает, как понравиться настоящему мужчине, и что, будь он сам женщиной, он произвел бы в рекламном деле фурор.

В конце концов Эдик в своих творческих поисках расфантазировался до того, что заставил Настеньку надеть фартук, сесть в блюдо с кремом и сделать вид, будто она ужасно огорчена, что испачкала такие прекрасные джинсы.

— Значит, так, ты работаешь в ресторане, а парень-посетитель — эй ты, блондин, да, ты, иди сюда! — помогает тебе счистить крем салфеткой. Называется «Первое знакомство»… Начали! Ты какой объектив взял, уродище?

Настенька замерла в требуемой позе, ощущая себя дурой в квадрате, а когда серия снимков была уже завершена, обнаружилось, что этот идиот «посетитель», вытирая с джинсов крем, замазал на кармане наклейку с названием фирмы, из-за которой и был весь сыр-бор, и под вопли Эдика и черепашьи вздохи Паши все пришлось переделывать.

Наконец около полудня их выперли из студии, куда тотчас набилась новая группа. Паша, сказав, что идет проявлять снимки, утащился играть на компьютере, а Эдик, певуче пробормотав: «Только па-ап-робуй утром атайти от телефона!» — куда-то умчался. Чуть позже, проходя мимо буфета, Настенька услышала его громкий смех, кажется, у малыша была с кем-то забита стрелка.

С омерзением стащив в гримерке выпачканные джинсы, Настенька швырнула их в угол. Выйдя на улицу, она оказалась рядом с Политехническим музеем и памятником героям Плевны. Переходя улицу по подземному переходу, девушка испытала непонятную тревогу. Ей вдруг захотелось сорваться с места и убежать. Подземный переход показался ей душным, тесным, давящим, вспыхнуло желание покинуть его во что бы то ни стало.

— Девушка! Куда? Подожди! — окликнул ее чей-то властный голос.

Настенька промчалась мимо и, уже выбегая из перехода, оглянулась. На нижней ступеньке сидела старуха-нищенка и смотрела ей вслед. Лицо у нищенки было закутано тряпкой. Старуха что-то кричала, но голос ее был уже неразличим, как на стертой магнитофонной ленте.

Настенька выскочила наружу. Перевела дыхание. То, что она вдруг испугалась старухи, показалось ей смешным и нелепым. Девушка расхохоталась. В гостиницу возвращаться не хотелось, и она решила пройтись по бульвару.

Настенька Ковшова, девятнадцати лет, как значилось в се гражданском паспорте, никогда не была особенно умна, зато обладала великолепной интуицией, и ей она доверялась больше, чем уму или здравому смыслу.

Именно внезапное прозрение заставило ее три года назад, когда она еще жила в Туле, проходя через парк, поднять скомканную бумажку, оказавшуюся билетом на поезд в Москву. На обратной стороне билета был записан телефон агентства «Красные звезды». Настенька не очень-то надеялась на успех, но в агентстве за нее неожиданно ухватились и взяли. Ну разве это было не чудо?

Провинциальная жизнь уже в шестнадцать лет стала для нее тесной, хотелось чего-то большего, хотелось вырваться во что бы то ни стало. Одноклассники, все ее поклонники и знакомые казались ей серыми и скучными. У каждого из них был свой маленький узкий мирок, который они постоянно носили с собой, как улитка носит свой панцирь. Они словно рождались со своим мирком, который прочитывался уже на лицах пяти-шестилетних детей. Все были вполне довольны своей жизнью и ничего не хотели в ней менять, кроме как старую машину на новую или квартиру поменьше на квартиру побольше.

Родителей у Насти не было, а бабушка, переживающая позднюю любовь с отставным военным, ничего не имела против того, чтобы Настя ехала в Москву и заботилась о себе сама. Тем более что девочка уже начинала входить в возраст и молодящаяся бабушка опасалась невыгодных для себя сравнений.

Второй случай, когда интуиция помогла Насте, произошел около полугода назад. Две ее подруги-модели и какой-то их знакомый уговаривали Настю прокатиться на новом, только что купленном «мерине», а потом завалиться в ночной клуб, потанцевать и расслабиться. Настя уже сказала «да», когда ее внезапно затошнило от нахлынувшего ощущения тревоги, и она отказалась от поездки.

«Ну и дура. Не хочешь — как хочешь!» — сказали подруги и уехали. А утром Настя узнала, что подвыпивший знакомый не справился с управлением и, хотя сам уцелел, поприветствовав своей пьяной рожей подушку безопасности, обе его спутницы погибли.

С тех пор Настя всегда прислушивалась к внутреннему голосу, хотя порой, с разумной точки зрения, он давал ей явно нелепые советы. Скажем, сегодня утром она не стала покупать в магазине яркий красный свитер, который ей очень понравился; потом не поехала в лифте, а поднялась на третий этаж пешком, а в троллейбусе не села на место, которое ей уступили. Все это было довольно глупо, и Настенька объясняла это утомлением и нервозностью.

Где-то в середине бульвара, почувствовав, что проголодалась, она купила бутылку сладкой воды и большую шоколадку «Аленка». Последнее время у Насти развился «шоколадный» патриотизм, выражавшийся в том, что она покупала только русский шоколад. Не успела девушка сесть, как к ней подбежала большая дворняга, помесь овчарки с трудноопределимой лохматой породой. Она уселась рядом, заскулила и положила тяжелую морду ей на колени, оставив на светлых брюках слюнявое пятно.

«Хорошо еще, я не в чулках», — подумала Настя, сталкивая с колен собачью морду. Но так как дворняга продолжала неотрывно смотреть на нее, Настя дала ей кусочек шоколада. Пес подержал его во рту и уронил на асфальт.

— Пожадничал? Ну и иди отсюда!

Но пес никуда не ушел, а разлегся у скамейки и, не теряя Настю из виду, гордо посматривал на прохожих. Настя понимала, что не сможет взять дворнягу с собой в гостиницу, но пес уже, судя по всему, ощущал себя «чейным», и манекенщице не хотелось слишком скоро разрушить его иллюзию.

Неожиданно шерсть на загривке у дворняги поднялась дыбом, и пес глухо зарычал на мальчика лет трех, приближавшегося к ним на велосипеде. Вскочив, он с лаем запрыгал вокруг ребенка, явно стараясь опрокинуть велосипед. Тем не менее, упрямо сдвинув бровки, мальчик сосредоточенно крутил педали, направляясь к скамейке. Руль его велосипеда был точно направлен Насте в колени.

«Где же его мать? Подумают еще, что это моя собака! Вот влипнешь!» — забеспокоилась Настя, вскакивая.

— Пошла вон! Фу! — закричала она на собаку. Дальше все было, как в фильме ужасов. Пес, прыгнув,

вцепился мальчику в горло и повис на нем. Послышался истеричный визг прохожих.

— Девушка! Чокнутая, что ли? Уберите свою собаку, или она его убьет!

— Это не моя собака!

Настя бросилась к псу, чтобы оттащить его, но внезапно застыла. Ее поразило лицо ребенка с отпечатавшейся на нем недетской упорной злобой. Словно не замечая вцепившуюся в горло собаку, мальчик настойчиво крутил педали, волоча ее за собой. Его маленькие глазенки с пристальной ненавистью смотрели на Настю, и ей вдруг на мгновение почудилось, что один глаз переполз ребенку на лоб. Не помня себя от ужаса, девушка схватила сумку и бросилась но траве к низкой чугунной ограде, за которой была дорога. Все, что ей хотелось, это оказаться как можно дальше отсюда. Перелезая через ограду, Настя обернулась. Ребенок с вцепившейся в него собакой ехал по траве следом за ней.

Уже запрыгивая на тротуар с другой стороны, она услышала скрип тормозов. Белую «Волгу» развернуло поперек дороги, а велосипедик с ребенком, неизвестно как оказавшийся на проезжей части, кувыркаясь, пролетел метров двадцать и ударился об асфальт…

Настя взглянула на место, куда он упал, ожидая увидеть кровавое месиво. Но асфальт был чист: ни ребенка, ни велосипеда… Странный пес тоже исчез…

Настя не помнила, как дошла до гостиницы. Человеческое сознание, а особенно сознание фантома — странная штука. Иногда оно перегружается и приходит в тупик от пустяка, а иногда в состоянии выдержать мощные удары.

Настеньке помогло, что она всегда больше верила сердцу, чем рассудку. Для людей, мыслящих категориями логики, жизнь часто состоит исключительно из прямых углов, доказательство — аргумент — вывод. Это надежно, но в массивной броне из рассудка не пролезть в те узкие щели, куда иногда может протиснуться простой сердечный инстинкт. Иногда лучше пройти незаметной тропинкой, подсказанной интуицией, чем тащиться по окружному шоссе разума. Манекенщица Алиса, жившая с Настей в одной комнате, сидела на кровати в черной кружевной комбинации и перекрашивала ногти из красного цвета в зеленый. Услышав, как хлопнула дверь, Алиса подняла голову.