Андрей Белянин - Черный меч царя Кощея Страница 4

— На кол! — дружно поддержали пузаны в дорогих кафтанах и бобровых шапках.

— Э-э, граждане, я один, а колов у вас много, — пытаясь разрядить обстановку, пошутил я (всё равно они не поймут).

Но они поняли. Не ожидал…

— Охальничаешь, сыскной воевода?!

— Ни в одном глазу, — соврал я, мгновенно меняя план. — Да чего вы сразу на меня бросаетесь? Вон государь Митю душит и никак не справится. Нет чтоб помочь…

Бояре мигом переключились на сторону и с не меньшим пылом всей толпой кинулись помогать Гороху душить моего младшего сотрудника. Естественно, образовалась жуткая куча-мала, из которой снизу по-пластунски первым выполз наш Митяй.

— Уф, Никита Иванович, до чего тяжёлый народ в боярской думе, и вес избыточный, и характер склочный. Как неродные все…

— Встань здесь, — быстро потребовал я. — Никого не пускай, мне надо осмотреть место преступления.

— Чё ж тут смотреть-то? — удивился он, но встал на пост, широко раскинув руки. — Я ить своими глазами видел, как налетела туча чёрная, баньку с вашими… государевыми… нашими жёнами… не, одна не жена, но… тьфу! Короче, были — и нет! Видать, Змей унёс.

— Уверен? А может, это колдовство какое-то, фокус, иллюзия? Или Кощей новую пакость придумал? Или Лихо Одноглазое на свободу выбралось? Или…

Я мог бы накидать ему ещё с десяток версий просто оттого, что мне надо было хоть что-то говорить. На самом деле в мозгу билась одна страшная мысль… Олёны нет!

Мою молодую жену только что, прямо на моих глазах, похитила неизвестная сила такого масштаба, с какой мы никогда раньше не встречались. Судя по жалким обломкам забора, толстые дубовые доски были переломлены в одно касание, как спички. Царскую баньку (почти сто квадратных метров!) сорвало с места и унесло в неизвестном направлении. Это дом! Не сарайчик, обшитый вагонкой, а добротный сруб из сосновых брёвен. Её и бульдозером было бы непросто сковырнуть, а уж унести…

На земле никаких следов не оказалось, зато у забора со стороны улицы обнаружилось нечто похожее на рыбью чешуйку. Только грязно-зеленоватого цвета, с зазубринами по краям и общим размером с тетрадный лист. Вполне могла подойти какому-нибудь доисторическому птеродактилю или ящерице. Если можно представить себе ящерицу, откормленную до параметров военного самолёта МЧС. Верить в то, что такой Змей действительно существует и он только что напал на Лукошкино, сознание отказывалось категорически. Невзирая на самые упрямые факты!

Через пару минут ко мне сзади подошёл изрядно помятый, но подуспокоившийся Горох. Митя честно не подпускал к нам извиняющихся бояр…

— Дуй отсель, участковый, — напряжённо попросил государь. — Бабе-яге всё расскажи, в ножки кланяйся, о помощи умоляй. Плахой грозить не стану, помочь прошу, сам всё понимаешь.

Мне нечего было ему ответить. В таком состоянии человек просто не осознаёт логики собственных поступков. Горох не так давно всерьёз рассорился с супругой. Не берусь судить, кто там у них был прав, кто виноват, но жила всё это время бывшая австриячка Лидия Адольфина не в Немецкой слободе, а у нас в отделении. Делом, а не на словах Лидушка умудрилась всем нам стать хорошей приятельницей. И её потеря — это ещё и удар по нашему милицейскому братству, мы же своих не бросаем…

Мне оставалось лишь молча козырнуть и покинуть территорию царского подворья. Митя, не дожидаясь, пока о нём вспомнят, припустил следом. По пути нас подхватили встревоженные еремеевцы. Огромную чёрную тучу, похожую на трёхголового Змея Горыныча видели многие. Народ на улицах, не выбирая выражений, старательно мешал сказку с былью…

— Ай, шайтан-гюрза полетел! Молодых ханум воровать будет, как у нас в Бухаре. Всех луноликих гурий с ресницами длинными, как хвост ишака, с глазами томными, как у священной коровы, с походкой грациозной, как у беременной верблюдицы, с грудями ароматными, как…

— Хоть тут-то чё человеческое скажи, удод персидский! Своих девок с домашним скотом сравниваешь, так хоть к нашим не лезь! Энто ещё надобно узнать у кого из начальства, не вы ли энтого Змея к нам на Русь запустили?

— Не, то прибалты! Они народ неспешный, но упёртый. Говорят, тридцать три года Змея уговаривали, пока он от их занудности не сдался…

— Православные, а чего ж змеюка перелётная царскую баню-то спёрла? Нешто ничего вкуснее не нашла? Да вон хоть соседа моего вниманием обидела, а у него и мясо в щах, на полквартала хруст в хрящах, и дочь — невеста, вся в прыщах, созрела…

— Найн! Ви есть гофорить глупость! Змий с крылиями не бывайт. Это мог быть неизфестный науке зверь! Фот в Швеции тоже летал один такой. Все думали, он к фрекен Бок на фаренье, а он к ней софсем с другими намерениями… Я, я! Дас ист фантастиш!

— Ты тут зазря языком не трепи, немчура проклятая. Мы вас били, бьём и ещё не раз бить будем. А к чему я энто? Да кто ж меня, неопохмеленного, разберёт опосля вчерашнего-то…

— Бабоньки, дык в милицию доложить надо бы, а? Может, они ничё и не знают. Ну люблю я в отделение Никите Ивановичу заявления писать! Есть такой грех, прости господи…

— Да вон и сам участковый идёт! Сурьёзный какой… Видать, съел чего и животом теперича мается. Добежит до отделения, сердешный, али тут отмучается, под кустиком?

Я старался никого не слушать и ни на что не отвлекаться. Быть может, впервые за всё время моей службы в Лукошкине я вдруг понял, что столкнулся с превосходящими силами противника. Причём настолько превосходящими, что если нас поставить в разные углы ринга — то не факт, что он вообще меня разглядит. По такой зверюге надо бы палить из крупнокалиберной гаубицы, а у меня всего личного оружия — планшетка на плече да царская сабля на стенке в комнате.

Я её, кстати, брал в руки пару раз. Неправильно взялся левой рукой за ножны, слишком близко к эфесу, ну и нехило порезал указательный палец. Совсем не отрубил, уже спасибо…

Отделение во главе с Еремеевым встречало меня по команде «в ружьё». То есть все стрельцы собрались, готовы к походу, глаза горят, фитили дымятся, а длинноствольные пищали так и жаждут хоть в кого-нибудь пальнуть.

— Где Яга? — кротко спросил я.

— В нервах, — тихо ответил сотник.

Ясно, значит, опять мне огребать полной ложкой. А ведь вроде, когда уходил, бабка была в нормальном настроении…

— Ей там, в порубе, дьяк Груздев нагрубиянничал, — правильно растолковал мои сомнения командир стрелецкой стражи. — Уж не знаем, чего наплёл, а тока летела твоя бабушка от поруба ровно ошпаренная…

— Убью.

— Дак мы поспособствуем!

— Это была фигура речи, короткий эмоциональный всплеск, — скорбно вздохнул я. — Выведите его из поруба, дайте по шеям и гоните, чтоб духу этого либерала здесь не было!

— Рады стараться! — гаркнули стрельцы.

— Митя, проконтролируй.

На самом деле я зря прописал Филимона Митрофановича в либеральный лагерь. Он у нас, конечно, вечный оппозиционер, но притом же ещё и убеждённый монархист. Его хлебом не корми, дай пострадать за царя и отечество. Просто милицию очень не любит. Хотя мы к нему — всей душой!

— Бабуль, — осторожно входя в сени, позвал я.

Тишина. Ни сопения, ни храпа, ни всхлипов. Я прошёл в горницу. Яга в самом простеньком сарафанчике, чёрном платочке на голове, стоя на коленях, истово молилась иконе Николы Можайского. В мою сторону она и головы не повернула, а умный кот Васька из-под лавки молча приложил лапку к губам. Я понятливо кивнул ему, тихо встав в уголочке.

Буквально через пять минут бабка закончила, с хрустом встала на ноги и тепло улыбнулась мне:

— Проходи, Никитушка. Как раз к обеду поспел, вот и откушаем чем бог послал.

Она цыкнула на высунувшего нос азербайджанского домового и сама быстро накрыла на стол. Церемонно перекрестила горшок со щами, а потом сложила ладошки и вновь улыбнулась мне:

— Что ж, Никитушка, поблагодарим Боженьку за хлеб насущный да с молитвою светлой и оттрапезничаем. Ты уж не гневись, а тока нынче щи постные будут, через недельку оскоромимся…

Я смотрел на Ягу круглыми от ужаса глазами. Кто нам подменил бабку?!

— Вообще-то у нас серьёзное дело. Произошло похищение целого здания, в котором находились…

— Царица Лидия, твоя Олёна да Митина гостья из Подберёзовки, — печально покачала головой Баба-яга, осеняя себя крестным знамением. — Слухом земля полнится. Что ж, на всё воля Божия. Мы за них тока молиться и можем…

— Что?!! — Я не поверил своим ушам.

— Видать, много нагрешил государь наш, да и ты, Никитушка, совесть свою спроси — чиста ли? Не прогневил ли чем Господа? Не оформлял ли на задержание невинных, не превышал ли полномочия, не забыл ли заповедь «не суди да не судим будешь»?

— Бабушка-а! Ау! Вернитесь на землю. Кто вам так по ушам проехался, что вы…

Я резко захлопнул рот. Стрельцы же говорили, что она из поруба как ошпаренная бежала. Дьяк! Всё, он доигрался. Так заболтать Бабу-ягу, чтоб она из лучшего сотрудника нашей опергруппы превратилась в упёрто-религиозную ботву, — это надо суметь! И ведь в то самое время, когда у нас такое страшное преступление…