Терри Пратчетт - Правда Страница 4

Хорошагора взял гаечный ключ, наклонился над станком и принялся чем-то греметь в механическом полумраке.

— А у тебя тут работают хорошие мастера, — добавил Вильям. — Все буковки такие ровные и красивые…

Он чувствовал себя немного виноватым: ну зачем он сказал об ошибке? Скорее всего, ее никто не заметил бы. Жители Анк-Морпорка считали орфографию совершенно необязательной. Правила орфографии они соблюдали так же, как правила пунктуации. Какая разница, как располагаются эти закорючки, главное — чтобы они были.

Гном закончил свою загадочную деятельность, провел смоченной чернилами подушечкой по чему-то внутри машины и выпрямился.

— Впрочем, «е» или «и»… — Бух! — …собственно, без разницы, — сказал Вильям.

Хорошагора открыл машину и без слов передал Вильяму лист бумаги.

Вильям прочел текст. Буква «е» была на месте.

— Но как?.. — поражение произнес он.

— Это такой почти волшебный способ быстро размножать написанное, — пояснил Хорошагора.

Рядом с ним вдруг возник гном с металлическим прямоугольником, который был заполнен написанными наоборот железными буковками. Хорошагора взял прямоугольник в руки и широко улыбнулся Вильяму.

— Не хочешь внести изменения, прежде чем мы начнем? — спросил он. — Только скажи. Пары дюжин отпечатков будет достаточно?

— О боги, — вымолвил Вильям, — Это же… отпечатная машина…

Таверна под названием «Ведро» никогда не могла похвастаться избытком посетителей. Тусклая улица была если не мертвой, то серьезно раненной в смысле деловой активности. Лишь немногие предприятия выходили на улицу фасадами, и большей частью она состояла из заборов и складских ворот. Никто уже и не помнил, почему эта улица называлась Тусклой. Хотя ничего блестящего тут отродясь не было.

Кроме того, решению назвать таверну «Ведром» вряд ли суждено было попасть в список Самых Удачных Маркетинговых Решений За Всю Историю. Владел «Ведром» господин Сыр — худой, иссохший тип, который улыбался крайне редко, в основном лишь когда ему сообщали о каком-нибудь очередном жестоком убийстве. Традиционно он торговал себе в убыток, а чтобы компенсировать потери, обсчитывал клиентов. Тем не менее таверну довольно быстро облюбовала Городская Стража и сделала ее своим неофициальным местом отдыха. Стражники предпочитали выпивать в местах, куда посторонние не заходят и где никто не может им напомнить, что на самом деле они блюстители порядка.

В каком-то смысле это было преимуществом. Даже лицензированные воры больше не пытались обнести «Ведро». Стражники очень не любят, когда им мешают выпивать. С другой стороны, господин Сыр никогда не видел, чтобы в одном месте собиралось столько мелких воришек сразу, пусть и одетых в мундиры Городской Стражи. За первый же месяц работы на стойке таверны побывало столько поддельных долларов и всякой необычной иностранной валюты, сколько господин Сыр не встречал за все годы своей работы трактирщиком. В общем, было от чего впасть в депрессию — если б не рассказы стражников. Некоторые описания убийств были весьма и весьма занятными.

Также господин Сыр зарабатывал на жизнь тем, что сдавал в аренду близлежащие крысятники, а именно старые сараи и подвалы домов, примыкающих к таверне. Эти помещения — периодически и на довольно-таки короткий срок — снимались полными энтузиазма предпринимателями, которые свято верили в то, что современный мир никак не может больше прожить без, допустим, надувных мишеней для игры в дротики.

В данный момент у входа в «Ведро» собралась небольшая толпа, которая читала объявление о «досиле не видимой» словопечатне. Хорошагора вывел Вильяма на улицу и прибил к двери исправленный вариант.

— Еще раз извини, — сказал он. — Здорово мы тебя припечатали. Так что твое письмо — за счет заведения.

Домой Вильям пробирался боковыми улочками, чтобы случайно не наткнуться на господина Резника. Оказавшись у себя в каморке, он вложил отпечатанные листы в конверты и отнес их посыльным у Пуп-сторонних ворот. В этом месяце работа была исполнена на несколько дней раньше обычного.

Посыльные одарили его несколько странными взглядами.

Снова вернувшись домой, Вильям первым делом подошел к зеркалу над раковиной. Большую часть лба занимал переливающийся всеми цветами радуги отпечаток буквы «Р».

Вильям наложил на лоб повязку.

Однако у него еще оставалось целых восемнадцать экземпляров отпечатанного гномами письма. И тут ему в голову пришла достаточно смелая мысль. Он отыскал в своей картотеке адреса восемнадцати самых влиятельных горожан, которые, возможно, могли бы себе позволить незначительные расходы, написал каждому краткую сопроводительную записку, предложив свои услуги за… Немножко подумав, он аккуратно вписал «5$» и вложил оставшиеся отпечатки в конверты. Конечно, он всегда мог попросить господина Резника изготовить дополнительные копии, но это почему-то казалось неправильным. Одну такую доску старик-гравер вырезал целый день, и просить его отпечатать побольше писем было своего рода неуважением к его труду. Но уважать какие-то куски железа и механизмы? Машины — это ж не живые люди.

С этого-то и начались все неприятности. Они просто не могли не начаться. И он честно предупредил об этом гномов, хотя они на удивление равнодушно отнеслись к его прогнозам.

Карета подъехала к большому городскому особняку. Дверца открылась. Дверца закрылась. В двери особняка постучались. Дверь открылась. Дверь закрылась. Карета уехала.

Тяжелые шторы в одной из комнат, располагавшейся на первом этаже, были плотно задернуты, и сквозь них на улицу пробивалось лишь тусклое свечение. Голоса, которые также проникали сквозь шторы, были едва слышны, но любой внимательный слушатель мог заметить, что вдруг шум разговора резко стих. Потом раздался стук упавшего на пол кресла, и внезапно несколько людей заорали во все горло:

— Это и в самом деле он!

— Над нами что, решили подшутить?!

— Будь я проклят!

— Да он такой же он, как и я!

Постепенно крики стихли. А потом раздался чей-то очень спокойный голос:

— Ну хорошо. Хорошо. Можете его увести, господа. Поместите его в подвал и обеспечьте ему максимальные удобства.

Послышались шаги. Дверь открылась и закрылась.

— Можно просто подменить… — раздраженно начал было кто-то.

— Нет, нельзя. К счастью, насколько мне известно, наш гость не отличается выдающимся интеллектом, — продолжил первый говоривший.

Возражать этому голосу было не то чтобы немыслимо, а просто невозможно. Этот голос привык звучать в компании благодарных слушателей.

— Но он выглядит как точная копия…

— Да. Поразительно, не правда ли? И все же не будем чрезмерно усложнять ситуацию. Мы, господа, так сказать, караульные лжи. Мы одни стоим между этим городом и забвением, которое его ждет. Так не упустим же свой шанс. Возможно. Витинари действительно желает, чтобы люди стали меньшинством в этом великом городе, но, честно говоря, его гибель от рук наемного убийцы была бы… очень некстати. Она бы вызвала смуту, а смутой трудно управлять. Кроме того, как всем нам известно, кое-кто также может воспользоваться данным исходом. Нет. Есть третий путь. Плавный переход из одного состояния в другое.

— А что будет с нашим новым другом?

— О, нанятые нами специалисты славятся своей изобретательностью. Уверен, они знают, как следует поступить с человеком, лицо которого более ему не подходит.

Раздался смех.

Обстановка в Незримом Университете была несколько напряженной. Глядя в небо, волшебники быстро-быстро перебегали от здания к зданию.

Первопричиной суеты были, разумеется, лягушки. Не дожди из лягушек (нынче подобные бедствия случались в Анк-Морпорке очень и очень редко), а древесные лягушки родом из влажных джунглей Клатча. Эти проворные разноцветные существа, выделявшие самый смертоносный токсин в мире, счастливо обитали в огромном виварии, уход за которым был поручен студентам-первокурсникам (типа, если что, то невелика потеря: общий образовательный уровень не слишком пострадает).

Но иногда клатчскую древесную лягушку извлекали из вивария и помещали в небольшую банку. Там она на короткое время становилась действительно счастливой, после чего засыпала и просыпалась уже в бескрайних небесных джунглях.

Именно таким образом Университет получал активный ингредиент для пилюль, скармливаемых казначею и поддерживающих его в здравом уме — по крайней мере, внешне, ибо не все было так просто в старом добром НУ. На самом деле казначей был неизлечимым сумасшедшим и галлюцинировал более или менее непрерывно, но как-то раз, испытав особо жестокий приступ вертикального мышления, его коллеги-волшебники пришли к дружному выводу, что проблему казначея все-таки можно решить. Главное — найти формулу, которая заставит его постоянно галлюцинировать, что он абсолютно в здравом уме[1].