Виктор Баженов - Дело «Тридевятый синдикат» Страница 4

— Ну, раз не надо, тогда давай о делах потолкуем, — бодро предложила старушка, ловя домового на лету. — Понимаешь, Геночка, я тут на досуге прикинула… не подумавши Василиса последний указ ввела.

— А разве указы не царь издаёт?

— А… ну да… царь, конечно… вот я и говорю, не подумала наша Премудрая. Убытки колоссальные грядут.

При слове «убытки» Гена встрепенулся, снотворные сказки Мурзика отошли на второй план.

— Да, Геночка, убытки, — отвечая на его безмолвный вопрос, продолжила Яга. — Нельзя было условия продажи эликсира менять. Ох, не к добру это. Есть тут у меня мыслишка одна… Нужно срочно сюда всех собрать. Кто с папой лично знаком был.

— И Василису тоже?

— Не-е-ет, — протянула Яга, — царице-матушке об этом знать ни к чему. Спокойней спать будет. Пусть Илюшеньку тетешкает. А для таких дел молода ещё. Есть кому за неё головку поломать да порадеть малость о благе государства нашего.

— Так Кощей тоже с папой знаком был.

— Вот и славненько. — Старушка довольно потёрла руки. — Заодно и грехи замолит.

— Да он некрещёный! — Гена, окончательно переставший понимать свою хозяйку, вылупил глаза.

— Надо будет — окрестим, — свернула дебаты Яга и засеменила обратно к избушке.

Гена почесал свою зеленую шёрстку на затылке и пошёл налаживать «сотовую» связь.

1

— Ах, какой парфюм! — Жан де Рябье галантно оттопырил зад, склоняясь перед Марьюшкой. Хрящик на горбатом носу забавно дёргался. Неотразимый обольститель усиленно обнюхивал свою даму сердца.

— Да-да. — Марья-искусница согласно кивнула головой, стараясь не морщиться. Надушен и напомажен был русский француз так, что с души воротило. Она попыталась проскользнуть мимо навязчивого хлыща.

— Я только что из Парижа, — важно заявил Жан де Рябье, перегораживая дорогу, — так там сейчас в моде розовая вода. Баснословных денег стоит. Специально для вас, мадам… через все границы…

— Мерси. — Марьюшка сделала реверансик, принимая изящный флакончик, и проворно юркнула в ближайшую дверь. Жан сунулся было следом и торопливо отпрянул при виде бердышей, скрестившихся перед самым его носом.

— Пардон, — прогнусавил он, сообразив, что чуть не вломился в царскую опочивальню.

— Слушай, что такое пердон? — спросил один охранник у другого, задумчиво глядя вслед удаляющемуся щёголю.

— Сам не чуешь?

— А-а-а, понял.

Марьюшка сидела на царском ложе и дрыгала ногами в ожидании, пока назойливый ухажёр удалится, мягко говоря, куда подальше.

— Сядь как положено. Ты, как сестра царицы, должна подавать пример, — назидательно проговорил кто-то, — этикет должна соблюдать, даже когда ты наедине сама с собой.

Марьюшка повертела головой. Голос шёл из-под подушки.

— Ага! — азартно воскликнула она. — Вот ты где! — Плюхнувшись всем телом на подушку, Марьюшка придавила попытавшееся улизнуть оттуда зеркальце и, схватив его, как победитель, принялась диктовать условия: — Значится, так, моё серебряное. Перво-наперво покажешь мне моего суженого-ряженого.

— Нашла цыганку, — пыхтело зеркальце, тужась вырваться из цепких пальчиков озорной девицы, — откуда мне знать, кто твой суженый?

— Давай-давай! А то все Василисе расскажу. Как за членами царской фамилии подглядывало, как словеса им дерзкие да непочтительные выговаривало…

— Это когда? — искренне изумилось зеркальце.

— Да только что.

— Шантаж!

— Конечно, шантаж. Ладно! Даю задание полегче. Покажи кого-нибудь из мужей государственных.

— Тебе зачем? — насторожилось зеркальце.

— Похихикать хочу, — честно призналась Марьюшка, — они такие забавные. До сих пор понять не могу, как такие чудики государство поднять сумели.

— Папина школа, — строго сказало зеркальце, — по его заветам живут! И показывать ничего не буду. Люди серьёзными делами заняты. Мало ли какие они сейчас секреты важные обсуждают.

— Папа, папа, — хмыкнула Марья-искусница, — только и слышу со всех сторон папа да папа. Все стены его портретами увешаны. И везде он разный. Только по платью несуразному сообразить можно, что это папа.

— Что ж делать? Кроме ближайших соратников, его толком и не видел никто. А из них живописцы… сама понимаешь.

Марья-искусница подняла голову. Прямо перед ней висели самые удачные, по утверждениям авторов, портреты. Один кисти министра финансов, другой — воеводы сыскного приказа, третий — мирового судьи. К последнему полотну приложили усилия все три морды — и Правая, и Левая, и Центральная. Споры, какой мазок куда положить, в судейской коллегии были жаркие. По окончании работы Горыныч, украшенный многочисленными синяками и шишками, потребовал зашить треснувшее по всем швам полотно и повесить его на самое почётное место. Марьюшка с удовольствием взялась за эту ответственную работу. Залатала так, что ни одного стежка заметно не было. Но в тронный зал, как требовал мировой судья, портрет вешать не стали.

— Я хочу почаще видеть эту дивную картину, — дипломатично сообщила судье Василиса.

Польщённый Горыныч удалился вершить свои судейские дела, а его бессмертное творение заняло место в опочивальне царственной четы. Абстракционисты удавились бы от зависти, лицезрея этот шедевр, но в бывшем Кощеевом царстве изобразительное искусство ещё не шагнуло так далеко, а потому все, кому посчастливилось его видеть, расползались в разные стороны, держась за животы. Соловей и Чебурашка, прослышав о небывалом успехе Горыныча, решили тоже попробовать свои силы на этом поприще, в результате чего опочивальня пополнилась ещё двумя шедеврами. Нужно признать, что их полотна были более реалистичными. На них хотя бы можно было разобрать, где у папы рука, а где нога. Если, конечно, внимательно приглядеться.

Марьюшка вздохнула. Жаль, её в посаде не было в те бурные дни. Хоть одним глазком увидеть бы этого папу! Таинственная личность. О чародействе его могучем в народе легенды ходят. Даже отец Митрофаний в своих проповедях боится папу трогать. Все очевидцы в один голос твердят: крест на груди у него поболе, чем у батюшки их прихода. А уж сколько кочевряжился-то святой отец, прежде чем её окрестить согласился. Марьюшка потрогала сквозь тонкое полотно крохотный серебряный крестик, уютно расположившийся в ложбинке меж юных упругих грудей. «Господь не простит! Колдовством балуется! Чародейством!» Спасибо царю-батюшке… Марья-искусница тихонько засмеялась, вспомнив эту сцену. Трое суток два батюшки бражничали, а на четвёртые тот, который царь, запретил похмелять того, который поп, пока последний обряд по всем правилам не совершит. А потом святой отец и сам удивлялся. Ни громы небесные не поразили, ни болезнь чёрная не коснулась чародейки. Принял Марьюшку крест.

— Тогда вот что, — решительно проговорила девица, отряхнув воспоминания, — раз друзей нельзя, то покажи-ка ты мне ворога нашего, Кощея Бессмертного.

— Не могу, — вздохнуло зеркальце, — мне на то специальное распоряжение поступило.

— От кого?

— От кого, от кого! Кто мне может распоряжения давать?

— Да ну тебя, — обиделась Марьюшка, — то нельзя, это не могу. Что ты вообще можешь? Папу показать можешь?

— Скажешь тоже! Папа в тридевятом. Туда только Кощей пробиться мог, когда в силе был. Яга, в принципе, тоже может…

— Короче, ни фига ты не можешь! — вынесла свой приговор Марьюшка, заталкивая зеркальце обратно под подушку. — Будем делать оргвыводы.

Соскочив с постели, девушка подбежала к малоприметной двери в углу спальни, сунув голову внутрь, пошуршала там и, удовлетворённо вздохнув, выудила из чуланчика метлу.

— Прости, господи, душу грешную, заблудшую. — Марьюшка неумело перекрестилась, оседлала метлу и, сделав лихой вираж, вылетела в распахнувшееся перед ней окошко.

2

Илья небрежно щёлкал по кнопке мышки, с неподдельным интересом наблюдая за мелькающими на экране картинками. Тренькнул телефон. Капитан с досадой посмотрел на трубку.

— Заткнись, — приказал он ей. Трубка не послушалась. Вздохнув, Илья сдёрнул её с рычага. — Что, Юрьич, неймётся? А вот кукиш тебе с маслом… — злорадно пропел он, мельком взглянув на номер, высветившийся на телефоне.

— Продолжай, продолжай. Я слушаю.

— Э-э-э… виноват, товарищ полковник! Обознался. Исправлюсь. Отработаю. Не подведу!

— Нашёл кому мозги компостировать, — добродушно хрюкнул в телефоне голос Ухтомского. — А то я не знаю, что у тебя аппарат с определителем. Чем занимаешься?

— Работаю, товарищ полковник. В поте лица своего, можно сказать, — сообщил Илья, продолжая щёлкать мышкой. На мониторе в такт щелчкам возникали и исчезали фигурки обнажённых девиц.

— А конкретнее?

— Ориентировки листаю.

— Не заливайте, господин поручик. Чтоб Ржевский накануне отпуска листал ориентировки?

— Истинный крест! — не моргнув глазом соврал капитан.

— Он на тебе? — поинтересовался полковник.

— На мне. — Илья на всякий случай пощупал цепочку на шее, вздохнул и открыл окно с рабочими файлами. — Работаю, — теперь уже с чистой совестью доложил он и не удержал тяжёлого вздоха. В трубке засмеялись: