Виталий Каплан - Отработанные Страница 4

Чингиз с Егором остановились на самой границе озаренного огнем круга. Там, впереди, была жизнь — ненастоящая, конечно, но душная чернота за спиной казалась еще страшнее.

А нервные пальцы Игоря срывали с невидимых струн один аккорд за другим, и песня улетала ввысь вместе с длинными языками огня, и вместе с ними гасла, отражаясь от пустого неба.

Кто они? Как их зовут,Белых и легких как тени?В зарослях лунных растенийПлачут они и живут.В темень летят и кричат,Плачут о небе и доле.Белые клочья над полем,Кто они? Где их очаг?

2

— Я даже не знаю, как начать… — он замолчал, уткнувшись подбородком в колени. По его успевшей уже слегка загореть спине деловито побежал муравей, но Егор, казалось, не замечал этого, хотя в другое время криков и просьб «прихлопнуть гада» было бы предостаточно.

— Не знаешь как начать — начни как не знаешь, — участливо посоветовал Падла. — То есть с чего угодно. Мы же тут умные, мы уж как-нибудь разберемся.

Несколько опустошенных бутылок «Жигулевского» уже валялась поодаль, в траве, и Ольга, завладевшая раскладным стульчиком Зальцмана, неодобрительно взирала на это непотребство. Она даже высказалась по этому поводу в пространство, но добилась лишь одного — сумрачный Падла, откупорив очередную бутылку, сунул ее Ноновой — на, мол, успокойся. Теперь Ольга растерянно сжимала толстыми пальцами полулитровую емкость, совершенно не представляя, что с ней делать. На какое-то время это ее нейтрализовало.

— Ну, в общем… — не разгибаясь, глухо произнес Егор, — он зовет…

— Кто он? — тут же влез с вопросами Кирилл.

— Кто-кто, дед Пихто, — огрызнулся Егор. — Не понял, что ли? Этот самый… Автор.

— Подробности? — суховато поинтересовался Антон и как-то весь вмиг подобрался, точно солдат перед боем.

— Приснился сегодня, — пояснил Егор. — Усатый такой, тоже с пивом, как Падла. Только он из кружки пьет, а не из горла. И не «Жигулевское», а «Ярпиво». Ну вот, веселый он, смеется и говорит: «Ну что, блин, Егор, продолжим „Дозор“?»

— Егор! Следи за своей речью! — сейчас же возмутилась Нонова. — Что это еще за блин? Наш язык, великий и могучий, не нуждается в подобных эвфемизмах. Сколько раз нужно повторять о необходимости добиваться культуры речи…

— Заткнитесь, Ольга! — коротко бросил Чингиз, и, странное дело, Ольга действительно замолчала. Чингиз редко говорил таким голосом, но уж если говорил…

— Продолжай, Егорка, — напряженно выдавил Игорь.

— А чего там продолжать? — искренне удивился пацан. Разогнувшись, он досадливо смахнул успевшего переползти на живот муравья и принялся сердито ковырять подсохшую коросту на коленке. — Вызывает. Продолжение будет писать.

— А может, тебе это просто так приснилось? — с завистью протянул Лэн. — Бывают же просто сны…

— Ну да, просто… — передразнил его Егор. — Мне же так все понятно вдруг сделалось… ну прямо как в таблице умножения. И сейчас вот все вокруг какое-то уже не такое…

— Похоже на правду, — заметил Игорь. — Аркадий Львович назвал бы это «перенастройкой ориентации в пространстве реальностей», а я скажу проще: потянуло. Кстати, так уже было однажды, с Маркусом. Всего неделю здесь пробыл, даже загореть как следует не успел — и назад, в «Иные Берега». Так что радуйся, Егорушка, поедешь в реальность.

— А меня спросили? — без особого восторга отозвался Егор. — А может, я не хочу?

— То есть как это? — удивился Чингиз. — Сам же сколько рвался, ревел…

— И ничего не ревел, не сочиняйте, — Егор досадливо передернул плечами.

— Ревел, ревел, — деловито подтвердил Падла. — И в Сумрак долбился.

— Как рыба об лед, — добавил Игорь. — Так что же теперь изменилось?

— Да ничего не изменилось! — Егор вновь зарылся носом в колени. Просто не хочу, надоело. Туда-сюда, как мячик. Ну пойду я в этот его новый роман, так ведь все равно ненадолго. Потом опять сюда… Или еще куда… И все это опять будет не по правде. Это как в очереди у зубного. Пришел утром, а врач, оказывается, принимает вечером. Что, лучше? Просто лишних полдня бродить и маяться…

— Ну ты вообще! — со свистом втянув воздух, возмутился Лэн. — Тебя домой возвращают, а ты еще нос воротишь. И почему это тебя, а не меня?

— Просто у тебя там друг остался, — покладисто ответил Егор. — Вот ты и рвешься.

— А у тебя вообще — родители! — ехидно заметил Лэн. — Ты и к ним не хочешь, да?

Егор помрачнел, и нервная дрожь пробежала по его тощей спине. Игорь заметил это и чуть выдвинулся вперед, готовясь расцепить назревающую драку. Но драки не последовало.

— Так они ж придуманные, — помолчав, устало произнес Егор. — Тогда я не знал, верил, что все по правде, а теперь все равно буду знать. И твой друг Данька тоже придуманный, и даже если тебя вернут, все равно без толку, ты сразу поймешь, что он ненастоящий. Типа надувной.

Теперь уже Лэн напрягся, загорелые скулы его побелели, но он все-таки сдержался, отошел на несколько шагов и плюхнулся пузом в высокую, густую траву.

— Егор, ты сейчас делаешь большую философскую ошибку, — назидательно заметил Антон. — Ты пытаешься примирить противоположные вещи. С одной стороны, ты веришь, что сам ты реальный, живой. Так? С другой стороны, отказываешь в этом другим персонажам. Взять хотя бы наш с тобой роман… Вот я, к примеру, тоже ненастоящий?

— Ты? — подняв голову, с сомнением уставился на него Егор.

— Могу пендаля дать, чтобы убедился. Почему же твои родители менее реальны, чем я?

— А что же тогда их здесь нет? И почти никого нет? Вот нас тут девять человек всего, а Автор сколько понаписал разного. Куда остальные делись?

— Так может, он их всех в голове держит и усиленно с ними работает? предположил Чингиз слишком уж серьезным тоном.

— А… — отмахнулся Егор, — не верю я. Чтобы всех в мозгах держать одновременно, это же не голова должна быть, а трехсотый пень…

— Да, я смотрю, парень, ты крепко уперся… — задумчиво протянул Падла. — Хотя, конечно, ты ошибаешься. Может, дедушку разбудим, он объяснит все как надо, по-философски…

— Нефиг! — кратко, но увесисто высказался Игорь. — Пущай старик поспит. В его возрасте это необходимо. И так всю ночь кашлял…

— В его возрасте… — передразнил незаметно вернувшийся Лэн. — Сам, что ли, сильно моложе?

— На целых пятнадцать лет, — с достоинством возразил Игорь, — так что я всего лишь пожилой мужчина. В самом расцвете сил. А вот кое к кому за бестактные высказывания сейчас будут применяться гибкие меры. — Выбросив назад жилистую руку, он легко поймал двумя пальцами ухо не успевшего улизнуть Лэна. — Тебе куда крутить? — деловито поинтересовался он, — по часовой стрелке или против?

— А может, лучше купаться пойдем? — выдвинул альтернативу Чингиз. — А с охламоном после разберемся.

— Купаться — это мысль, — поддержал его Падла. — Сегодня что-то особенно припекает. Ольга, — повернулся он к все еще сжимавшей пивную бутылку Ноновой, — вот постоянно забываю у вас спросить: вы вообще-то плавать умеете?

Ольга, конечно же, завелась с пол-оборота, и на фоне гневных замечаний никто не услышал, как Чингиз, наклонясь к уху Егора, одними губами прошептал:

— Вот что, приходи после ужина в подвал. Есть серьезный разговор.

Егор кивнул, и, кинув Чингизу быстрый взгляд серых глаз, сейчас же усвистал вслед за пацанами, на пляж. И Чингиз так и не понял, чего же было в нем больше — недоверия или надежды?

Здесь оказалось зябко и сыро, забранная тонкой решеткой лампочка давала ровно столько света, чтобы не расшибиться впотьмах о груды странных предметов, острыми углами выпирающих отовсюду. Из бетонных стен вырастали ржавые перекрученные штыри, по углам топорщилась липкая плотная паутина, вдали громоздились рядами какие-то непонятные ящики. Где-то вдали чуть слышно капала вода.

По телу моментально забегали мурашки, и Егору тут же захотелось подняться наверх, переодеться в зимнее, но, подумав, он решил не тратить время — слишком сильным было охватившее его тревожное ожидание.

— Сюда иди, не споткнись только, — послышался приглушенный голос Падлы, и Егор пошел на звук, узким коридором меж картонных коробок и сложенных стопками кирпичей.

Падла с Чингизом сидели на потемневших от времени и сырости досках и хмуро курили. Рядом громоздилось нечто — Егор так и не сумел подобрать ему названия. Какие-то толстые спутанные провода, похожие на щупальца осьминога, ползущие из железных ящиков, торчащие под немыслимыми углами печатные платы, вакуумные лампы, как в древнем радиоприемнике, а в центре всего этого — ободранное зубоврачебное кресло.