Дмитрий Быков - Как Путин стал президентом США: новые русские сказки Страница 40

Наверно, надо бы еще про внешность написать. Умные глазки, чувственные губки, а усов, бород, бровей или, того хуже, бакенбардов не надо. Нет, решила она это как-то уж очень по-рыночному выходит. И написала: «Обеспечу любовь и поддержку состоятельному нестарому мужчине с серьезными намерениями без вредных привычек. Желателен жесткий, немногословный и мобильный».

— Это я запросто, — сказал Дед Мороз и вынул из мешка мобильный телефон.

— Это что? — в ужасе спросила страна.

— Ну ты ж просила! Жесткий, — в доказательство Дед Мороз постучал телефоном себе по лбу. — Немногословный — за такие деньги не разговоришься. И мобильный. Чего тебе еще надобно?

— Я живого просила, состоятельного… — робко прошептала страна.

— В каком смысле состоятельного? — ехидно спросил Дед Мороз.

— Ну в этом… как это… — растерялась страна.

— Типичное То, Не Знаю Что, — вздохнул Дед Мороз, ознакомившись со списком. — Ладно, попробую. Только учти: рекламации не принимаются. Восемь лет с ним париться будешь.

И снова пропал, на прощанье приморозив ей томскую область.

В Новый год страна сготовила салат, купила в магазине торт «Мечта», нарядила елочку и села ожидать, когда Дед Мороз принесет женишка в подарок. Вместо Деда пришел старый муж и сказал, что решил исполнить ее самое заветное желание («Неужто двухнедельный тур на Гавайи?» — не успела обрадоваться она), а потому подает в отставку и уезжает в Святую землю замаливать первородный грех. Пожелал ей счастья в личной жизни и умчался, прихватив из заветного сундучка дачу и три четверти оклада — от иконы «Президент Всея Руси во ставе своей».

И тут под елочкой что-то зашевелилось. Глянула туда страна — а там сидит небольшой мужичок, причесанный на приборчик, и смотрит умными глазками. — Ты кто? — удивилась она. — Я твой суженый-ряженый, — просто отвечал он. — Я твое счастье, твой избранник, твое То, Не Знаю Что, прибыл для исполнения обязанностей законного мужа согласно распоряжения от тридцать первого декабря сего года! — Дед, а Дед! — воззвала страна. — А чегой-то он такой невзрачный? — Получите согласно перечня! — сказал Дед Мороз, выражая лицом злорадство. — Сговорились вы что ли? — возмутилась страна и неожиданно заметила, что избранник давно вылез из-под елки и приступил к осмотру печи. — Не низок, не высок, не лыс, не кучеряв, скромный, но решительный, на печи не лежит, горшков не бьет, дирижированью не обучен, вредных привычек не имеет… пока… — А чего говорит так странно? — спросила она, с опаской поглядывая на избранника, выходящего из чулана. — Как просила, так и говорит. Все строго по списку: военный, но не совсем, намерения серьезней некуда, безобразия твоего не нарушит. Усов нет.

Суженый тем временем скрылся за дверью, и вскоре раздались его быстрые шаги — по кровле и в подполе одновременно. — А чего он все Бремя шастает? — растерялась страна. — Мобильный, — состроил рожу Дед Мороз Снаружи раздался непонятный шум. Страна выглянула за дверь и увидела, как избранник с грустной сосредоточенностью откручивает хвосты соседям, истошно вопящим о правах человека. На месте амбара с шершнями чернела горка выжженной земли.

Две недели, вплоть до Старого Нового года, разборчивая невеста вопрошала Деда, что это за подарочек он ей преподнес. Дает ей, например, суженый денег («Как просила», — замечает Дед) — и тут же забирает их («Обеспечивает процветание», — комментирует вредный старик). Сажает детишек играть в монопольку («Укрепляет госсектор», — говорит Дед), а потом отнимает все фишки («Не допускает передела собственности», — гордо извещает Мороз). То скажет ей, что так ее правая рука хотела, то голова, то сердце. То левая нога.

— Да что же это он делает такое непонятное? — удивилась страна, глядя, как суженый продолжает ежедневно ходить к соседям, приглашая их в гости, гладя по головам и попутно пребольно ущипывая за бока.

— Соответствует твоим чаяньям! — пояснил Дед с ухмылкой. — Говорил же, сперва сообрази, чего ты хочешь. Хотела Не-Знаю-Что — получила Не-Знаю-Что. Теперь сама разбирайся, а мое время вышло.

Чихнув напоследок гриппом, отчего у страны тут же заложило весь Екатеринбург, Дед Мороз исчез окончательно.

Стоило ему пропасть из поля зрения страны, как ее прежние женихи заметно активизировались и принялись выстраиваться под суженого: некоторые подлаживались, иные прогибались, а иные и просто ложились под него. — Э, э! — осадила их страна. — Вы, кажись, посягаете на мои супружеские права! — Что делать, матушка! — пояснил один из женихов, самый бойкий. — Сначала он нас, а потом, даст Бог, с его милостивого соизволения и мы тебя понемножку! — Не подряжалась я так-то, чтоб вы сперва друг с другом, как нехристи, а потом меня всемером! — роптала страна, глядя на эти игрища. — Да не сладить ему одному-то, — говорили женихи, а сами знай покряхтывали. — Ты ж хотела консолидации? Вот тебе и консолидация: вишь, какую мы леткуенку танцуем!

И впрямь, вся компания выстроилась в колонну, сзади встал суженый — и колонна мигом подравнялась, как бы насаженная на шампур. В стороне остался только кудреватый, мудреватый, который кричал, что один главный суженый на страну — это недемократично. — А ты бы как хотел? — спрашивала страна с недоверием. — Демократично — это когда правоцентристская коалиция во главе со мною, — с достоинством пояснил кудреватый. — Это что ж за коалиция? — изумилась страна. — Я, лысый и писающийся. — Ну, милый, — отвернулась от него страна, — сам давай совокупляйся со своими правоцентристами. Я ж тебе не Штирлиц, чтоб любить только стариков и детей.

Суженый тем временем выполнял супружеские обязанности все активнее, но понимал их довольно своеобразно. Во-первых, он неутомимо лазил по всей стране, заставляя ее непрерывно почесываться и хихикать от щекотки. Во-вторых, он непрерывно и очень сильно хлопал ее по разным местам, утверждая, что обнаружил в складках затаившегося шершня. Главное же, своими прозрачными бесцветными глазками он успел до такой степени обворожить всех чад и домочадцев страны, что они дружным хором жужжали ей в оба уха: «Дайся ему, дайся ему!»

— Подождите, я еще не выбрала! — оправдывалась страна.

— Выбери досрочно, не то у него рейтинг упадет!

— Что упадет?

— Что, что! Будто не знаешь! На что он тебе нужен с упавшим рейтингом, ты ж хотела состоятельного! Может, тебе этих хочется? Так у них рейтинги давно висят, по три процента осталось, а у него пятьдесят пять с копейками!

— Столько не бывает! — ужасалась страна. — Мамочки, как же я с ним буду!

— Ничего, милая, — утешали родственники, — усатого тридцать лет терпела, а у него за сто зашкаливал, до сих пор, чай, все болит…

— Так ведь я ж при нем в сплошную дыру превратилась! — с ужасом вспоминала страна.

— Зато боялись тебя все!

— Ну ладно, ладно… Но он мог бы хоть программу свою изложить!

— Обломись! — скомандовал в эту самую секунду суженый, и хотя команда относилась к очередному шершню, страна ее сочла за экономическую программу. «Ну-к что ж, ничаво, — подумавши, рассудила она. — Не хужей всякой другой. Коротко, ясно, непонятно — что еще нужно от экономической программы?» Тем более что у предшествующего суженого программа была почти такая же лаконичная, но менее приятная: «Перебьес-ся!» Так и перебивалась восемь лет с хлеба на квас, с петли на удавку.

Между тем приближался день свадьбы, когда страна должна была заявить об окончательном выборе. Со дня помолвки прошло три месяца, за каковое время суженый успел обползать ее всю, в особенно горячих точках побывав даже не по одному разу, но к главным обязанностям не приступал, блюдя законы. Только рейтинг показывал издали — то ли обнадеживал, то ли грозился.

— Ты бы хоть, голубчик, порассказал мне, что делать-то будешь со мной, — спрашивала страна, с трудом отыскивая суженого в своих складках. Он уже помнил все ее трещинки.

— Я, мать, борьбой занимался, — отвечал суженый. — Все как есть важные точки на теле знаю, и даже точку джи. Слыхала про точку джи?

— От нее, говорят, самый кайф, — мечтательно вздыхала страна. — А где ж она?

— Вот и увидишь, — немногословно отвечал суженый и снова нырял в очередную складку, где обвораживал холодными глазками недоверчивых поначалу жителей.

Свадьбу справили пышно, суженый, ставший наконец новобрачным, поблагодарил гостей, свернул обед («Не люблю церемоний»), мягко выпроводил иностранных гостей и пояснил, что ему не терпится остаться с молодой женой.

— Диктатура, — в один голос, но на всякий случай не очень громко сказали кудреватый, писающийся и лысый.

Но новобрачный расслышал.

— О диктатуре, — сказал он очень ровным голосом, — больше всего говорят те, кто на самом деле мечтают о собственной диктатуре. Усвоили? Не слышу!