Терри Пратчетт - Пирамиды Страница 40

Птраси сидела под деревом и кормила черепашку виноградными листьями.

Хотя белые стены таверны потрескались от жары, Теппику не давала покоя мысль о том, что здесь все другое, все так не похоже на Древнее Царство. В Древнем Царстве даже жара была древней; воздух, затхлый и безжизненный, давил, как грех, в нем слышалась отрыжка столетий. Здесь же с моря задувал прохладный ветерок, острый, пропитанный кристалликами соли. Он доносил пьянящие намеки на запах вина – впрочем, не только намеки, потому что Зенон уже приступил ко второй амфоре. Это было место, где мир только начинался, засучивал рукава.

– Честно говоря, я так и не разобрался в твоих черепахах, – пожаловался Теппик, с трудом ворочая языком.

Он только что впервые хлебнул эфебского вина, и глотка у него словно покрылась клейким лаком.

– Все очень просто, – махнул рукой Зенон. – Скажем, вот эта оливковая косточка у нас стрела, а эта, эта… – Он пошарил кругом. – А эта подбитая чайка – черепаха, так? Ты стреляешь, и стрела проделывает путь отсюда до чай… до черепахи, верно?

– Верно, но…

– Но чайк… то есть черепаха успела чуть-чуть сместиться вперед. Успела? Правильно?

– Правильно, – беспомощно повторил Теппик.

Зенон торжествующе взглянул на него:

– Значит, стреле нужно лететь чуточку дальше, верно? Дотуда, где сейчас черепаха. А между тем черепаха еще немножечко ушла вперед, совсем немножко. Верно? И вот стрела все движется и движется, но когда она оказывается там, где черепаха сейчас, черепахи на прежнем месте уже нет. Так что, если черепаха не остановится, стрела никогда ее не догонит. Она будет подлетать все ближе, но никогда не достанет черепаху. Что и требовалось доказать.

– Это действительно так? – машинально спросил Теппик.

– Нет, – холодно ответил Ибид. – Из убитых черепах вышла бы добрая дюжина шашлыков, поэтому не стоит воспринимать его слова всерьез. Беда моего друга в том, что он не видит разницы между постулатом и метафорой человеческого существования. Или дыркой в земле.

– Вчера получилось, – огрызнулся Зенон.

– Ага, я видел. Ты едва-едва натянул тетиву. Я все видел собственными глазами.

Друзья снова принялись спорить. Теппик уставился в дно винной кружки. Эти двое – философы, думал он. По крайней мере, они так представились. Значит, им нипочем самые заковыристые задачки, которые простому человеку с ходу не решить. Например, по пути в таверну Зенон объяснял ему, почему, с точки зрения логики, человек не может упасть с дерева.

Теппик рассказал Зенону и его приятелю историю исчезнувшего царства, но ни словом не упомянул о своей роли в происходящем. Он был совсем неопытным в таких делах, однако чутье подсказывало ему, что цари, лишившиеся царства, вряд ли очень популярны в соседних странах. Одного или двух таких он помнил еще по Анк-Морпорку – низложенных монархов, которые бежали в гостеприимный Анк из своих внезапно ставших небезопасными царств, успев прихватить только одежду, в которой их застало несчастье, да пару вагонов с драгоценностями. Город, разумеется, радушно приветствовал каждого, независимо от цвета кожи, класса и вероисповедания – лишь бы деньги тратил, – однако погребение остаточных монархов служило для членов Гильдии Убийц постоянным источником заработка. Дома у королей и царей всегда оставался кто-то, кто предпочитал, чтобы низложенных правителей постигала именно такая судьба. Особую заботу проявляли престолонаследники.

– Думаю, все дело тут в геометрии, – с надеждой произнес Теппик. – Я слышал, вы в ней очень сильны… – добавил он.

– Геометрия не мой конек, – покачал головой Ибид. – Возможно, тебе об этом известно.

– К сожалению, нет.

– А разве ты не читал мои «Принципы идеального государства»?

– Боюсь, что нет.

– Или мою речь «Об исторической неизбежности»?

– Увы.

– О! – сокрушенно произнес Ибид.

– Ибид известный авторитет во всех областях, – пояснил Зенон. – Кроме геометрии, интерьерного дизайна и элементарной логики.

Ибид сверкнул на него глазами.

– А ты? – спросил Теппик.

– Я больше по части проверки аксиом на прочность, – ответил Зенон, допивая вино. – Птагонал – вот кто тебе нужен. Чрезвычайно остроумен во всем, что касается острых углов.

Его прервало цоканье копыт. Несколько всадников галопом пронеслись мимо таверны вверх по извилистой, мощенной булыжником улочке. Казалось, они чем-то крайне взволнованы.

Ибид подобрал чайку, плюхнувшуюся в его чашу с вином, и положил на стол. Вид у него был задумчивый.

– Если Древнее Царство действительно исчезло… – начал он.

– Да, – решительно произнес Теппик. – Уж в этом можешь не сомневаться.

– Отсюда следует, что теперь мы граничим непосредственно с Цортом, – многозначительно сказал Ибид.

– Ну и что? – пожал плечами Теппик.

– Нас теперь ничто не разделяет, – объяснил философ. – Ах, дорогой мой. Это означает, что войны не избежать.

– С другой стороны, – продолжил Ибид, – война мешает отрешенному размышлению.

– Верно, – согласился Зенон. – Особенно когда ты убит.

Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое только пением Птраси да вскриками подстреленных чаек.

– Какой сегодня день? – спросил Ибид.

– Вторник, – ответил Теппик.

– По-моему, – сказал Ибид, – тебе стоит появиться на сегодняшнем симпозиуме. Мы проводим их каждый вторник. Величайшие умы Эфеба соберутся там. Следует все обдумать.

Он взглянул на Птраси.

– Однако твоя юная подруга присутствовать там не сможет, – предупредил он. – Вход женщинам категорически воспрещен. В головы им вечно приходят какие-то горячечные идеи.

Царь Теппицимон XXVII открыл глаза. «Ну и темнотища», – подумал он.

И вдруг понял, что слышит стук собственного сердца, хотя и приглушенный, доносящийся как бы издалека.

И тут он вспомнил.

Он жив. Снова жив. Только разложен по полочкам.

Раньше он считал, что в Загробном Мире разобранный на куски человек снова должен собираться в единое целое.

«Возьми себя в руки», – подумал он.

«Теперь все зависит только от тебя».

«Итак, – подумал он, – было, по крайней мере, шесть сосудов. Значит, мои глаза в одном из них. Впрочем, сначала нужно снять крышку, а там будет видно.

Для этого понадобятся ноги, руки и пальцы.

Да, как все непросто…»

С трудом двигая негнущимися членами, он нашарил сверху что-то тяжелое. Оно слегка подалось, он вытянул вторую руку и неуклюже толкнул.

Что-то с глухим стуком упало, и царь почувствовал над собой открытое пространство. Скрипя, он приподнялся.

Стенки церемониального саркофага все еще давили на него с боков, но, к своему удивлению, медленным движением рук он раздвинул их, как картонки. «Не зря, значит, шпиговали, – подумал он. – Вот силушка и пригодилась».

Добравшись до края плиты, царь тяжело опустил ноги на землю и, с присвистом сопя, сделал несколько первых, неуверенных шагов нововоскресшего.

Как трудно, оказывается, идти, когда ноги твои набиты соломой, а мозги, которые должны контролировать движения, лежат в горшке в десяти футах от тебя, но царь все же добрался до стены и двинулся вдоль нее, пока не наткнулся на полки с сосудами. Он сбил крышку с первого и осторожно запустил руку внутрь.

«Должно быть, это мозг, – подумал он с безумным смешком, – на манную кашу это мало похоже. Вот они, мои мысли, ха-ха».

Он проверил еще несколько кувшинов, пока – по вспышке света – не определил, что наткнулся на сосуд с глазами. Забинтованная рука опустилась в жидкость, и царь осторожно извлек наружу органы зрения.

«Пока это самое главное, – подумал он. – Остальное подождет. Может, когда проголодаюсь…»

Обернувшись, он вдруг почувствовал, что не один. Диль и Джерн давно наблюдали за ним. Еще дальше втиснуться в угол им мешало только то, что спины у них не были треугольными.

– Привет вам, добрые люди, – произнес царь, сознавая, что голос его звучит несколько загробно. – Я столько о вас узнал, и мне хотелось бы пожать вам руки. – Опустив глаза, он добавил: – Правда, сейчас мои руки несколько заняты…

– Д-д-д-д… – только и мог выдавить Джерн.

– Ты не мог бы помочь мне немножко восстановиться? – попросил царь, оборачиваясь к Дилю. – Кстати, твои швы очень прочные. Прекрасная работа.

Профессиональная гордость Диля пересилила ужас.

– Так вы живы? – спросил он.

– Вообще говоря, да, – ответил царь. – Разве не заметно?

Диль кивнул. Царь, безусловно, был жив. Диль всегда верил, что это должно случиться, но никак не ожидал, что это произойдет на самом деле. Однако все случилось как случилось, и первые слова, ну почти первые, были похвалой его искусству. Диль горделиво выпятил грудь. Еще не один человек в Гильдии не удостаивался похвалы лично от клиента.