Нил Гейман - Лучшее юмористическое фэнтези. Антология Страница 41

— Но она может тебе пригодиться. Я обратил внимание, что после ее имени ты поставил галочку.

— А заметили ли вы, что я эту галочку зачеркнул?

— Это было сделано по некотором размышлении. А если еще поразмыслить, то, может, она все-таки тебе пригодится? Сдается мне, что вы подошли бы друг другу.

— Может, вы хорошо разбираетесь в обуви, — сказал я, — но ничего не смыслите в таких женщинах. Да вы хоть видели ее ноги?

— На фотографии в твоем бумажнике только ее лицо.

— Что? Вы и в бумажник заглядывали?

— С помощью твоих очков… И не из чистого интереса, Эд, уверяю тебя. Просто хотел помочь.

— Вы и так уже слишком много напомогали.

— Надеюсь, ты не против того, что я предпринял кое-какие шаги?

— Шаги? Какие еще шаги?

Позвонили в дверь. Я посмотрел на ботинки.

— Я взял на себя смелость позвонить Марше и пригласить ее.

— Что-о?!

— Эд, Эд, успокойся! Понимаю, это слишком смело с моей стороны. Я же не пригласил твоего бывшего начальника, мистера Эдгарсона из «Супер-Глосс Пабликейшнз».

— Посмей только!

— Приглашу еще, но пока не пригласил. Но лучше бы ты вернулся к Эдгарсону. Платили там весьма прилично.

— Да вы хоть читали какие-то книги «Глосс»? Ума не приложу, что вы такое затеяли, но со мной этот номер не пройдет!

— Эд, Эд, но я еще ничего не сделал! И если очень хочешь, то и не сделаю. Без твоего разрешения.

В дверь постучали.

— Эд, я просто пытаюсь тебе помочь. Что еще остается делать машине с системой проникновения и запасом объема?

— Потом скажу, — ответил я.

Я открыл дверь. За ней стояла Марша и вся светилась.

— Ах, Эд, я так рада, что ты позвонил!

Значит, этот сукин сын сымитировал и мой голос! Я посмотрел на ботинки, особо обратив внимание на вмятину на левом. В голове у меня что-то потухло. Я сам себя не узнавал. Будто мною кто-то руководил.

— Заходи, Марша, — сказал я. — Рад тебя видеть. У меня есть для тебя кое-что.

Она вошла. Я сел на единственный приличный стул и скинул ботинки, не обратив внимания на громкий крик в голове: «Эд! Не поступай со мной так…»

Поднявшись, я протянул их Марше.

— Что это? — спросила она.

— Ботинки на благотворительный базар, — сказал я. — Извини, у меня нет бумаги, чтобы завернуть их.

— Но что я буду делать с…

— Марша, это особые ботинки, компьютеризированные. Отдай их кому-нибудь из нуждающихся, пусть поносит. Человек просто возродится. Выбери кого-нибудь послабовольнее. Увидишь, что с ним произойдет!

Она посмотрела на ботинки.

— Мелкий дефект. Абсолютно уверен, что бывший владелец сам это сделал, — сказал я. — Парня звали Карл-тон Джонсон. Не мог вынести того, что компьютер лезет ему в голову, взял и испортил их, а потом отдал. Марша, поверь мне, эти ботинки должны найти своего хозяина. Карлтон Джонсон оказался не тем человеком, да и я тоже. Но поверь мне, кто-нибудь будет целовать землю, по которой ты идешь, только за то, что ты отдала ему их.

И с этими словами я стал выпроваживать ее.

— Когда ты позвонишь? — спросила она.

— Не волнуйся, позвоню, — ответил я, упиваясь самой дерзкой ложью, на которую сподобился за всю свою презренную жизнь.

Морис Ричардсон

ДЕНЬ НАШЕЙ ПОБЕДЫ НАД МАРСОМ[72]

Перевод И. Русакова

Это история о том, как карлик Энгельбрехт, боксер-сюрреалист, заслужил право быть зачисленным в Глобальную Футбольную Сборную. История, которую и по сию пору пересказывают в Комнате Теней старейшие члены Спортклуба Сюрреалистов, история неукротимого мужества и непревзойденной ловкости одержавших верх в неравной борьбе.

Энгельбрехт никогда прежде не играл в сюрреалистический футбол. Восторг карлика оттого, что он обнаружил свое имя в многотомном списке команды, выставленной в финале Межпланетного матча за переходящий кубок, как раз над фамилией Энгельс Ф., привел к торжеству, в котором мы все приняли участие.

Межпланетный финал разыгрывается на Луне, куда за месяц до игры начинают прибывать участники на всех возможных средствах передвижения — от банальных космических кораблей до излучений, сновидений, медиумов и телепатических волн. Игрокам дается время на отдых и акклиматизацию, а затем они отправляются в просторный Метаморфозис, или раздевалку. Мы с Энгельбрехтом прибываем на ракете в привычной компании приятелей нашего капитана. Так как мы плотно присажены на гашиш и мескалин, то к моменту прибытия приходится потрудиться, чтобы избавиться от галлюцинаций.

Лунный Твикенхэм[73] — это бескрайняя равнина гладкой черной лавы с ямами кратеров. Большой мяч считается de rigueur.[74] Играть штуковиной такого размера совсем не просто, или, как сказал Чарли Вейпентейк, — дриблинг с яйцом птицы Рух может только в кошмаре присниться.

Старик Дэн Дрими, наш ветеран судья сюрреалист, считается излишне пристрастным и довольно медлительным для такого рода десантной операции. Для выполнения этой непростой, напряженной работы был выбран новый рефери Сесил Б. де Милль.[75] И вот он посылает приглашение Ид,[76] подгрести в нейтральный кратер на встречу с капитаном марсиан для последнего инструктажа. Старый Мастер трусцой бежит на встречу в компании Чиппи де Зоита, своего зама. Когда они возвращаются, обоих трясет как в лихорадке, а накладные волосы на груди Чиппи, которыми он обзавелся у Кларксона, дабы вселять ужас в противника, становятся похожими на белые барашки облаков. Глядя на них, мы приходим к выводу, что в этом году за марсиан играют весьма грозные существа. И действительно, противник оказался настолько внушительным, что принимается решение использовать нестандартную тактику и сразу выставить на поле всю человеческую расу.

Церемония открытия проходит как обычно. Молчанием отдаем дань уважения Славному Основателю Сюрреалистического Спорта Уильяму Уэббу Эллису[77] — юному регбисту, первым подхватившему мяч. Затем оркестр взрывается Сверхзвуковой Симфонией — не самый удачный выбор, так как в результате обваливается половина трибун. А потом мы выходим на поле.

Даже меня, старого вояку, потрясает процессия гигантских монстров, заполнившая выход для гостей. Завидев их, Лизард Бейлис, пессимистичный менеджер Энгельбрехта, пытается пробиться обратно в раздевалку, но толпа слишком плотная.

Первыми мяч в игру вводим мы. Де Миллю приходится потрудиться, чтобы как-то призвать нас к порядку, но к следующему полнолунию он справляется с этой задачей.

Мне поручается сплошная синекура — стучать на крайних форвардов в Центральный Комитет капитанов. Я беру под крыло Энгельбрехта и отправляюсь на дело.

Свисток — и Мельхиседек[78] бьет по мячу. Навуходоносор[79] бросается вперед и подбирает мяч. Он отдает пас Нерону, Нерон — Аттиле, Аттила — Беде Достопочтенному,[80] Беда — Этельреду Неразумному,[81] а тот вколачивает мяч в кратер. Де Милль что есть мочи дует в свисток, призывая к схватке. Энгельбрехт пытается сползти в самую гущу свалки.

— Держись в сторонке, — говорю я ему: карлик пытается встрять между Генрихом VIII и Сетевайо.[82] — Нереально! Тебя расплющат.

Де Милль выкатывает мяч по наклонной плоскости в самую гущу борющихся. Наши вбрасывающие, Анак[83] и Гаральд Гардрада,[84] подхватывают мяч и начинают перепасовку. Однако хрупкие форварды-человеки — несерьезные соперники для громадных марсианских головорезов. Нам этих монстров не сдержать. Единственный выход — выбираться из кратера, пока они не размазали нас по стенке. Наш скрам-хав[85] Чарли Маркс сразу это понял. Мы с Энгельбрехтом заглядываем за край кратера и слышим его резкий лай.

— Уходите! — орет он. — Вы, teufels![86] Уходите ради всего святого!

И наши уходят в последний момент. Как только Чарли Маркс ловит яйцо Руха от бутсы Бисмарка, фаланга марсиан сметает нашу переднюю линию. Маркс отдает пас назад Фреду Энгельсу, своему хав-флаеру, и оказывается смятым бутсами и задницами.

— Надо было пасовать старине Чарли, — говорит Томми Прендергас. — Пусть у него дурной характер, но зато он самый проворный скрам-хав в этом мире, да и ином тоже. Ладно, надо бы двигаться к воротам. Вас подбросить, ребятки?

Фред Энгельс разобрался в ситуации и успел организовать путь к спасению. Он перебрасывает мяч Гладстону,[87] а тот одаривает им Блондена.[88] И не успеваю я глазом моргнуть, а Блонден уже ведет мяч на своем канате. Это великий момент, величайший момент в истории этой встречи. Игроки на поле неистовствуют, оркестр не находит ничего лучше, чем грянуть вторую часть Сверхзвуковой Симфонии, отчего обрушивается вторая половина трибун.