Андрей Белянин - Верните вора! Страница 41

Ослов они оставили в караван-сарае, брать их с собой смысла не имело, а эта спевшаяся парочка преотличнейше могла постоять за себя, если уж что…

В бедняцкий квартал шли пешком, осторожно, с опасениями, ибо дураков-грабителей с кривыми восточными кинжалами во все времена хватало с избытком. Впрочем, широкоплечая фигура Льва плюс уверенная походка, грозный взгляд из-под бровей и тяжёлые кулаки на корню гасили любые глупые мысли показать этому батыру ножик или потребовать полтаньга залить горящие трубы.

Ходжа уверенно вёл Оболенского тайными закоулками, тёмными местами, узкими проходами меж облупленных стен и покосившихся заборов, минуя туалетные лужи и помойные ямы, незапоминающимся, сложно запуганным маршрутом прямо к полузаросшему бурьяном пустырю. Даже зоркий глаз Льва не сразу разглядел уводящую под землю старенькую замызганную дверь, из щелей которой пробивались рассеянные лучики оранжевого света.

— Кто? — тихо спросили два здоровенных валуна, на поверку оказавшиеся сидящими на корточках «швейцарами».

— Возмутитель спокойствия и Багдадский вор! — гордо ответил Насреддин.

— Куда?

— Куда все!

— Зачем?

— Оттопыриться! — перехватил инициативу Оболенский, но прокатило, охранники кивнули и вновь превратились в безмолвные и неприметные глыбы.

Ходжа церемонно распахнул калитку и с поклоном пропустил россиянина вперёд. Высокому Оболенскому пришлось скрючиться в три погибели, протискиваясь к сияющему свету, жуткой смеси запахов пота, вина и шашлыка, к дикой музыке бубнов, флейт и барабанов, туда, где день и ночь шёл нескончаемый праздник жизни!

— «Одноногая лошадь»… — мечтательно простонал домулло, когда они ввалились в главный зал. — Если бы законы шариата писались здесь, мир был бы куда как веселее!

— Клуб «Распутин» отдыхае-эт, — завистливо признал Лев, озирая кутящих посетителей, заставленные едой дастарханы, полуголых танцовщиц и облако голубовато-розового дыма из сотни кальянов. Запрет на употребление наркотиков тут был явно не в ходу. Впрочем, как и все другие запреты.

Кареглазый юноша лет пятидесяти, из «вечно молодых, вечно пьяных», быстро провёл их к свободному столику, поймал подброшенный Насреддином дирхем и умчался за вином. Два друга откинулись спиной на драные подушки и, получив первый чайник красного, с головой ушли в нирвану…

— На этот раз тебя совсем не тянет домой, почтеннейший, — после двух пиал начал Ходжа, щёлкая фисташки.

— Не трави душу. Если я научился об этом помалкивать, ещё не значит, что я забыл о доме.

— Разве джинн с непотребным именем и доброй душой не вернёт тебя в тот же момент, из которого взял?

— Не в этот раз. — Лев махом осушил свою пиалу. — Старина Бабудай честно признался, что не покладая рук пашет на того психа.

— Хайям-Кара?

— Его самого, я ж говорил, что мы встречались на днях. Хорошо так побеседовали, обсудили взгляды на жизнь, поискали консенсус в поэзии…

— Помню, но, к сожалению, ты не убил его?! — страдальчески опустил брови домулло, поднимая пиалу в честь геройского друга.

— Нет, — вынужденно признал честный помощник прокурора. — Дал разок по физе, не удержался, смазал так, слегонца, левой… Только тапки мелькнули!

— Тогда ты труп, Лёва-джан! Нет, мы оба трупы…

— Хороший тост. Выпьем?

Им вновь принесли новый расписной чайник с контрабандным румийским вином. Тем самым, оттенка багрово-красного рубина, чью живительную влагу восхваляли все великие стихотворцы Востока от Саади до Хайяма. Сколько прекрасных строк посвящено запрещённому Кораном вину! Сколько божественных образов, чудесных слов, сколько дивных ассоциаций, вспомните?

Бесценный дар лозы Тамани, животворящий огонь, пробуждающий старцев, мудрость веков, радость юношей, мечта богатого, утешение бедного, ответ на все вопросы бытия, разгадка тайн мироздания, слеза любви, солнце в бокале, жизнь после смерти, исток вселенной, сокрытая милость Аллаха, песня в кувшине, алый лал, мерцающий в сосуде, ночь, выпитая одним глотком, поцелуй тысячи прекрасных женщин, губы пери, предвкушение ласк небесных гурий…

— Для нас танцуют, Лёва-джан, брось девушке монету!

— Не вопрос, но я хочу видеть «укус пчелы». Сколько ни пытался найти нечто подобное в Москве, наши на такое не тянут.

— За пару серебряных она станцует это у тебя на коленях!

Оболенский восторженно опрокинул следующую пиалу и самодовольно кивнул. Стройная девушка в пёстрых тканях, замотанная вуалями с ног до головы, прыгнула к их столику, бешено вращая узкими бёдрами. Впрочем, для двух опытных мужчин ширина бёдер дешёвой танцовщицы не казалась особенно важной.

Тем более что для каждого из нас даже само понятие ширины или узости — сугубо индивидуальная штука.

— По-моему, она тебе намекает, Лёва-джан!

— С чего ты взял, что мне? Она явно на тебя нацелилась…

— Вай мэ, мой недогадливый друг, — покровительственно улыбнулся Ходжа. — Если бы ты знал тайный язык восточного танца, то легко прочёл бы в движениях её бёдер примерно следующее… «О прекрасный юноша, красотой подобный тюльпану, мужеством — полосатому тигру, а ясностью взора — владыке небес соколу! Твой стан пленил мою душу, твои ресницы пронзили моё сердце, твоё тело зажгло ответный огонь в моей груди! Возьми же свою верную рабыню, заключи меня в пылающие страстью объятия, утоли жажду любви в моих устах, стань господином моей нежности и падишахом этой ночи!»

— Карданный вал мне в заднюю дверцу, — по-ражённо выдохнул Лев. — И что, вот всё это одним качанием бёдер так и сказала?!

— Танец живота красноречивей и откровенней слов, — тонко улыбнулся домулло. — Иди же, о счастливейший из смертных! Брось в неё ещё три монеты, и, если хоть одна попадёт прямо в пупок, эта таинственная красавица разделит с тобой постель.

— Я промазал…

— Что?!

— Промазал. — Бывший москвич удручённо вернулся на своё место и отхлебнул из пиалы друга. — Не попал в пупок. Да и как я мог попасть, когда на ней столько тряпок наверчено?

— Пойди и попробуй снова. Быть может, она стоит дороже трёх монет…

— Вот сейчас чуток разденется, я увижу цель и пойду, — определился Лев.

Домулло вновь наполнил пиалы и крикнул, чтобы

подали ещё и чай, а к чаю орехи в меду, шарики творога с кунжутом и варенье из белой узбекской черешни. А бубны и барабаны бились в одной мелодии, всё более наращивая темп, всё яростней звенели монисто, всё бешеней вращались бёдра, а подведённые глаза под чёрной вуалью сверкали молниями!

Нет в мире танца, равного танцу живота, нет такой неутолимой страсти в пластике каждого движения, нет столь изысканной гармонии отточенных веками поворотов, изгибов талии, дрожи плеч, линии бровей! И вот вдруг заученность поз становится волшебной импровизацией, капли пота звенят, разбиваясь об пол, как горный хрусталь, запах мускуса и разгорячённой кожи сводит с ума всех присутствующих, но круглое колено танцовщицы всё чаще и чаще оборачивается в сторону того единственного мужчины, который сегодня получит — всё! Истинный танец живота — не обещание, не намёк, не искушение, это — дар…

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

О-о, стриптиз, как олимпийский вид спорта, пуркуапа?

— Ходжуля, мне кажется или она…?!

— Вай дод, Лёвушка, ты прав, она начала раздеваться, она хочет нас обоих!

— Блин, я не об этом!

— А о чём ещё, о глупец? Посмотри на ритм её бёдер, они ясно говорят, что она уже вся…

— Идиот озабоченный, — рыкнул бывший помощник прокурора, сбрасывая с плеча руку нетрезво-обмякшего товарища. — У неё пузо волосатое-е!

Оболенский успел откатиться в сторону, а «танцовщица» одним прыжком прильнула к Насреддину и, нежно обняв его за шею, прошипела:

— Одно лишнее движение, Багдадский вор, и твой друг умрёт! У меня нож.

Это Лев отлично видел и сам, тонкое лезвие упиралось в бок Ходже и наверняка не было тупым театральным кинжальчиком.

— Сейчас мы с твоим другом встанем и уйдём отсюда, а потом ты выйдешь и пойдёшь, куда я скажу. Будешь послушен, и он доживёт до встречи с тобой.

— А если нет?

— Ай-ай-ай, тогда он умрёт прямо сейчас, и его кровь будет на твоих руках.

— Которыми я сразу сверну тебе шею, трансвестит поганый, — честно предупредил русский дворянин, наливаясь здоровым гневом. — Пока ты молчал, шавка каирская, я не был уверен в том, с кем имею дело. Глазки накрасил, усики сбрил, ручки вымыл и типа готов, весь из себя сплошная Шахерезада Ивановна?! Ох, прав был наш бывший градоначальник, запрещая таким, как вы, парады в столице…

— Да, я Али Каирская ртуть, — высокомерно вскинулся племянник Шехмета. — Я сам…

На миг он заткнулся, потому что подошедший мальчик поставил перед бледным Ходжой чай и варенье.

— …я сам выследил вас, я не побоялся войти в это вместилище греха и порока, и я не уйду отсюда, не обагрив вашей кровью свой дамасский клинок!