Леонид Каганов - Эпос хищника. Сборник Страница 42

– Аркашка! - обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в обьятья, чмокнув в губы. - Чего ты такой холодный?

Я вздохнул и чуть отстранился.

– Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.

Не дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.

– Аркаш, что-то случилось?

Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного - уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю - только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.

Но как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Напротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире - словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли - ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться - сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза - меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.

– Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?

– Мне-то нет. - я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, - Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание. - добавил я зачем-то.

Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.

– Но… - голос ее сорвался.

Я очень правильно сделал, что держал ее за руку - она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно - Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя - как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.

– Извини, я пойду.

– Не уходи!

Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:

– Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу - там наша группа собирается.

И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.

Остановился я только на бульваре, через два квартала от "Витязя" и огляделся - шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет - и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел - такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. "Дождь - хорошая примета." - вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь - там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.

Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.

Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.

– А, явился, не запылился. - отозвался Лосев.

– Где Михалыч? - сразу спросил я.

Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.

– Дождь что ли? - Лосев кивнул на мой плащ.

– Угу. Так где Михалыч?

– Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. - Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.

– Но я-то тут не виноват наверно? - опешил я.

– А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под "Виндоус" нельзя, а заказчик требует, это раз. - Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, - Программист модуля помер, это два. - его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. - Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. - Он загнул средний палец, - Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. - он загнул безымянный палец, - Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года - коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… - Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.

– Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? - возмутился я.

– А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. - Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. - Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал - не справится.

– Лосев! - я никогда еще не называл его по фамилии, - А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе…

– А ты не ори! - побагровел Лосев, - Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!

– Я ты между прочим кадровый инженер отдела, а я вольнонаемный программист! - я разозлился не на шутку. - И кстати хамить не надо, я уже сегодня одному кадру по ухе съездил.

– А ты мне не угрожай! - Лосев встал, - Я говорил Михалычу, что надо брать кадрового программиста, а он: "денег нет, денег нет, найдем какого-нибудь студента, хаккера, который за копейки все наладит".

– Вот так и сказал Михалыч? - я опешил.

– А ты как думал? - заорал Лосев мне в лицо. - Тебе за всю работу Михалыч сколько обещал? Шестьсот, правильно?

– Четыреста…

– А вот так даже? В смете правда стоит шестьсот, но не важно. А знаешь сколько стоит такая работа у профессионального программиста микрокристаллок? В три раза больше!

– Да врешь ты все!

– Да ты просто дурак еще маленький. И упорный как ишак!

– Сядь угомонись. Нечего на меня орать. - Я легонько ткнул его в грудь, и он грузно повалился обратно на стул.

– А ты руки не распускай, я сейчас вызову милиц… - Лосев осекся, понимая неуместность угрозы. - Ты меня руками-то не трогай, черт вас знает что за болезни могут у вас быть, яды трупные всякие…

Он брезгливо оглядел свой пиджак в том месте, где я ткнул его рукой.

– Скотина ты Лосев. - сказал я. - Я умер сегодня, а ты так разговариваешь.

– Да хоть трижды умер! - опять вскинулся Лосев, - Эка невидаль-то! Нашел, понимаешь, заслугу! Не ты первый, не ты последний в этом мире. Все рождаются и помирают. Ты же не гордишься что ты родился на свет? И нечего бахвалиться, что помер. Каждый когда-нибудь да помрет. Я тоже лет через десять-сорок преставлюсь, а может и раньше от такой жизни, ну и что теперь, требовать чтобы мне все кланялись и честь отдавали?

– Да пошел ты, Лосев, к черту. С таким уродом разговаривать - только настроение портить.

– Ах, настроение у нас испортилось! - протяжным тонким голосом откликнулся Лосев. - Батюшки светы! Какие мы гордые, мы нынче ходим по миру аки тень отца Гамлета, и все нас встречают чаем, да пирогом, да слезою светлою! А мы значит такие возвышенные и дум блаженных полны! Ходим, повышаем себе настроение. А тут такой-сякой Лосев пристал со своими делами суетными и портит нам наше настроение!