Нил Гейман - Лучшее юмористическое фэнтези. Антология Страница 44

— Так я цыпленок? Не писатель и не безумец?

Я не знал, радоваться мне или плакать. Следовательно, то, что я принимал за шрам, было частью клюва, а свободно болтающаяся кожа — петушиной бородкой! В отчаянии я поскреб свой хохолок и издал совершенно немелодичный звук, совсем как Боб Дилан в туманный понедельник.

— Тьфу! У тебя одни амбиции, но нет ни опыта, ни мастерства. Твои рассказы такие же скрипучие, как колени мистера Флэя из «Горменгаста»,[115] и искренние, словно улыбка королевы после воистину царственной отрыжки во время рождественской речи. Самые яркие персонажи твоих произведений безвкусны, словно старое пиво. Я — единственный достойный писатель в этих краях. Уверен, ты еще помнишь, что меня зовут Старк Антоним Занахория. Где бы я ни появился, повсюду раздаются хвалебные рукоплескания. Я мастер противоречий, сияю своей рыжей шевелюрой, внушительным состоянием и логическими парадоксами.

— Цыпленок?

Я попытался прекратить трясти головой.

— Да, Кэт наложила заклятие и поместила тебя в эту клетку. Помнишь статью в «Рондда Куотерли», которую ты написал месяц назад? Ты утверждал, что мои работы не стоят и цыплячьего помета, что скорее можно найти самородок в захудалом «Макдоналдсе», чем смысл в моих произведениях. Ты не удивлен, что в твоих «воспоминаниях» так много судов и космических кораблей? Это потому, что ты, сам того не сознавая, взял на борт мои мысли. Но гениальные идеи в голове халтурщика подобны слушателям выступления Фиделя Кастро: они начинают скучать и стараются спрятаться в толпе. А в твоем случае — всплывают на поверхность и соскальзывают с гребешка! Тебе настал конец! В твоей голове остались только собственные, безнадежно сырые идеи, так что, боюсь, пришла пора свернуть тебе шею и отправить на сковородку. Хоть твоя проза и славится неудобоваримостью, надеюсь, окорочка будут на славу.

— Но почему? Чем я это заслужил?

— Тем, что писал так плохо, предсказуемо и без всякого воображения, что возникла серьезная опасность избрания тебя, а не меня, в члены Суонсийской литературной академии,[116] поскольку больше всего они опасаются внутренней конкуренции. Вот почему они так превозносят Дилана Томаса и не желают замечать новых поэтов и романистов. Я собираюсь тебя убить, чтобы с уверенностью претендовать на единственное свободное кресло академии и потому что всегда тебя ненавидел. Но убийство людей, даже таких смертельно скучных, как ты, не приветствуется и преследуется законом, даже в Уэльсе. Зато за убийство цыпленка не предусматривается никакого наказания.

— А почему ты носишь повязку? — пропищал я, стараясь оттянуть время.

— Это идея Кэт. Она знает, насколько чувствительна моя душа, а потому предложила завязать глаза до твоего пробуждения, чтобы я не видел, как прольется твоя кровь. Легче жить вместе, если не становишься свидетелем убийства, совершенного твоим спутником. Удивительно, что слепцы, или хотя бы страдающие косоглазием люди, совершают так мало убийств. Знаю, что поступаю не лучшим образом, но я не хочу рисковать, не хочу, чтобы ты меня обошел или отодвинул в сторону. Кэт, прошу тебя, подай-ка мне этого трусливого цыпленка, чтобы я мог его убить, зажарить, разрезать и съесть.

И только в тот момент я неожиданно вспомнил все. Несчастный глупец и не догадывался, что истинными заговорщиками были мы с Кэт!

Я злобно рассмеялся и презрительно приоткрыл клюв.

— Ха, Занахория! Я позволил тебе покаяться, но твое покаяние зашло слишком далеко. Кэт, сними с него повязку!

— Не спеши! — надменно воскликнула она, достала откуда-то сзади толстый манускрипт и положила на колени Старка. Затем она сорвала повязку с его глаз, а я просунул голову между прутьями клетки.

От одного взгляда на меня Старка Антонима тотчас вырвало прямо на рукопись, он содрогнулся всем телом и упал на пол.

— Гляньте на эту морковку! — воскликнул я. — Перед вами не забияка-петух, а птичка намного опаснее! Ты не забыл мое имя — Базил Иск? Перед тобой василиск!

— Что ты кудахчешь, осколок скорлупы? — простонал он. — Это невозможно!

— Если не логически, то хотя бы эмпирически! — каркнул я.

— Лживая распутница! — прохрипел он, обращая взгляд обожженных глаз на Кэт. — Пусть твои соски превратятся в клопов![117]

— Тихо, болтливый безумец! — отрезала она, пылая негодованием и яростью. — В невинной юности я преклонялась перед тобой, Старк Антоним, восхищалась твоими произведениями, полными пламенной фантазии и резких противоречий; у меня голова кружилась от желания следовать за всеми изгибами и переплетениями твоих историй, где сочные метафоры скрывались в складках шелковисто-страстных сравнений. Моей единственной мечтой было пожертвовать ради тебя своей невинностью и навсегда остаться в твоей жизни. Я даже заранее немного смягчила преграду своей девственности, чтобы ты смог без труда освободить меня от нее окончательно. Но в решающий момент ты украдкой потискал меня, что-то пробурчал, затащил в Бреконские холмы, а потом покинул, чтобы гоняться по всей Европе и покорять своим блеском богатых владелиц салонов. Если бы ты оставил меня в любом другом месте, течение времени сгладило бы мою ярость и унесло с собой тоску, но ты бросил меня в Суонси! Суонси! Там я поклялась не только отмерять свою жизнь и любовь кофейными ложечками, но и отомстить тебе. Потребовалось немало времени, но в конце концов я стала ведьмой.

Я узнала, что и ты, и Базил Иск приедете в Суонси, чтобы представить на суд жюри свои последние работы в надежде занять освободившееся кресло академика, которое по праву должно принадлежать другому писателю. Тогда я устроила вашу встречу в баре «Отрубленная голова англичанина». Я сделала вид, что позабыла обиды. Единственной моей целью было заставить тебя оказаться в моей власти — это, между прочим, несуществующее свойство моего характера, но в данном случае оно стало залогом успеха.

Конечно, передо мной вы с Базилом притворялись, что восхищаетесь друг другом, клялись, что приехали в Суонси с единственной целью — порадоваться избранию коллеги на пост академика. Но еще до встречи я рассказала Базилу о своем плане. Мы решили сделать вид, что он превратится в цыпленка, а на самом деле это будет василиск. Он признался, что опасается собственноручно лишить тебя жизни, но обречь тебя на смерть взглядом в состоянии. Старк, ты ведь тоже испугался хладнокровного убийства человека, зато не считал преступлением свернуть шею цыпленку, да еще с завязанными глазами.

Так вот, когда мы встретились, пока вы двое с фальшивой радостью улыбались друг другу и злословили по поводу остальных членов академии, мы, как и было условлено заранее, напоили Базила допьяна. Ты заполнил его голову своими историями, чтобы окончательно лишить беднягу остатков разума, и помог мне перевезти Базила в мой дом. Я отослала тебя на кухню готовить соус и накрывать на стол, а сама осуществила Перевоплощение. Я тебя заверила, что после того, как цыпленок будет съеден, бульон оставим на потом, а сами возляжем на роскошную постель из его перышек. Ты согласился и, считая себя очень остроумным, даже пошутил: «Почти как в песне Джона Харта, сочинителя блюзов с Миссисипи: „Постели мне на полу, наседка"».

Но вместо цыпленка я и в самом деле сотворила василиска — контактные линзы и весьма модные очки от «Дольче-Габбана» защищают меня от его смертоносного взгляда, а тебя, как я и надеялась, его ужасное оружие заставило облевать собственную рукопись, так что ей не придется предстать перед судом взыскательного жюри. Да и то сказать, жить тебе осталось всего несколько часов.

Пока мой соперник дрожал и стонал от ужаса на полу комнаты, я заливался счастливым кудахтаньем.

— Он получил свой урок! А теперь, Кэт, ты, как и обещала, вернешь мне прежний вид, я займу место в академии, и потом мы сможем обвенчаться в церкви и жить счастливо. У нас будет двое, а может, и трое ребятишек, пошлем их в хорошую школу, где носят приличную форму, они выучат катехизис и найдут свое место в жизни, а позже у нас появятся пригожие голубоглазые внуки, и садик с прудом посередине, и кружевные занавески на окнах.

Я распластал крылья по полу и приветливо потряс гребешком, а потом просунул голову между прутьев и нежно клюнул ее в щечку.

— Пошел вон, никчемный писака, — закричала Кэт, — или я переломаю твои курячьи лапы! Ты никогда не наложишь на меня свои лапы, никогда не отложишь в меня свое яйцо! Прочь, глупая птица!

— Что такое? А как же наш уговор? Что я тебе сделал?

— Что ты сделал? Старк Антоним тебе уже все рассказал! В тебе не больше вдохновения, чем в старом сером носке! Твой безвкусный роман «Любовь среди одуванчиков» стал программным произведением, так же как и невыносимо скучное творение «Закулисные тайны Милтон Кейнс». Трое учителей подали в отставку, лишь бы не изучать эти литературные труды, а четвертый умер у нас на глазах от фатального зевка, пытаясь объяснить скрытый смысл ежедневных походов Этель по магазинам. Мы, девочки, ради разнообразия зачитывались в туалете «Памелой» Ричардсона и учили наизусть пикантные отрывки из книг Джейн Остин. Твои бездушные произведения убили в моей душе романтику, на целый год отсрочили половую зрелость, а соски на моих грудях стали вогнутыми. Моя жизнь была лишена всякого смысла, пока в классе фехтования я не встретила Химена Мускулистого.