Яжмаг. Трилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович Страница 45

– Давно мечтал что-нибудь всерьёз раздолбать. – Я достал из кармана один конверт, шёпотом, почти не размыкая губ, прочёл латинское заклинание, порвал листок на мелкие кусочки и сдунул их в сторону двери. Короткая беззвучная вспышка розовато-синего цвета, и злосчастную дубовую дверь разнесло на мириады молекул!

Мы дружной четвёркой ломанулись в открывшийся проём и замерли…

– Чоткий Сотона, да что тут творится?!

Дом изменялся прямо на наших глазах, словно в каком-то сложно-замороченном психоделическом фильме, когда под кайфом были все – актёры, режиссёр, оператор и особенно зрители, для которых всё это и создавалось. То есть мы.

Паркетные полы ходили волнами, вставая на дыбы, как море на картинах Айвазовского. Стены пропадали и появлялись, произвольно гнулись вглубь и в стороны, меняя своё месторасположение, расписной потолок покрывался гигантскими трещинами и кавернами, сквозь глубокие воронки были видны стропила второго этажа, в воздухе пахло маками – и всё это под мрачную, готическую музыку Вагнера…

– Если такое можно курить, я хочу себе этот дивный табачок! – Гэндальф едва не расплакался от умиления, но нам было не до его старческих сантиментов.

Из дальнего конца здания, по внезапно открывшемуся коридору прямо на нас неслась Чёрная карета. Безумные глаза фризских жеребцов горели алым, из раздувающихся ноздрей вылетали клубы серого дыма вперемешку с колючими оранжевыми искрами, а удары тяжёлых копыт ломали лакированные паркетные плиты в древесную пыль.

Мы с Невесточкой бросились в разные стороны, вжимаясь спинами в стены, Фамильяр умудрился вскарабкаться на плывущий потолок, но призрак даже не шевельнулся, раскинув руки в стороны:

– Ты не про-й-дё-ёшь!

Кони как раз таки и прошли сквозь него не заметив, но вот карету он остановил на раз, одной ладонью. Так что фризы аж присели на задние копыта, а жуткий возница вылетел с облучка, пробив головой случайно подвернувшуюся стену. Это было зрелищно и, должен признать, чем-то даже приятно. Будет знать, гад, как щёлкать кнутом по живым людям…

– Ярик, повернись к лошадкам, сударь мой, – раздалось у меня в ухе.

Я, чуть не подпрыгнув, обернулся в воздухе – злые жеребцы оскалили квадратные зубы, и быть бы мне без лица, если бы в ту же секунду заунывный волчий вой не заполнил собой всё пространство, выдавив Вагнера в лес. Кони прижали уши.

Вой заполнял собой всю душу, добираясь до самых тёмных, потаённых глубин подсознания, превращая детский книжный страх в первобытный! Я почувствовал, как даже у меня леденеет кровь. Кем бы ни были на самом деле эти фризы, какое бы высокое колдовство ни меняло их плоть, но в тот момент чисто животные инстинкты взяли верх.

Иначе и быть не могло.

Лошади редко идут на смерть добровольно, для них предпочтительнее бегство от опасности, и чёрные жеребцы, тряхнув кудрявыми гривами и задрав дыбом роскошные хвосты, рванулись с места в никуда! То есть к бесам финляндским расхреначили стену передними копытами и скрылись на улице в сумерках вечереющего неба…

– Красиво, да? – спросил голос Фимы в ухе.

– Не то слово, спецэффекты на высоте! – успел ответить я, поскольку в этот момент перед нами встал злобный возница с энергетическим кнутом, а с внутренних дверей вдруг начали отламываться рогатые бараньи головы.

Один, три, шесть, десять, ещё и ещё, а через минуту нам преградила дорогу целая отара агрессивных травоядных. Они не были живыми, но это не делало их менее опасными. Одного волчьего воя тут явно будет недостаточно. Невесточка гневно обернулась ко мне:

– Ты не говорил, что приглашаешь на шашлык?

– Рога барана почитались в Греции как символ Гермеса, бога торговли, – зачем-то вспомнил я. – Брусницыны торговали выделанной кожей, значит, и для них это было важным элементом декора, который, в свою очередь…

– Не время для лекций. – Холодная белая ладонь жарко хлестнула меня по щеке. – Мы как-нибудь разберёмся здесь, а вы двое найдите девчонку!

Фамильяр, спрыгнув вниз, вырос до размеров льва и подставил мне спину. Я не задумываясь оседлал демона, держа пакет на манер щита, а посох зажав под мышкой, как рыцарское копьё. Мы рванули с места на хорошей скорости, возница взмахнул длинным кнутом в мою сторону, но я прикрылся Бафомётом.

Пакет сгорел мгновенно, по рисунку пролегла огненная полоса, но деревянный щит выдержал. Второй раз ударить возница не успел, его обнял призрак. Геннадий Сергеевич в целом добрейшей души человек, но если при нём обижают его друга, он впадает в интеллигентную питерскую ярость. Я поясню, «интеллигентную» – значит неконтролируемую.

То есть такое состояние души, когда убьёшь и не заметишь, когда ты роту талибов можешь вырезать кухонной лопаточкой, когда вооружённой сирийской оппозиции уже нет, договариваться о коалиционном правительстве не с кем, вокруг один пепел, а ты так и не успел разобраться с экзистенциальными вопросами о смысле человеческого бытия с позиции философии Бердяева или Розанова. Гори они в аду оба!

Призраки по факту существа бесплотные, легко сдуваемые с места одним веянием весеннего ветерка. Что же даёт им нечеловеческую мощь, способную проходить сквозь стены и рушить улицы? Только память и душа, хотя в одном флаконе такое бывает редко.

Чаще всего привидение лишено памяти или помнит совсем немногое. Например, как его убили. Но при этом может напрочь забыть, кто это сделал и зачем. Будет мучиться, страдать, метаться в поисках самого себя. Но именно неуспокоенность дает силы…

Нашему седобородому старцу каким-то чудом удалось сохранить остатки памяти, не растеряв при этом своих душевных качеств. Поэтому любой наезд на близких ему людей он принимал слишком близко к сердцу, как сугубо личную трагедию.

Красивая толкиеновская сказка заканчивалась, возвращался страдающий, старый человек, который слишком многое пережил сам, чтобы позволить даже светлому злу оставаться безнаказанным. Посмотрев в зелёные от нечеловеческой боли глаза Гэндальфа, возница, каким бы монстром он ни был, пожалел о том, что родился…

Глава девятнадцатая

Рая, наверное, нет. Есть ад, это точно.

Я закрыт в нём от мира, без многоточий.

И каждый мотылёк, касаясь меня крылом,

Вмиг обжигает его в горящий ком…

– Летим вдвоём навстречу гадам! Как мы хотим, так нам и надо! – надрывался мой кот, стуча железными когтями по паркету. – Не страшно нам, нас целых двое, Хранители – готовьтесь к бою! Мы в зад вам запихнём пистоны и страшно отомстим за Нонну!

Комментировать, по сути, было нечего. Он горяч в своём репертуаре, и раз его это вдохновляет, так чего уж. Пусть рифмует в стиле акына «что вижу, то пою!», пока язык не заплетается. Меня на тот момент занимали совсем другие вещи. Например…

Да хоть тот же особняк Брусницыных! Он довольно велик, знаю, но мы проскакали, наверное, уже с два квартала, а здание всё продолжало растягиваться, словно резиновое, в любую сторону, куда бы мы ни свернули. Меня эта хрень люто раздражала, а вот льва – Фамильяра, наоборот, заводила.

Рычащий котодемон мчал ещё быстрее, я, вцепившись в густую гриву, с трудом удерживался на его перекатывающейся комками мышц спине, так что на каком-то особенно резком повороте всё-таки сверзился вниз. Приземлился не лучшим образом, ударившись коленом, содрав кожу на левом запястье, но удержав и посох и картину.

Мой «скакун», словно бы не заметив потери всадника, длинными прыжками унёсся вперёд. Я же, с трудом выровняв дыхание, взял минутную паузу, после чего приступил к колдовству. То есть положил лик Бафомёта на пол, с помощью посоха активировал лучи пентаграммы и произнёс самое простенькое бытовое заклинание на поиск утерянного. Нарисованные глаза вспыхнули жёлтым, указывая на глухой угол справа.