Андрей Белянин - Жениться и обезвредить Страница 46

Я заскрипел зубами, мы проигрывали ещё до прямого столкновения…

Бабка кое-как сползла с моих плеч и поковыляла за ограду. Одной пощёчины хватило, чтоб батюшка пришёл в себя. Хотя бы частично…

– Даведьинеболее… – попытался развести руками отец Кондрат, роняя в бороду крупные, обиженные слёзы. – Единыйстаканчиккагоруцерковного… голосовыхсвязокради! Чтобсомнойтакое?! Нининини! Ведромогу вославубожиювыкушатьно… Чтожэтотворитсяправославные?!

– «Последний бой, он трудный самый. – Я припомнил слова известной песни и помог Олёне сгрузить бессознательного Еремеева к церковной ограде. – А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму-у…»

– Тожечтолипринялсгоря? Такнеувереннеженисьнеженисьсынмой…

– Лихо энто лютует, – высовываясь из дверей храма, громко объявила бабка. – Ну да ничего. Вона я святой водицей глазик ополоснула, и прошло всё. А теперича, опергруппа, слушай мою команду!

Мы с Олёной приняли стойку «смирно», одновременно с двух сторон удерживая хихикающего священника, радующего мир пантомимой «корова на льду».

– Вы двое, – марш венчаться! И долгогривого с собой волоките, какой-никакой, а ему таинство брачное освящать. С невестиной стороны я свидетельницей буду, а с жениховой… Фома точно не встанет? Эх, да где ж наш Митенька опаздывает…

А Митеньку принесло если не в ту же минуту, то через полторы. Запыхавшегося, делового, довольного и буквально распираемого от чувства удовлетворённости собой любимым…

– Всё как есть исполнено! – на всю улицу гаркнул он. – Немцы у ворот, людей взбаламутил, щас начнётся…

– Мить, – укоряющее нахмурился я, – ну чего ты орёшь, люди спят кругом…

– Не извольте беспокоиться, Никита Иванович, отец родной, – перекрывая нарастающий гул, прокричал мой напарник. – Ужо небось не уснут. Я-то по приказу вашему начальственному кожевенников супротив кузнецов подбил. Дело нехитрое, тому в рожу дал, этому в бороду плюнул, а тех просто послал по матушке попутным ветром с пером для лёгкости… Вроде и понабежали все, нет?

В то же мгновение маленький белокаменный храм оказался окружён шумной ревущей толпой. Если мои предположения верны, то это был хоть какой-то шанс…

– Ну, молодёжь, куйте сами своё счастье, – взялась за дело Яга. – Подымайте батюшку под белы рученьки да к алтарю волоките. Митенька за жениха свидетельствовать будет. А с кузнецами, кожевниками да прочими хулюганами ужо опосля разберёмся…

– Минуточку, – попросил я, видя, что настрой толпы несколько охлаждается из-за близости к культовому зданию и наличия сотрудников милиции. – Младший сотрудник Лобов!

– Я! – вытянулся Митя, изображая лаптями бравое щёлканье каблуков. – А тока в церковь побыстрее бы, побьют ить, я им такого наплёл…

– А теперь ещё наплети, на две минуты, прямо противоположного. Нам нужно, чтобы Лихо отвлеклось на драку. Не просто пыталось отвлекать всех мелким «невезением», а именно влезло в большую, крупномасштабную драку! Очень нужно, Мить, выручай…

На миг повисла знаковая тишина, священная, как минута передышки под канонадой злых фашистов. Те же напряжённые лица, сжатые губы, выразительные глаза, та же затаённая боль, несмываемая усталость и… вера в победу! Не хватало только трагической музыки Шостаковича.

Митя молча перекрестился, поклонился всем нам в пояс и пошёл.

Он шёл медленно, но торжественно и уверенно, словно христианский мученик на древнеримскую арену Колизея. Это было настолько зрелищно, что глаза Олёны наполнились слезами, а мужики за оградой замерли, не веря своему счастью…

– Отца Кондрата волоките, – еле слышно прошептала Яга. – Доведём венчание, чтоб не даром… сгинул… Митенька наш…

Мы подхватили счастливого и довольного всем священнослужителя (тяжёлого, как мордосвин, и уже напевающего под нос какой-то бравурненький псалом!), с натугой затаскивая его на порог храма. Царица, конечно, обидится, что венчались без неё, но Кнут Гамсунович поймёт, вариантов нет. Если совсем уж будут настаивать, перевенчаемся ещё раз… возможно…

Небо над нашими головами так явственно нахмурилось, что это почувствовалось даже сквозь темноту ночи. Оно пришло! Или уже всё-таки правильнее – он? Если раньше он ещё не был полностью уверен в нашей цели, то теперь не отступится ни за что! По-моему, это почувствовали все, толпа за воротами окончательно смутилась, считая внезапные погодные перемены явным гневом небесным. В определённой мере всё так и было, но…

– Братие мое, православное, – густо и значимо вознёсся проникновенный голос нашего Митяя. – Уразумейте слово моё, от сердца идущее, из книг святых взятое, теплом божьим отогретое…

Толпа замерла. Такого младшего сотрудника милиции они ещё не видели. Те, кто успел удрать шагов на десять, спешно возвращались назад проверить – не послышалось ли?! Мы тоже неуверенно задержались на пороге, хотя эту тему уже слышали…

– Дух проклятый, Антихристово семя, вошёл в дома наши и ныне над головами нашими кружит, души христианские смущая! Не попустим врагу рода человеческого! Не уйдём, братие, а стеною станем на защиту родной милиции! С нами крестная сила! Не посрамим Отечества-а!

– Воистину, – неуверенно ответил кто-то, и народ поддержал:

– Да ты толком скажи, чего надо-то?! Ужо не подведём небось…

– Тут дело тонкое, деликатное, – быстро заговорил Митька, мигом переходя на нормальную, невоцерковленную речь. – Покуда мы Никиту Иваныча с его невестою браком законным сочетаем, вас попрошу силу нечистую дракой доброй отвлечь. Известно же, что где брань, там и бес! Помесите тут друг дружку с полчасика, а?

– Ну-у… ежели потом проблем с милицией не будет, – раздумчиво отозвались в толпе. – Дык нам жалко разве? Отметелимся со всем нашим удовольствием! А ну, братва, разделись по совести, тяжестей в руку не брать, всё по-честному, на кулачки…

– И за это вам большое человеческое спасибо, – до земли поклонился наш младший сотрудник.

Толпа мгновенно разделилась по профессиональному признаку, перекинула туда-сюда несколько человек для равновесия и поплевала в ладошки.

– Храни Господь сыскного воеводу, умеет уважить, когда душа просит… Эх, навались, православные-э!

Бешеной волной разудалой русской энергетики нас попросту впихнуло в храм. Митька, врезавшийся мне в спину, только завистливо простонал, что ему-де «в такой упоительности драчливой» поучаствовать не дали. Бабка быстро нахлестала отца Кондрата по щекам, он невероятным усилием воли взял себя в руки, достал из ящичка две венчальные иконы и скороговоркой начал обряд.

Лично я женился впервые, венчался тем более, мы с Олёной вообще стояли как две ромашки в чистом поле под шум комбайна. Всё вокруг громыхало и тряслось, древний бог не мог открыто войти в церковь, и его это злило…

– Раб божий Никита, берёшь ли ты в жёны рабу божию Олёну?

– Да.

Стены храма мелко вздрагивали, народ за забором старался вовсю: раздавал тумаки, начищал зубы, развешивал фонари и пересчитывал рёбра! Лихо не могло оставаться в стороне, щедро рассылая флюиды невезения направо и налево…

– Раба божия Олёна, берёшь ли в мужья раба божьего Никиту?

– Да.

Митька, заботливо водрузив над моей головой тяжёлый венец, вовремя заметил изнемогающую от такой же непыльной работы бабку и теперь держал уже оба венца. Яга переводила дыхание, отец Кондрат, даже в пьяном виде, являл высочайший профессионализм и верность долгу. Таинство продолжалось несмотря ни на что!

– Венчается раба божья Олёна рабу божьему Никите! Господу помолимся-а… Господи, помилу-уй!

Шум драки за воротами то стихал, то вновь набирал мощь. Видимо, ряды кожевенников и кузнецов быстро таяли, Лихо знало своё дело… Но, привлечённые нежданным ночным развлечением, набегали другие горожане, ибо народец у нас любопытный, а шумиха была изрядная. Уяснив суть проблемы, лукошкинцы безоговорочно засучивали рукава и рвались от души помочь моему бракосочетанию. Древний бог викингов просто не мог уйти, дабы обрушиться на нас всей накопленной мощью. Он завяз и вынужденно тратил силы на массовой забаве…

– А теперь, дети мои, как муж и жена – поцелуйтеся! Господу Богу на радость, а нечистому – во посрамление…

Я осторожно коснулся тёплых губ уже не невесты, а моей законной жены. По её щекам текли слёзы, наверное, она до последнего не верила, что это случится. Люблю её! Всё, конец моей холостяцкой жизни, и меня это по уши устраивает. Честное слово!

Шум за стенами достиг апогея, казалось, там бушует нечто среднее между Ледовым побоищем и ежегодным карнавалом в Рио. А потом резко обрушилась тишина…

Мы все встревоженно переглянулись. Отец Кондрат икнул, молча благословил нас напоследок и рухнул пластом, где стоял! Его миссия была выполнена…

– Идём, Никитушка, пора покончить с ревнивцем энтим одноглазым.

– И то верно, бабуленька, – значимо прогудел Митя, сдвигая брови и отыскивая взглядом икону потяжелее. – Тока явите милость христианскую, дайте мне первым ему засветить!