Виталий Бодров - Весь мир на блюдечке сметаны Страница 46

— Это так, — согласился я. — Но, сдается мне, упивается он тем, какой ловкий да хитрый, и остальных в том ровней себе не считает. А стало быть, непременно проколется. К примеру, назовется Змеюке именем своего врага…

— Отчего так считаешь? — жадно спросил богатырь.

— Сердце ведунское подсказывает, — усмехнулся я. Вроде как пошутил… надо ли ему знать больше? И как объяснить, если надо? Ведуна сердце ведет по жизни, не разум. Впрочем, богатыря тоже. Не потому ли мы сейчас и погоняем коней, летя к столице чужого княжества, а не сидим на печи и не пьем отвар малины из глиняных чашек?

Кстати, у меня ведь есть самоходная печь, может, прокатиться с ветерком или не стоит местных смущать? Говорят, краснореченцы колдодеев не жгут, а уж ведунов тем более… проверять не стану, пусть говорят, что хотят.

— И как мы его тогда найдем? — растеряно спросил Хреногор.

— Если назвался именем врага, то легко, — сообщил я. — И Бренс, барон Крей нам в этом поможет. Или ты думаешь, он простит своему врагу, что тот столь вольно пользуется его именем? Настоящее же имя ему наверняка известно, Нужно только время, чтобы вычислить злодея. И покарать!

— Хм… дядька, а ты ничего из вида не упустил? — робко спросил богатырь.

— Что?

— Нельзя, чтобы в Пряжском королевстве обо мне узнали.

Да, это дело осложняет. Если барон Крей действительно враг похитителя, он постарается использовать богатыря на всю катушку, независимо от его желаний.

Я тут же предостерег Хреногора от излишней доверчивости. Тот ухмыльнулся (Надо же, все зубы целые! Удивидельно!) и предложил не беспокоиться. При этом так многозначительно поглаживал рукоять булавы, что я сразу поверил в его способность договориться хоть с кем о чем угодно.

Переправу мы увидели, когда стало смеркаться. И сразу пришпорили коней — паром шел к нашему берегу. Как знать, не последний ли раз он реку пересечет? Что на ночь он останется на том берегу, сомнений не вызывало, это азы обороны города, даже я знаю.

На пароме нас заметили, сбавили ход, давая шанс успеть. Я вертел головой, выискивая пологий спуск к берегу, но ничего похожего не наблюдалось.

Лишь напротив переправы нам удалось спуститься к реке. Паром уже стоял у сходней, принимая на борт редких пассажиров.

— Успели, — дядька Хреногор смахнул со лба пот, спешился и, взяв коня под узцы, повел на паром. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Паромщик, пожилой флегматичный дядька, сообщил, сколько стоит проезд, приятно меня удивив. Мы-то наслышаны о городских ценах, а тут, поди ж ты, столица, хоть и не наша. Вот трактир посетим (а мы посетим, да-да), тогда окончательно станет понятно, где жизнь слаще, у них в столице или у нас в деревне. То есть не у нас, я же там не живу давно, деревенские бабушку прогнали вместе с избой. Значит, у них в столице и у них в деревне. Да, так правильнее.

Широка все же Красная. Или паром ползет медленно, только я ждать замучился, пока на тот берег переправимся. Хочется уже похлебки отведать теплой, а лучше — горячей, только что сваренной. В лесу хочешь-нехочешь, а есть приходилось в сухомятку, а я по горячему соскучился. Да и Хреногор, думаю, тоже, хоть богатырям привередничать не положено, а вкусно покушать всякому любо.

Поскрипывает веревка, которую с уханьем тянут дюжие молодцы, дядька паромщик о чем-то негромко беседует с Хреногором, а я сижу и смотрю на воду и первые звезды, что нехотя загораются на еще не совсем темном небе. Мне хорошо. Приятно зудят уставшие от долгой скачки ноги, конь фыркает в затылок. Можно достать из мешка краюху хлеба и кусок грудинки, но лень шевелиться. К тому же, есть не хочется, разве что похлебки.

Паром мягко толкнулся о пристань. Все, приехали.

— Вот он, Краснореченск-красавец, — восторженно объявил паромщик. — Приплыли, спаси Превеликий.

— Спасибо тебе, отец, — прогудел богатырь.

— На здоровье, витязь. Легкой тебе дороги.

Городские ворота захлопнулись прямо за нашими спинами. Вообще-то, положено с последним лучом солнца, но стражники тоже не без понятия, видели, что последний паром не успевает, решили подождать.

— Скажи, добрый дядька, а нет ли где трактира поблизости? — вопросил Хреногор одного из тех людей, что вместе с нами сошли с парома… — Такого, чтоб приличный и недорогой?

Дядька, изрядно одетый то ли купец, то ли мастер-ремесленник, усмехнулся в рыжие усы.

— Веришь ли, витязь, сколько лет на свете живу, никто отчего-то не спросил трактир неприличный и дорогой. А ведь наверняка и такие на свете есть!

— Это где девки беспутные голыми пляшут? — уточнил богатырь. — Бывал и в таких, да. Пиво там дрянь, и еда дрянь, да и девки, если на свет вытащить, не лучше. А дерут три цены, не менее. Нет уж, дядька уважаемый, нам бы что попроще. Где пиво хорошее и недорого.

— Тогда пошли вместе, — предложил попутчик. — Привратные трактиры везде недешевые. Сам подумай, прибыл человек в город, измотанный, голодный — будет ли он деньги считать? Вот и дерут кровопийцы, и пиво разбавляют не по-людски, с дороги ведь странникам все равно деваться некуда.

— А далеко ли идти? — спросил я осторожно. Спору нет, дешевый трактир и с приличным пивом дело хорошее, но тащиться далеко желания не было. Пиво сейчас любое вкусным покажется, кроме кислого позавчерашнего, ну, так в трактирах оно скиснуть не успевает. А что цены завышены — один раз можно себе позволить.

— Пульсов с десять, — степенно ответил попутчик.

— Веди, — вздохнул я.

Это ладно, десять я выдюжу. А потом — глиняная миска с парующей похлебкой, лучше бы мясной, но и от рыбной не откажусь. А потом, потом…

— Пришли, — объявил дядька. — Пиво проставите за подсказку?

— А то! — прогудел Хреногор. — И попробуй только отказаться, сразу решу, что обманул.

Оба захохотали, и мы двинулись в трактир.

Народа было много. Я даже не представлял, что столько можно впихнуть всего в одну залу. И, разумеется, свободных не то, что столов, мест на лавках не было. Добрая половина присутствующих пила стоя, справедливо полагая, что так больше влезет.

— Что за столпотворение? — удивился Хреногор. — Завтра конец света?

— Какой сегодня день? — встревожился попутчик.

— Вроде бы, последний день весны, — поскреб в затылке богатырь. — Если не путаю.

— Только не это! — взвыл дядька. — Канун Дня Серебряного Кота! Завтра финал по котоболу… и билетика, конечно, нипочем не достать!

— Разве что душу Рогатому продашь, — хохотнул жизнерадостный толстяк, отрываясь от пивной кружки. — Или за три цены.

— За три, — фыркнул худой парнишка с бегающими глазами. — Сегодня с утра чеыре просили. С утра, смекаешь? Сейчас повезет, если в шесть раз переплатишь. А уж перед матчем что твориться будет, представить страшно!

— Сегодня троих спекулянтов повесили, — встрял в разговор дядька в засаленном плаще. — Князь обещал покончить с билетным беспределом!

— Ну да, конечно, — скептически хмыкнул толстяк. — Вешают тех, кто со стражей не делится и княжью долю не платит. Глупых и жадных, тех и вешают.

— И вовсе не князь повесил, а дядька гэн, — вмешался худой.

— Гэн? — удивился Хреногор.

— Градоначальник. Гэн. Князю мелочью не занимается. Вот если заговор какой или убийство кого из знати — тут без него не обойтись.

— Трактирщик — пиво! Три кружки! — рявкнул Хреногор. — И быстро, я ждать не люблю.

— И похлебку, — подсказал я.

— И похлебку… две штуки! — взревел богатырь.

Все посетители трактира испуганно примолкли, правда, ненадолго.

— А теперь с самого начала, — вернулся он к собеседникам. — Что такое билеты, и зачем они нужны?

— Билеты на матч…

— Что такое матч и зачем он нужен?

— Финал по котоболу…

— Что такое финал и для чего он котоболу?

— Да вы совсем дикие, — догадался худой. — Смотри, дядька, котобол — такая игра. Лучшая в мире, понятно? Есть четыре команды. То есть, их куда больше, но остальные не в счет, мы говорим про великие. Так вот, раньше все четыре были из Краснореченска, но лет десять назад бежавший в Мажорию опальный подкняжник Бенесеф…

— Бенесиф, — поправил толстый.

— Бенесиф создал на свои деньги команду и начал прививать тупым мажорам любовь к котоболу. И нынче у них серьезная команда, два года назад выбили из четверки великих «Гепардов» а теперь едва не добрались и до финала. Зовутся «Пантерами».

— «Барсы» их без хлеба съели, — вставил дядька в плаще.

— «Барсы» твои как дети играли, понял? Если б не странное везение и ничем не объяснимое слеподырие, поразившее вдруг судей, не видать «Барсам» финала, как эээ…просто не видать, и все.

— Да прям уж, — недовольно проворчал в плаще, но спорить не стал.

— Вроде все объяснил? — спросил тощий у толстяка. Тот уверенно кивнул.