Виктор Гвор - Улыбка Бога [СИ] Страница 46

— Таки до любимой полянки? — спросил Яшка, на секунду остановившись, чтобы стереть с лица пот.

— Это которой? — заинтересовалась Светка.

— А шо, есть разница? — удивился одессит. — Полянки, они как женщины. Ви всегда с любимой, только каждый раз с новой!

Любимых полянок попадалось на пути с достатком, но Костя предпочел отойти километра на три. Так спокойнее. Устроив рыжего отдыхать метрах в пятидесяти от расположения группы, чтобы не так воняло перегаром, йети занялся фельдфебелем, сначала попытавшись прочитать его мысли. Ничего не вышло, в голове несчастного немца творилось невообразимое…

— Яшка, придется нам вместе работать, — сдался Костя.

— Таки шо, ми будем пытать этого несчастного?

— Нет. Ты по-немецки хорошо говоришь. Задавай вопросы, чтобы думал, сволочь, о чем надо. А то у него в голове, словно в заведении твоей любимой тети Сони, когда там пожар, а в Одессе наводнение.

— Типун Вам на язык, Константин! Наводнение мы переживем, но пожар в таком учреждении — это же катастрофа!

Вдвоем процесс «психодопроса» пошел быстрее и веселее. Тем более, что немец не запирался, и вытаскиваемые Грымом детали лишь уточняли произнесенное вслух, и Любецкий мог построить допрос почти без Костиной помощи.

— Однако интересно, — сказал Костя, когда фельдфебель был «выпотрошен» до нуля, — зачем понадобились эти лохи спецкоманде матерых волков? Не нам ли сюрприз готовится? Гауптман этот — сволочь опасная. По всему чувствуется.

— Я Вас умоляю, зачем говорить банальностей! Шо немцы открыли сезон охоты на йети, поймет даже последний шлемазл!

— Могли, — пробурчал Грым, — Даже если слухи преувеличены вдвое против мнения этого мешка с костями, то они вполне могли понять, с кем имеют дело. Явно не дураков туда подбирали

— И шо, Ви имеете таких желаний сходить до них за пожать руку? — заинтересовано уставился на йети Любецкий.

— Подумаем. Может и сходит. Чем йети не шутит, когда леший спит… Смотри-ка, наш проспиртованный сюрприз зашевелился. С ним аккуратно надо, чуть мне лапу не сломал, амбал чертов!

— Вот шо водка животворящая с человеком делает, — глубоким басом произнес Яшка. — Я имею интерес до его штанцов. Не за тему забрать, а шо это за зверь, и где их логово.

— Обычные джинсы. Турецкие, — фыркнула Светка. — Похоже, гостюшка из нашего времени.

— Здрасьте Вам через окно! — не выдержал Любецкий. — Таки я не понял? В будущем мы имеем такого гармидера, по сравнению с которым фронт совсем даже не фронт, а заведение тети Сони на следующий день после завоза свежего персоналу, совпавшего с приходом до порта крейсера «Червона Украйна»? Или у нас медом намазано, шо каждый хочет делать погоду здесь, и не хочет там? И шо, товарищ алкоголик к нам по собственному желанию или по разнарядке?

— Вот и узнаем, — ответил Грым, направляясь к «товарищу алкоголику». — Главное, от выхлопа не задохнуться.

Пробуждение было ужасным. Ныло всё. Как будто вчера засунули в бетономешалку и тщательно в ней прокрутили вместе с кубометром кирпичей. Особенно тяжело пришлось голове. Кроме острой боли в левом виске на несчастную башку навалилась невероятная тяжесть, а любое движение отзывалось сильнейшим прострелом в самых неожиданных местах многострадального черепа. Лёнька, до этого момента лично с похмельем незнакомый, про само состояние слышал. Да и со стороны наблюдал неоднократно. Потому он осторожно сел, придерживая голову обеими руками, и возопил в пространство:

— Люди! Опохмелиться есть у кого? Мать! Никогда не было так хреново…

— Держи.

Взгляд с трудом сфокусировался на здоровой волосатой руке, протягивающей фляжку. В отличие от емкости рука Лёньку не заинтересовала. Он припал к живительному сосуду и, почти не замечая вкуса, ополовинил флягу. Жизнь стала резко легче. Боль, прихватив с собой большую часть неприятных ощущений, уходила просто на ушах, то есть на глазах, то есть… короче быстро, ну их на хрен, эти мудрости! Разве что… Зоммерфельд осторожно, боясь резких движений, скосил глаза на огромный синяк, бесформенным пятном, расползшимся по груди

— Ух, так твою через разэтак! — подытожил осмотр Лёнька. — Я что, с трактором подрался?

— Нет, со мной, — ответил добровольный врач-похметолог. — Я совсем не трактор, и даже не похож.

Зоммерфельд, наконец, заметил огромную волосатую фигуру, на корточках сидящую напротив.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов! — на автомате выдал Лёнька. — Или ты мне грезишься спьяну?

— А что, бывает? — поинтересовалась образина. — В смысле, галлюцинации?

— Хрен его знает, — равнодушно пожал плечами Зоммерфельд и скривился от боли, вспыхнувшей в многострадальной голове. — Раньше так не получалось. Кружки перепутал… Эй, а почему ты живой, если я с тобой дрался?

— Надо же, — хмыкнул собеседник, — я тебе собирался задать тот же самый вопрос.

— Охренеть! — уверенно сказал Зоммерфельд. — Крепок ты, зверюга! А ты точно не глюк? А то я столько никогда не пил. Без понятия, как «белочка» приходит. Кто чертей ловит, кто пушистую на плече видит.

И подкрепил своё утверждение, неожиданной многоэтажной тирадой на тему интимных отношений ближайших родственников Димыча с самыми разными животными. Ну и Димыча самого помянул злым громким словом…

— Да, нажрался ты классно, — подключилась вторая обезьяна, чуток поменьше и, на вид, женского пола. — Аж завидно немножко!

Не, точно, глюки! Оно, конечно, на «Груше» кого только не встретишь, но уж больно велики ряженые. В костюме так не сыграешь.

— Пардон, мадам, — оклемавшийся Лёнька решил поддержать игру и попытался изобразить смущение.

— Ничего, ничего… — обрадовала девушка, окончанием фразы продемонстрировала Зоммерфельду, насколько убог его матерный словарный запас и закончила спич единственным цензурным словом. — Вот!

Пока дама изощрялась в ругательствах, в Лёнькиной памяти начали понемногу всплывать обрывки воспоминаний. Лучше бы не всплывали! Но ведь проснулся не в «обезьяннике», хотя обезьяны есть под боком, на природе проснулся, на мягкой травке. Может, приснилось? Если нет…

— Лю-юди! — страдальчески взвыл он. — Что вчера было? Чего я натворил? Хоть не убил никого? — выдал Лёнька, наконец, главный вопрос, мучавший его с момента первых признаков просветления.

Ответ прозвучал откуда-то сбоку. С жутким выговором, словно человек рассказывал еврейский анекдот:

— Я Вам таки не скажу за вчера, но я без второго слова проинформирую за сегодня. Ви таки сэкономили нам немного работы. На восемь жмуриков и недобитого фельдфебеля.

Лёнька удивленно уставился на говорящего.

— Яшка-Цыган!..

— Таки да! Я рад, шо в будущем известно за моё имя…

Зоммерфельд обвел ошалелым взглядом поляну, машинально отметив присутствие не то казаха, не то узбека с луком за спиной… И спокойно завалился на правый бок, подложив под голову кулак. Восемь трупов, а его никто не вяжет. Две большие говорящие обезьяны и Яшка-Цыган. Киргиз с луком. Самый настоящий глюк. Надо поспать, и всё пройдет. После следующего просыпания это окажутся Вовка Дробышев и ребята с «Летучего Голландца». Спать!!! Перегруженный мозг принял команду с удовольствием, напоследок заставив губы выплюнуть:

— Женская группа ОМОНа

— В сером зимою и летом.

— Спрячь свое сердце под сереньким фоном,

— Выкраду с бронежилетом

Следующее пробуждение было не лучше. То есть, лучше, конечно. Голова болеть совсем перестала, только надсадно ныл синяк на груди, да и тот терпимо. Но ни знаменитый киногерой, ни странные звери не исчезли. Гастарбайтер с луком тоже. Кроме того, на полянке присутствовал какой-то искалеченный урод в окровавленной фашистской форме. Цыган и узбек тоже были в форме, но в советской, такой, как в кино.

Лёнька протер глаза, попробовал себя ущипнуть и жалобно спросил пересохшими губами:

— Ребята, вы настоящие?

— Ага, настоящие, — ответил большой обезьян. И подал ведро с водой. Лёнька радостно забулькал. — Кстати, меня зовут Грым. Или Костя, как больше нравится. И мы не обезьяны, а йети. А то Светка уже обижается. Обещала тебе голову открутить, если еще раз обзовешься.

— Понял, что нифига не понял, — обреченно вздохнул Зоммерфельд, с трудом отрываясь от спасительного ведра. — Йети Костя и Света. Цыган Яшка. А мусульманина как зовут?

— Шамси, уважаемый, как и всех первенцев в нашем роду, — ответил таджик, — и я не мусульманин. Аллах Милостивый сделал меня атеистом.

— Ага, понял. А я Лёнька. Леонид Зоммерфельд. Из Тулы. Вы мне объясните…

Костя и Яшка обалдело вытаращили глаза.

— Как тебя зовут? — спросил Грым. — Полностью только. Без отчества.

— Леонид Зоммерфельд… — повторил Лёнька.