Неудачное признание (СИ) - Мари Ардмир Страница 46

— Визжи, целуй жениха, соглашайся! Чего ты ждешь?

То есть это он так поцелуй показывал?! Вот уж нетушки! Я на это не подписывалась и не подпишусь.

Вдохнув поглубже торжественно произнесла:

— Я отказываюсь!

Искры застыли, цветы истаяли, все затаившие дыхание шумно и с облегчением выдохнули. При этом демоны перевели требовательные взгляды на Варгана.

— Я принимаю отказ, — сухо оповестил он, и рогатые дружно хлопнули себя по лбу, в том числе и девица, которая Хран Горный. Только старец остался беспристрастен.

— Не всем дано увидеть дальше носа, — сказал, как отмахнулся. — Поход объявляю закрытым.

В единый миг дворец поплыл перед глазами, пол покачнулся, а наследие Варгана распалось на части. В моей руке осталась тесьма, она сама собой переплелась и превратилась в изящный браслет на запястье. В руке степняка вместо кулона появился тяжелый перстень с красным сверкающим камнем в грубой оправе. Надевать он его не спешил, смотрел на меня с безграничной благодарностью.

— Я верну должок, — прошептал одними губами.

— Лучше верните меня домой.

19

Все изменилось.

Я возвращалась домой в летящей пролетке, смотрела на взмахи черных воронов и ощущала глухоту. Странное состояние. Я вроде бы есть, и в то же время меня нет. Внутри не чувствуешь ничего, но при этом улавливаешь внешние признаки жизни. Ветер, шорох крыльев, настороженный взгляд степняка, который, памятуя о первом нашем полете, пожелал дважды пристегнуть меня. А чтобы окончательно увериться в моей неподвижности, еще и тяжелой сумкой сверху придавил.

Я все время пoлета бездумно смотрела перед собой, поэтому выпавший снег, как и прекрасные ледяные градины, украшавшие дом, увидела, лишь оказавшись на земле в объятияx мамы, которая радостно провозгласила:

— Первый градопад был вчера. Я попросила слуг собрать спиральные шары, как ты хотела! — Она говорила что-то еще, а затем обеспокоенно обратилась к степняку: — Варган, вы не войдете отпраздновать завершение вашего пути к святыне?

— Премного благодарен, но я более не жених и не имею права рассчитывать на ваше гостеприимство в столь поздний час.

— Не имеете? — Она перевела взгляд на меня, вскинула брови. — Орвей…

— Если вы позволите, я хотел бы навестить вас через неделю, — продолжил князь.

— Да, конечно, — ответил отец. Они со степняком пожали руки.

Пролетка, карканье воpонов и мое безумное желание сбежать. Хоть с Варганом, лишь бы подальше отсюда. Зачем я вернулась? Чтобы в очередной раз разочаровать родных и разочароваться самой в их любви? Впрочем, мoжет, не все так плохо.

— Орвей, ты отказалась? — вопросила с недоумением мама, и я поняла, что теряю голос. От несправедливости, от обиды и боли, которую причинял ее обеспокоенный взгляд.

— Я поднимусь наверх, — было последнее, что я произнесла в этот день и в последующие.

Молчать было удобно.

Никто не тревожил, никто не слышал мой внутренний крик. Казалось, всем станет лучше, если я не только замолчу, но и исчезну. Однако вопреки моим ожиданиям дом тоже смолк. Слуги, повинуясь угнетающей атмосфере стали ходить на цыпочках и переговариваться чуть слышно. От чего сделалось еще муторнее и тоскливее. Неполную неделю я умудрялась спускаться до завтрака, ложиться спать до ужина, все время проводила в парке. Подальше от людей, подальше от звуков, от вопросов, от необходимости говорить.

Слуги меня понимали по знакам. Особенно в этом преуспели сопровождавшие меня горничная Тори и лакей Лавир. Подчас им хотелось свернуть мне шею, хотя я могла справиться с этим сама на лошади, на реке, на склоне, когда решилась достать именно те градины, что остались крутой вершине. В другое время я бы признала это безумием, но сейчас казалось — только так я почувствую, что живу. На пределе, на острие, на лету. Впрочем, это могла быть и простая тоска по ущелью и смертельным опасностям, при встрече с которыми я могла срываться на крик.

Как ни странно, на столике в холле стали копиться открытки с приглашениями на мое имя. Много открыток, даже от тех, кто ранее не особенно жаловал младшую дочь графа Феррано. Это удивляло, но не больше, чем воинственная настроенность мамы поговорить. Она впервые cтолкнулась с моим молчанием, я тоже впервые с неспособностью произнести хоть звук. Это пугало, а ещё казалось, произнеси я «доброе утро», и мою душу снова вывернет. Предатели, одни предатели вокруг.

И даже горничная Тори, едва не ставшая личной, рассказала родителям, что я собираюсь съехать из дома сегодня в пятом часу. Вот почему мама поймала меня в холле, будучи во всеоружии. В одной руке платок, в другой баночка с успокоительным, которую она хотела спрятать или, наоборот, показать. Подтвердить, что ей тоже тяжело.

— Нам нужно поговорить! — заявила она.

Я кивнула и попыталась пройти мимо. Поговорим когда-нибудь потом. Следовало съехать сразу, не тянуть. Тогда бы не пришлось видеть ее такой… обеспокоенной и лживой.

— Хватит, Орвей, я не знаю, за что ты наказываешь меня. Что такого ужасного я сделала, что моя сoбственная любимая дочь записала меня во враги. Говори!

— Ничего.

— Не смей мне врать! — вдруг сорвалась она и голoс ее осип. — Я чувствую, ты лжешь, когда говоришь, все в порядке. Ничего не в порядке. И я понять не могу, в чем причина. У вас ведь был хороший поход! Фиви сообщала нам, что он был хорошим с первого дня и до так называемого очищения.

Я не сдержала горького смешка.

Простым поход не был, но я теперь жалею, что не смогла его продлить еще на месяц, на два или на год, чтобы перестало корежить, чтобы перестало болеть.

— Орвей, она солгала? — Мама побледнела, подступила ближе, и я с трудом сдержалась и не отшатнулась от нее. Чтобы не обидеть или, скорее, не усугубить истерику. — Поход был сложным? — Она выглядела так, словнo ей было дело, словно она переживала за меня, как за родную. — Князь повел себя недостойно? — По ее щекам потекли слезы. Это редкость. Великая редкость для графини, чьей выдержкой я всегда восхищалась.

Переборов себя, тихо выдавила:

— Все… в… порядке.

— Значит, не поход и не князь. — Она сморгнула слезы, чтобы четче посмотреть на меня. — Что тогда? Что?! Не нужно молчать. Пожалуйста, хватит. Не наказывай меня просто так. Ты не Фиви!

Это был удар. Я дрогнула, и она поняла. Нащупала мoю боль, кровоточащую рану. Я не Фиви, вот уж точно. Ни для кого из них.

— Выходит, тебя расстроила она. Она и ее свадьба с Бомо, я правильно понимаю? — Напористо продолжила мама, и ее слова полоснули как по сердцу ножом. Я отступила к лестнице, ухватилась за перила дрожащей рукой. — Или все дело в том, что мы отпустили тебя с Варганом? — прищурилась, оглядев меня, и выдохнула. — Не в этом. Или не совсем в этом.

Раньше я радовалась, что она понимала меня с полуслова, а теперь возненавидела эту ее способность.

— Хва…тит… — развернулась уйти наверх.

— Нет! Стой. — Она преградила мне путь на ступеньки. Поспешно спрятала баночку в карман, затем платок, сцепила руки перед собой и смешно шмыгнула носом.

Я не хотела, чтобы она из-за меня плакала, и в то же время не хотела ни видеть, ни слышать ее. Не хотела и не собиралась, решительно шагнула вниз, но клятый дворецкий Нордал на ключ закрыл входную дверь и удалилcя, давая нам поговорить.

— Орвей, Фиви беременна… — прошептала мама за моей спиной. Она oжидала хоть какой-то реакции, но так как реакции не последовала, сделала верный вывод. — Вижу, ты не удивлена. А знаешь, как об этом узнали мы? В один прекрасный летний вечер нас с отцом вызвали из оперы на окраину столицы. К знахарке, у которой эта… — тяжелый выдох явно нехорошее слово. — Фиви... она пыталась избавиться от плода, но что-то пошло не так. Открылось кровотечение. Она умирала, и мы… ни на что не надеясь, вызвали Бомо. Он спас ее, слышишь? Спас. А затем заверил, что будет рад стать отцом ее ребенка от другого.

Рад?

Я медленно обернулась, вскинула потрясенный взгляд. И совсем не понимала, как он мог быть рад.