Ю. Жукова - Замуж с осложнениями Страница 47

— У нас так принято, — говорю не менее светским тоном с такой же улыбкой. — Хорошо воспитанный человек всегда всех благодарит.

Младшие женщины переглядываются, видимо, запоминают на будущее. Ох и нахватаются они от меня манер, я так чувствую. Старуха, кажется, заснула.

— Вы ведь первый раз на встрече? — спрашивает Эсарнай. Динбай наконец-то уселась напротив меня, сбоку от Эрдеген, и тут же принялась с энтузиазмом уплетать творог с мясом. Ага, творог едят ложкой.

— Да, впервые. Я вообще недавно попала к Азамату на корабль.

Эсарнай кивает, а я пробую творог. Он солёный, похож на брынзу. Ничего, съедобно. Я побаиваюсь расспросов насчёт того, почему я вышла за Азамата, так что я переключаю их на культурный контекст:

— А что такое Цаган-идир?

— Белый день, — доходчиво поясняет Эсарнай. Блин, это-то я поняла!

— Это праздник! — радостно говорит молчавшая доселе Динбай. Эсарнай бросает на неё недовольный взгляд, но той уже всё равно. — Зима-до-свиданья-весна-здравстуй! Солнце-ярко-луна-ярко-день-белый!

Меня слегка сносит этим потоком счастливых восклицаний, а Динбай аж раскраснелась. Она вся такая круглая и румяная, как яблочко, и, видимо, очень активная. Но на всеобщем говорит так себе.

— Так сегодня праздник? — спрашиваю я. На Земле-то зима месяц как началась.

— Да, на Муданге сегодня первый день весны, — поясняет Эсарнай. — Новый год. Точнее, это на севере, а на юге наоборот осень начинается, но празднуют всё равно по северу.

— О-о, вот как. У нас сейчас тоже новый год. Только мы его посреди зимы празднуем.

Мы сидим там ещё часа два, пока свет за окном не угасает совсем, и тогда зажигаются цветные лампы в форме рогов. Из радостного лопотания Динбай и спокойных объяснений Эсарнай я узнаю несколько сказок и поверий, связанных с Белым Днём. У них, оказывается, зимой очень пасмурно, и они считают, что на это время какой-то подземный гад проглатывает солнце, а потом, в Белый День, приходит некая крутая богиня и вспарывает ему живот, и солнце выскакивает. Так что день этот солнечный и длинный, и ночью тоже очень светло, потому что все три луны светят вместе.

— У вас три луны? — переспрашиваю я. Знаю, конечно, что на других планетах может быть сколько угодно лун, но я ведь мало где высаживалась, да ещё и ночью…

— Да, они летом светят по очереди, так, что всю ночь светло. А в Белый День они светят все вместе, так что очень-очень светло.

Потом мне ещё рассказывают, что дождь идёт, потому что из моря взлетает дракон и разбрызгивает воду по небу, а ещё что весна — хорошее время для свадьбы.

— Но вы ведь не полетите на Муданг, так что это неважно, — заключает она.

— Мы как раз собирались лететь на Муданг, — непринуждённо вставляю я.

— Но ведь Азамат не может… — осторожно говорит она с полувопросительной интонацией.

— Алтонгирел говорит, что его пустят на несколько часов, чтобы поговорить со Старейшинами.

Эсарнай приподнимает брови и опускает глаза, как будто я сказала нечто неуместное.

— И-и… Алтонгирел считает, что Старейшины одобрят ваш брак?

— Алтонгирел сам нас поженил, — пожимаю плечами.

— О.

— Старый идиот! — внезапно кричит Эрдеген. Динбай немедленно кидается к ней.

— Госпожа Эрдеген! Госпожа Эрдеген, проснитесь!

— Как будто я сплю! — возмущается старуха и зевает.

— Кто она? — шёпотом спрашиваю я у Эсарнай.

— Жена одного из капитанов, — шепчет она в ответ. — Он её всю жизнь с собой возит. Сам-то уж плесень старая. Но, говорят, в молодости она была такая красивая, что про неё песни слагали.

— Госпожа мешать? — тоже шёпотом спрашивает Динбай у меня.

— Да нет… вот только эти её духи… — я машу рукой перед носом и морщусь. Дамы опять переглядываются.

— Дорогие, — авторитетно заявляет Эсарнай.

Я выражаю на лице оскорблённое достоинство.

— Да хоть какие дорогие… запах такой сильный, что я еле могу дышать. Дорогой вещью ещё надо уметь пользоваться.

Кажется, мой высокомерный тон производит эффект: обе дамы внезапно одаривают нашу старушенцию взглядами, полными собственного достоинства. Видимо, до сих пор они комплексовали, что не могут себе позволить употребить два флакона духов за один вечер. Мне вообще не очень нравится, что они так прислушиваются ко мне, получается, я прямо-таки законодатель мод какой-то. С другой стороны, если уж они меня богиней считают, то неудивительно… Но вообще надо быть осторожнее с высказыванием своего мнения по пустякам.

Через какое-то время снизу начинают доноситься звуки, похожие на музыкальные, и мои сотрапезницы будят Эрдеген. Мы все вместе спускаемся вниз. Я довольно быстро нахожу Азамата, он в приподнятом духе.

— Ну как успехи? — спрашиваю.

— Замечательно, — улыбается он. — Куча выгодных сделок. Ты как там, не умерла от скуки с драгоценной госпожой?

— Драгоценной?

— Ну, Эрдеген. Это значит вроде как "моя дорогая".

— Так это не её имя?

— Нет, конечно. Она в юности была такая красивая, что, говорят, сама своего имени не знала.

Мы прогуливаемся по залу, рассматривая невероятный интерьер. В дальнем углу накрывают на стол, с другой стороны между колоннами я вижу стол для игры в бараньи. Условно-музыкальные звуки доносятся от входа, где на ступенях несколько мужчин настраивают причудливые расписные инструменты.

— А почему имена скрывают? — задаю я давно мучащий меня вопрос.

— Ну, — Азамат прищуривается. — Считается, что если знаешь имя человека, то можешь им повелевать. Или отобрать у него что-нибудь, например, удачу или красоту. Конечно, на самом деле это могут только лесные знающие, но люди боятся…

— Знающие что?

— Знающие. Просто знающие. Они тоже могут общаться с богами, как и духовники, но по-своему, нехорошими способами.

— А духовники за ними охотятся? — хмыкаю я.

— Нет, что ты. Не любят их, конечно, их никто особенно не любит. Но они ведь за бесплатно не вредят, только по заказу. Так что с ними воевать бесполезно.

Мы приближаемся к столу с едой, как раз когда всех приглашают садиться. Я замечаю, что мои дамы умащиваются поближе к своим мужьям, и делаю то же самое. Мужики за столом беззастенчиво на меня пялятся, некоторые даже тычут пальцами, обсуждают вслух.

— Смотри-ка, настоящая тощая землянка…

— И как они детей рожают, не пойму.

— Зато лёгонькая, наверное…

— Ну, изящная, ничего не скажешь. А что хилая — так кто ж такую работать заставит.

— Как, она работает?! Целитель?!!

— А ты не слышал, что ли?

— Вон Эцаган…

— И не скажешь, что что-то было!

— Нормально Азамат прибарахлился, и красиво, и в хозяйстве полезно!

Какой-то пожилой мужик начинает хохотать так, что давится и чуть не падает под стол. Я сижу, изо всех сил стараясь не обращать внимания, твержу, как мантру: только-бы-не-покраснеть, только-бы-не-покраснеть…

— Они ведь меня обсуждают? — тихо спрашиваю у Азамата.

— Да, ты сегодня просто тема вечера, — усмехается он. — Все в восторге.

— И тебе приятно, что они так вот вслух меня обсуждают? — спрашиваю с плохо скрываемым гневом. Азамат замечает и склоняется ко мне:

— Потерпи, солнце. Я знаю, что у вас так не принято, но тут никак по-другому быть не может. А уж если на Муданг прилетишь, там просто каждая собака будет на тебя таращиться, тут уж ничего не поделаешь. Но ты им всем нравишься, хоть этому порадуйся.

Я хочу что-то ответить, но тут на стол водружают жаркое. Я понимаю только, что это кто-то на вертеле, без головы и очень большой.

— Что это? — спрашиваю.

— Баран, — отвечает Азамат.

— Такой огромный?! — Может, он слово перепутал?..

— Да, это муданжский баран. Они у нас крупные.

М-да, на Муданге всё крупное, это точно. И обильное.

Алтонгирел и два других духовника режут тушу и раздают гостям, сопровождая свою деятельность заковыристыми причитаниями. Куски мяса все берут в руки и не кладут на тарелку, и я стараюсь следовать этому правилу, хотя оно всё ещё горячее. Азамат предупредительно подсовывает мне салфетку, не иначе, с собой взял.

— Спасибо, солнце, — говорю. — Я бы без тебя тут уже совсем рехнулась.

Баран пахнет бараном, но не до отвращения. Есть его можно. Азамат тихо комментирует:

— А голову сожгли в качестве угощения богам, хотя здесь, на Гарнете — это бред, какие тут боги. А ведь там такие вкусные…

— А ты тоже веришь в этого, который солнце проглотил? — перебиваю. Я, конечно, аппетит редко утрачиваю в силу профессии, но предпочитаю не смотреть в глаза тому, что ем.

Азамат ухмыляется:

— Я смотрю, тебя просветили, и ты думаешь, что это чушь.