Терри Пратчетт - Пирамиды Страница 48

– Мерзость, – изрек старец. – Я чувствовалъ, какъ ее строятъ. Даже во смертномъ сне я чувствовалъ сие. В ней можно упокоить весь миръ.

– Я хотел, чтобы меня похоронили в море, – сообщил Теппицимон. – Ненавижу пирамиды.

– Не можно, – гаркнул Ашкурментеп.

– Ты, конечно, извини, но я действительно терпеть их не могу, – вежливо ответил царь.

– Врядъ ли. Ныне ты чувствуешь лишь легкое неудобство, – произнес старик. – Надобно тысячу лет пролежать тамъ, дабы познать истую ненависть.

Теппицимон передернул плечами.

– Море – вот самое подходящее место, – поведал он. – Растворяешься без следа…

И вся компания направилась к следующей пирамиде. Возглавлял шествие Джерн. Лицо его выражало смесь самых различных чувств, словно картина, написанная глубокой ночью художником, кистью которого водила белая горячка. Следом за ним, гордо выпятив грудь, шел Диль. Он всегда верил, что сможет проторить в жизни свою дорогу, и вот он шел рядом с царями.

Не шел, конечно, – ковылял.

И снова в пустыне стояла чудная погода. Погода в пустыне всегда чудная, если под чудной иметь в виду жар, который пышет, как из духовки, и песок, на котором жарят каштаны.

Верблюдок мчался во весь опор, главным образом чтобы как можно реже касаться земли. На одно мгновение, когда они пробирались через засаженный оливами, возделанный и вспаханный оазис, окружающий Эфеб, Теппику показалось, что он видит «Безымянный» – крохотное пятнышко на бескрайней морской лазури. А может, просто зарябило в глазах.

По ту сторону бархана начинался другой мир, сплошь раскрашенный желтой умброй. Несколько чахлых деревьев еще противились пустыне, но пески брали верх и победно раскатывались бесконечными волнами барханов.

Вокруг царил не только испепеляющий жар, но и полное безмолвие. Здесь было не слышно птиц, не слышно тех незаметных шумов, которые издают деловитые живые существа. По ночам здесь, может, и раздавалось иногда жалобное жужжание насекомых, но днем они прятались глубоко под слоем песка, а желтые небеса и желтые пески сомкнулись в лишенную эха полость, в которой слышалось только могучее дыхание Верблюдка, похожее на шум паровой машины.

Теппик много чего узнал с тех пор, как покинул Древнее Царство, и продолжал пополнять запас своих знаний. Только что ему открылась еще одна истина: пересекая пустыню, неплохо иметь при себе шляпу.

Верблюдок перешел на расхлябанную рысцу: призер верблюжьих скачек может бежать так много часов кряду.

Через пару миль Теппик увидел стоящее над ближайшим барханом облако пыли. Наконец перед ним появилась головная колонна эфебской армии, мерно марширующая рядом с полудюжиной боевых слонов; плюмажи на шлемах развевались в порывах раскаленного ветра. Поравнявшись, стороны приветствовали друг друга.

Боевые слоны! Теппик тихо застонал. Цорт тоже вел на битву боевых слонов. Последнее время боевые слоны пользовались популярностью. Правда, больше всего они склонны были, неизбежно впадая в панику, топтать собственных солдат – наверное, именно поэтому военные умы со всей ответственностью отнеслись к выращиванию как можно более крупных животных. Да, слоны впечатляли.

По непонятной причине многие слоны тянули за собой огромные повозки с балками и бревнами.

Солнце поднималось все выше, и странные синие и лиловые точки стаей мошек зароились над горизонтом.

Теппику вдруг показалось, что верблюд не бежит, а плывет по воздуху. Видимо, это было как-то связано с назойливым звоном в ушах.

Остановиться? Но тогда верблюд может упасть…

Было уже далеко за полдень, когда Верблюдок, пошатываясь, вошел в жаркую тень от обломка скалы, некогда отмечавшего край долины, и медленно рухнул на песок. Теппик без чувств скатился с его шеи.

Отряд эфебцев и примерно такой же по численности отряд цортцев, разделенные узкой полоской песка, застыли друг против друга. Чтобы хоть как-то сгладить нелепое положение, один из воинов замахал копьем.

Открыв глаза, Теппик увидел склонившиеся над ним устрашающего вида бронзовые маски, закрывающие лица эфебских солдат. Металлические губы застыли в гримасе бесконечного презрения. Горящие на солнце брови были искривлены смертельным гневом.

– Эй, сержант, он вроде оклемался, – произнес кто-то.

Металлический лик, выражающий первобытный ужас, приблизился, закрыв Теппику всю видимость.

– А где же наша шляпа, сынок? – спросил бодрый голос, звучащий непривычно глухо из-за металлической скорлупы. – Дома забыл, так спешил схватиться с противником?

Небо по-прежнему кружилось у Теппика перед глазами, но пронизавшая кипящий мозг мысль волевым усилием приказала голосовым связкам действовать.

– Верблюд! – прохрипел Теппик.

– Нехорошо так обращаться с бедной скотинкой, – погрозил ему пальцем сержант. – Прямо не верится, до чего можно довести животное.

– Не давайте ему пить!

Резко выпрямившись, Теппик сел. В раскаленном, как кузница, черепе оглушительно звонили колокола. Люди в шлемах переглянулись.

– О боги, у него и в самом деле зуб на верблюдов, – хмыкнул один из солдат.

Теппик встал и неверной походкой, загребая песок, направился в сторону Верблюдка, пытающегося составить сложное уравнение, которое помогло бы ему подняться на ноги. Язык его свесился на сторону, и выглядел он, мягко говоря, неважно.

Верблюд в депрессии – отнюдь не робкое создание. Он не шатается по барам, одиноко нянча в руках стакан с выпивкой. Он не звонит старым друзьям, чтобы поплакаться в жилетку. Не хнычет и не сочиняет длинные прочувствованные поэмы о Жизни и о том, как она ужасна, когда глядишь на нее с тахты в собственной гостиной. Он не знает, что такое сплин.

Все, что есть у верблюда, – это пара легких, которые вполне можно было бы использовать в тяжелой промышленности, и голос, похожий на рев осла, которого перепиливают циркульной пилой.

Теппик медленно приближался к нему сквозь ослепительное марево. Запрокинув голову, Верблюдок стал вертеть ею, выписывая треугольную траекторию. Глаза его бешено вращались, и, прибегнув к обычной верблюжьей уловке, он сделал вид, что смотрит на Теппика ноздрями.

А потом плюнул.

Вернее попытался плюнуть.

Теппик схватил уздечку.

– Ну, ублюдок, давай, – прошипел он. – Где-то здесь вода. Ты можешь ее учуять. Все, что от тебя нужно, – это чтобы ты придумал, как нам отсюда выбраться!

Потом он повернулся к столпившимся солдатам. Они глядели на него с любопытством – кроме, разумеется, тех воинов, кто не снял шлемы и по-прежнему таращился на Теппика с бронзово-свирепым выражением.

Выхватив у одного бурдюк с водой, Теппик выдернул пробку и вылил воду на землю прямо перед судорожно подергивающимся верблюжьим носом.

– Здесь где-то река, – снова прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Ты знаешь, где она, так давай же – вперед!

Солдаты принялись нервно озираться. Их примеру последовали несколько цортцев, присоединившихся, чтобы посмотреть, что происходит.

Верблюдок поднялся – колени его дрожали – и стал медленно вращаться на месте. Теппик ухватился за него.

«…примем d равным 4, – в отчаянии размышлял Верблюдок. – Пусть a.d равно 90. Пусть d отрицательное равно 45…»

– Дайте палку! – крикнул Теппик, когда перед ним на мгновенье мелькнул сержант. – Пока их хорошенько не огреешь, они ничего не понимают, такова уж верблюжья грамота!

– Меч сойдет?

– Нет!

Сержант помедлил, потом протянул Теппику копье.

С трудом удержав равновесие, Теппик ухватился за острие и нежно огрел верблюда по боку, подняв облако пыли и шерсти.

Верблюдок остановился. Уши его вращались, как радары. Вытаращив глаза, он уставился на скалу. И когда Теппик, ухватившись за клочковатую шерсть, прыгнул ему на шею, он неторопливой рысцой тронулся с места.

«…Дроби получаются…»

– Эй, смотри не врежься… – начал было сержант.

Ответом ему было долгое молчание.

Сержант неловко повернулся, посмотрел в сторону цортцев и встретился взглядом с их предводителем. Они без слов поняли друг друга – это умение повсеместно присуще центурионам и старшим сержантам. Двинувшись вдоль скалы, они остановились у отчетливо виднеющейся в ней трещины.

Сержант-цортец провел по ней рукой.

– Похоже на верблюжью шерсть, – констатировал он.

– И на кровь, – откликнулся эфебец.

– Сдается мне, это одно из тех самых необъяснимых явлений.

– Тогда все в порядке.

Несколько минут оба пристально разглядывали камень.

– Вроде миража, – подсказал цортец.

– В общем, одна из этих штучек.

– Мне еще послышалось, будто чайки кричат.

– Рехнуться можно. Теперь их оттуда не вытащишь.

Цортец вежливо кашлянул и оглянулся на своих людей.