Злобный заморыш (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович Страница 49

Для совершения подобного действа требовалось уничтожить сильный эмоциональный якорь, выработанный Авророй в момент её инициации. Вернувшись в полу-аморфное состояние, лишенное серьезных эмоциональных пиков, девушка постепенно придет к компромиссу, к целостности. Её разуму не придётся разбиваться на «осколки» для существования. Проблема была в том, что сам якорь оказался живой и вполне активной личностью, чье местонахождение было неизвестно.

Магнус Криггс.

Невысокий, худой, правильные и симметричные черты лица. По какой-то причине закрывает глаза очками или очень сильно щурится. Человек или довольно высокий гном. Вызывает неосознанную симпатию, сейчас безымянная личность это может понять. За всё время путешествия вдвоем, Аврора не причинила ему никакого ущерба ради собственного развлечения. Личность помнит нечто невероятное — Суматохе даже не хотелось ничего делать! Следовательно, есть фактор дополнительной опасности. Нужно учесть.

Сделав все необходимые выводы, существо занялось «перекрашиванием» определенных участков своей личности. Холодный и жесткий разум, начисто лишенный эмоций, видел перед собой лишь одну цель — грамотное уничтожение «якоря» под именем Магнус Криггс. Ненависть и страх, оставшиеся у Авроры после броска в воду, он медленно и уверенно переплавлял, изменяя под новый стандарт. Одно усилить, другое изменить, немного сместить точки приложения… Сейчас он делал с самой Суматохой и собой ровно тоже самое, что она творила в своем обычном состоянии с кораблем. Менял целое, чтобы добиться определенного результата.

Никакое сознание, никакой разум из всех известных не стал бы целенаправленно менять себя, чтобы сподвигнуть своего носителя всего лишь сменить точку зрения на другое существо. Но само создание не чувствовало себя личностью, оно лишь решало приоритетную для выживания задачу. Конечным результатом его трудов стал гипертрофированный страх, который должен будет овладеть младшей Аддамс при мысли о Магнусе Криггсе.

Этот субъект слишком опасен. Он не должен жить, но личная расправа — наиболее неприемлемая из стратегий. Необходимо воспользоваться услугами других разумных. В идеале — тайно, не выдавая своего местоположения. Существо дублировало эти мысли, ставило отпечатки на будущие «осколки», вбивало в собственный мозг установки, разрушало немногочисленные связи, безжалостно действуя с запасом.

Найти и уничтожить. Пока якорь существует, Аврора Аддамс не сможет встать на путь самостабилизации. Её личность вновь и вновь будет скакать от обычного своего состояния до рационального «альтер-эго», получая повреждения раз за разом.

Высший приоритет?

Невозможно. Есть текущий приказ от наиболее ценного союзника. Ситуация с личностью далека от критичных изменений. Необходимо продолжить путь в Урфинорк. Выполнить просьбу покровителя. Запросить ресурсов. Найти основную цель. Найти исполнителей. Уничтожить. Исцелиться.

Перепроверив свои действия и предчувствуя скорое прекращение эффективного функционирования, воплощение рациональности решило самостоятельно прекратить сеанс, усилием воли разлетаясь на «осколки», ставшие Авророй. По его вычислениям, это здорово увеличивало шансы сохранности существа в неизменном виде до следующего раза. Чувства хорошо выполненной работы «альтер-эго» не испытало. Оно в принципе не могло испытывать какие-либо чувства. Что, в итоге, посчитало бы огромной проблемой, если бы могло.

Но, как говорится, «сытый голодного не понимает». А еще говорится «история не терпит разной фигни, особенно если эта фигня сослагательная». Колоссальный объём эмоциональных переживаний, впечатлений, нюансов и полутонов, всю эту чрезвычайно запутанную систему сцепок, противовесов и взаимосвязей живой женщины с чрезвычайно сложной родословной, ущербное рациональное «альтер эго» просто не могло воспринять.

Когда ударившаяся лбом об стол Аврора Аддамс открыла глаза, она уже была кем-то иным. Не собой-прежней, не собой-запланированной и уж точно не собой-рациональной. Почти пустую каюту, где из мебели была лишь койка, стол и сама владелица, огласил протяжный зевок, перешедший в звук почесавшейся Суматохи, после чего её слегка сонный голос уверенно заявил миру:

— Хочу мужика!

Именно в этот момент команда корабля, называвшегося когда-то «Молниеносный», вся и сразу испытала самую мощную эрекцию в их жизни.

Глава 18. Смех богов

Основа любого плана — известные постоянные и переменные, а также способность человека предугадать неизвестные величины. Я, как бывший бухгалтер, всячески верил в мощь и правоту цифр, неплохо ими оперируя, но разве что на бумаге или экране компьютера. Реальность же торжествовала совершенно другими законами. Видимо поэтому простой жизненный опыт, выигрываемый лишь активно проведенными годами, сказывается на планах куда серьезнее, чем способность оперировать цифрами и формулами.

— Нет! Нет, сука! Не надо! — хрипел отползающий от меня полуорк лет сорока. Его многократно пропотевшая одежда, больше похожая на обноски, была сделана из того же материала, что и моя, лишь слегка потрепанная стиральной машинкой в Хюгге. Как нужно жить, чтобы «убить» такой материал, я не представлял. В бедре у него была большая сквозная дыра.

— Тварь ты тупая… — шипел я, прижимая руку к окровавленному боку и ковыляя вслед за отползающим, — Животное. Пацана за что?

— Сын, сука! Это сын мой был! — в глазах жалкого подобия разумного существа промелькнула ярость, тут же смытая болью и страхом. В моем зрении ублюдок светился ровно тем же красным цветом, что и ихорник. Но отползать он ни на секунду не перестал.

— Я тебя спрашиваю — за что ты пацана с собой взял?! — мне было очень больно говорить, но знать ответ было нужно.

— Взрослый уже! Пора! — выкашлял из себя полуорк, проезжая ладонью по траве и падая навзничь. Поняв, что отползался, он вновь хрипло заорал, — Не стреляй!

— Мразь.

Палец, не дрогнув, дергает спусковой крючок. Пуля зарывается в живот ублюдка под углом. Он хрипит, сучит ногами, пучит глаза, но я уже убираю револьвер, наклоняясь над еще живым полукровкой, а затем начинаю его быстро обыскивать. Патроны, зажигалка, кисет, нож. Всё пойдет. Все нужно. Но еще больше мне хочется просто уехать отсюда. Жаль, что не выйдет. Сначала нужно будет добить умирающую лошадь, придавившую своим крупом зеленоватого паренька, которому, наверное, нет и пятнадцати. Вырезать из животного несколько кусков и съесть, залечивая рану. А еще по пяток килограммов можно выделить с интересом посматривающим шкрассам. Придётся терпеть.

Паренек мертв, удачным выстрелом ему пробило горло. Стрелял я.

Мой план был не просто хорош, а чертовски хорош. Нагнать поезд, влезть на него, определить вагон с главарем банды и Хорионом. Нацепить на себя пару заранее припасенных железок, что мне с радостью отдали за один из вещмешков с шкрассов. Ворваться в купе, убить всех, кроме сына Механика. Затем мы садимся на гигантских манулов и уезжаем в закат. Счастливый конец. На случай не очень счастливого конца я сторговал пару живых куриц, которых планировал повесить себе на спину в виде срочного пайка для регенерации.

Охренительный план. Вот кто ждет бешеной атаки со стрельбой, находясь в вагоне движущегося поезда? Да, я простой бухгалтер в прошлом, но самим планом гордился изо всех сил. Дерзко, мощно, умно… да и вообще — единственно, в моем случае, верно!

Все сразу же пошло наперекосяк. Едва ли не единственная и уж точно старейшая транспортно-пассажирская железнодорожная ветка была буквально усеяна поселениями, вдоль которых мне нужно было проехать. А как могут прореагировать местные ковбои, пасущие свои тучные стада на заливных лугах, когда мимо них несется какой-то коротышка на двух очень дорогих шкрассах?

Эти сукины дети реагировали совершенно одинаково, буквально под копирку. Бросали все дела и неслись вслед во весь опор, стреляя в белый свет, как в копеечку. Густому подшерстку манулов на пули было откровенно чхать, хвосты при беге они держали поближе к земле, поэтому в гузно им попасть тоже было нереально. Единственной кое-как уязвимой целью был я. С десяток погонь окончились ничем, а вот еще у троих местных оказались очень хорошие лошади. Первых двух мне удалось снять бескровно для себя, а вот последний, отходящий сейчас в агонии, умудрился прострелить мне бок, разменяв его на собственное бедро. Свалившись с шкрасса, я прикинулся дохлым, чтобы затем выстрелить в лошадь, а затем в пацана, пока его папаша, запутавшийся раненной ногой в стремени, ездил жопой по траве с криками.