Павел Рязанов - Барон в юбке Страница 5

– Приучили же тебя к чистоте, девочка - невольно подумалось мне;

– Странно для средневековой леди, не правда ли? В то время, сдается, мыться вообще считалось дурной приметой - счастье, говорят, смывается…

Вода в ручье была ледяной, и я весь покрылся (покрылась…, блин, привыкать теперь надо…) огромными мурашками. Ощущение холода и привело меня в чувство. Я потихоньку начал выплывать из глубины сознания. Первыми появились ощущения - закушенная губа, текущие из мокрого носа сопли, бегающие под кожей мурашки.

Первым делом - одежда. Обгаженный мною плащ до конфуза с отказавшимся повиноваться мочевым пузырем подошел бы идеально, но лучше теперь поискать чего почище. Подхожу к своему ночному убежищу и начинаю рыться в груде выпавших тюков, перебирая их в надежде обнаружить тот самый, в котором был найден плащ.

Пол часа рытья среди вываленного на дорогу барахла из перевернувшегося фургона увенчались успехом: решив, что быть в средневековье женщиной будет для меня как-то вовсе невесело, решаю напялить мужской костюм, хотя тело само собой рвется схватить найденные в одном из сундучков блестящие побрякушки. Наконец нахожу что-то подходящее и одеваюсь.

На мне грубые кожаные штаны, тонкого полотна рубаха с кружевными отворотами, полукамзол и мягкие, заботливо выделанной замши, сапожки- ботфорты. Задумчиво перебираю побрякушки из найденного ларца, которые мимовольно были схвачены моим, слишком самостоятельным, телом, пересыпаю их в кошель на поясе и усмехаюсь: -кто бы ты ни была, девочка, у тебя, несомненно, неплохой вкус- выбранные тобой вещички весьма и весьма дороги, а ты инстинктивно схватила самое ценное… Мда-а… Кто же ты была такая? Судя, по твоей чистоплотности и лакированным коготкам, которые еще не все пообломались, ты, возможно, и не отсюда: может, мы попали сюда вместе и ты вместо меня сейчас сидишь в моем теле?

Вопросы, вопросы, и ни единого ответа…

–Хрен со всем этим! - Надо действовать.

Пытаюсь сообразить, что делать дальше, куда идти и за что хвататься. Во-первых, необходимо разжиться каким-нибудь оружием; во-вторых, запастись провиантом; в-третьих, если уж мне привалило такое счастье набрести на ничейный караван, то грех будет бросить все это добро в лесу, основательно не обследовав его и не припрятав все самое ценное, вдруг пригодится в будущем?

Что здесь является оружием? Ну конечно же: меч, щит и доспехи - вон, сколько трупов в железе валяется. Однако, что странно - не похожи эти латники на купцов, хоть убей, не похожи: во-первых, насколько мне известна ситуация в средние века, у мало какого купца хватит денег обрядить полтора десятка людей в кольчуги, пусть и плохонькие, максимум- кожаные куртки с нашитыми железными бляхами или кольцами, а вон, возле дальнего фургона лежат двое в полном доспехе, изрядно покореженом копытами, судя по богатству и роскоши отделки, из местного высшего сословия. Сдается мне, что не простой это караван, и вовсе не купеческий, скорее, это отряд, сопровождавший какую-то важную шишку или груз.

Осматриваю маленький фургон, который эти двое в латах защищали до последнего - он практически цел, только опрокинут набок - лежит, немо задрав в небо дышло с обломанной оглоблей, перед ним - настоящий бруствер из туш мертвых тварей, которых накрошили эти молодцы, прежде чем полечь под копытами набегающего стада. Не знаю, кто эти парни, но их поступок достоин уважения - они сумели сдержать атакующих животных и заставили стадо пронестись слегка в стороне от защищаемого ими фургона.

В руке перемолоченного копытами, словно пустая консервная банка, брошенная на шоссе под колеса машин, трупа в богатом доспехе, замечаю блеснувший вороненой сталью клинок. Рука сама так и потянулась к нему.

– Тэ-экс, сталь так себе, обычное кованное железо - булатом и не пахнет, вон сколько зазубрин, да и тяжеловат ножичек-то под мою новую руку, но, в целом, сгодится -клинок не ахти, так хоть балансировка отличная.

Я подошел ближе, заглянул внутрь, и мне стала понятна причина, побудившая тех двоих насмерть стать на пути разъяренных туров: из глубины фургона на меня блеснули четыре пары зареванных, широко распахнутых глаз, со страхом и надеждой глядевших с перепачканных детских мордашек…

– Ваша светлость! Ваша светлость! В ваши владения вторглась огромная орда гуллей! В зале вмиг стало тихо.

Барон Гвидо Ле Гилл устало оторвал воспаленные глаза от карты на столе и поднял их на вбежавшего в зал человека.

– Я знаю, Хлой, знаю. Я ждал этого.

Он оглядел мрачных рыцарей, стоявших рядом с ним вокруг стола с картой и склонил голову.

– С тех пор, как в Степи закончилась заварушка между каганами, я жду.

Кочевники избрали нового Каган-Башку, поэтому появление орды в этом году закономерно. Я, да и вы, мои соседи, - он вежливо кивнул собравшимся в зале господам, - уже много писали об этом в Преворию, я сам, лично, наплевав на гордость, ездил туда и умолял сенат прислать хоть три когорты тяжелой пехоты и десяток манипул лучников, но они остались глухи к нашим просьбам.

Эти торгаши в Сенате считают, что орда в этом году не посмеет напасть, они видите ли, в прошлом году подписали с каганом Хази-беем договор о ненападении. В итоге державший границу Пятый Легион бросили в Лимьи горы усмирять диких лемцулов: мол, орда, связанная договором, в Фронтиру не сунется, а от мелких банд людоловов мы и своими силами отобьемся. К тому же, Хази-бей взял у них на 'укрепление мира в степи' три тысячи золотых под проценты, и, дескать, 'стоит горой за своих благодетелей'…

– Идиоты! За своими сварами и жадностью они и не догадываются о том, что Хази-бей, их же золотом заткнув пасть большинству своих противников на Хурале Вождей, сумел добиться большинства голосов и занять юрту Каган-Башки, пустовавшую уже почти сто пятьдесят лет, со дня Ок-Келинской битвы.

Все остальное закономерно:

Каган-Башка - военный вождь, его власть действует лишь во время военных действий, поэтому ему необходима война. Всех своих врагов, из числа вождей не признавших новоиспеченного Каган-Башку кланов, он уже вырезал, и куда, по вашему, ему направить свои орды? На Мосул? Так у них Перекоп, его и за три года не взять, а до Линя кони гуллей по пустыне не пройдут, чай, не горбачи-пустынники, вот други, и остаемся одни мы…

…По последним сведениям, на нас идет восьмитысячная орда, а у нас, в пяти дружинах - триста шестьдесят латников и две сотни легких лучников наберется, а если крестьян вооружить - то с тысячи полторы народу наскребем…

– Вот так то, други. Я-то, дурень старый, все надеялся на то, что у наших господ сенаторов осталась хоть капля ума и чести - вспомнят о долге сената перед вассалами Империи, а они еще и остаток легионеров из Фронтиры увели…

– Ох, сдается мне, неспроста все это, продали нас, как пить дать, продали… - мрачно подал голос один из гостей.

– Вот-вот: продали, а теперь ждут, когда мы, разбитые наголову, кинемся к ним просить убежища. Они там, в Превории, спят и видят, как бы показать своим зарвавшимся вассалам из центральных провинций, где их место, а тут такой случай - вот мол, смотрите, что будет с вами без поддержки легионов сената - вторили ему с другого конца стола.

При этих словах осунувшееся лицо Лен Гилла вдруг затвердело, в глазах вспыхнул бешеный огонек, он с лязгом впечатал руку в дорогой, тонкой кожи, перчатке в стол:

– Одно хочу сказать, господа: предали нас, или нет - не имеет значения - Ле Гиллы никогда не отступали, не отступят и впредь…

Я решил: я и мой род будем защищать свой замок до последнего - поляжем все, но бегством от гуллей спасаться мы не намерены! Сто пятьдесят лет адского труда по освоению этих краев моими предками обязывают меня: умереть, но не дать осквернить могилы и память моих дедов, грязными ногами гуллей!!!

…Я не говорю уже о так и не отмщенных костях прежних хозяев этого края - они и не думали ни бежать, ни сдаваться - тихо закончил он.

– Вы правы, лан Ле Гилл, это все воняет, и воняет очень грязно. Жаль, что в Империи понятие 'честь дворянина' в последнее время большей частью уходит в область преданий, особенно в Превории, среди господ сенаторов - взял слово чудовищной ширины плеч рыжебородый мужчина, по самую макушку закованный в многослойную чешуйчатую мокролясскую броню - барон Спыхальский.

– Нам же, все еще в нее верящим, остается лишь лечь костьми, защищая свои майораты и своих людей. Я с вами, лан Гвидо! Вы правы, тысячу раз правы - дать реальный отпор гуллям мы можем лишь объединив все свои силы!

Старый Гвидо поднял благодарный взгляд на храброго мокроляссца:

– Спасибо, сэр Варух, иных слов от главы славного рода Спыхальских я и не ожидал… Кто еще с нами, господа?

Почти все присутствующие сеньоры дружно сделали шаг вперед, и, стукнув кулаком в грудь [3], склонив головы в легком поклоне, признали старого барона своим воеводой.