Мария Вересень - Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются Страница 5

— В году семь тысяч сто восемьдесят шестом от последней битвы и нового сотворения мира… — начала я. У педанта Рагуила, любящего точные даты, навернулась на один глаз слеза умиления, — …в пределы Поречья с востока вторглись кочевые народы под предводительством правителей Ветра, Чумы и Неистового. Правильно?

— Абсолютно, госпожа Верея. Но я надеюсь, вы все-таки пройдете от дверей к кафедре. А то у меня невольно возникает ощущение, что вы к нам на минутку заскочили. А ведь формирование Северского пантеона — тема глобальная, не на один и даже не на два урока.

Я закатила глаза, а Анжело начал бешено листать конспекты, ища вчерашнюю тему. Рагуил, вытянув губы трубочкой, делал вид, что глазеет в окно, и только что не ржал в голос — он тоже умел проворачивать трюки с тетрадями учеников в духе балаганных факиров. Все, что самоуверенные демоны не удосужились прочесть, навеки стерлось из тетрадей и учебников. Теперь нам предстояло паломничество в мрачные подвалы школьного архива.

— Так что у нас с Поречьем? — глумливо осведомился козлоногий.

— Народы двинулись на север, вытесняемые варварами-степняками, — мучительно выдавила я, припоминая крохи общей географии, полученные мной в приюте. Звонок едва не исторг из моего горла победный клич.

— Да! — Анжело хлопнул ладонью по парте и тут же серым прахом рас сыпался под взглядом Рагуила.

— Но я надеюсь, завтра с самого утра…

— Вы услышите мой доклад, — заверила я уже полупрозрачного, но от этого не менее жуткого учителя, от которого оставался только один глаз. Тот, огненный.

При первой нашей встрече Рагуил с увлечением рассказывал о своем участии в Последней Битве, и с тех пор его улыбка леденила не только мою кровь. Хотя втайне все ученики надеялись, что Сатаныч нас попросту дурил.

Глаз удовлетворенно моргнул и пропал, а я съехала по кафедре на пол.

— Надо идти в архив, — озабоченно пропыхтел над левым ухом Анжело.

— А, господин подсказчик. — Я попыталась ухватить его за чуб, но демон уже сидел на своем месте за партой и хмурил лоб, пытаясь хоть что-то вычитать в тетради. Однако ж все записи странным образом обернулись мелкими картинками и живописали в красках, как порют нерадивых учеников.

— Извини, подруга, но мамой клянусь, там про нашествие с востока было написано. — Демон с неподдельным раскаянием в глазах ударил себя в грудь.

— Неуч, лентяй и бездельник, — заключила я. — В архив-то со мной пойдешь?

Пустая аудитория ответила мне гробовым молчанием.

— Предатель и провокатор, — окончательно расстроилась я, представив свое скорое безрадостное будущее — или меня сегодня скушают в архиве, или завтра в классе. Завтра, конечно, лучше. Но с другой стороны, в жизни всегда есть место чуду… и подвигу.

На дрожащих ногах я спустилась в подвал, в хозяйство Рогача.

— Чего надо? — уставился на меня недовольный бес, застигнутый врасплох с какой-то амфорой в руках. В сосуде кто-то подозрительно стонал и бился о стенки.

— М-мне в-в архив. — Дрожа душой, промямлила я, проклиная себя за то, что вообще додумалась прийти сюда одна. Крутые лестницы были покрыты слизью, разбиты и выщерблены так, словно сто чертей катали по ним пудовые гири, плевались, выпивали, сморкались, одним словом, веселились. Узкие коридоры заросли мхом. Стены сочились подозрительного цвета жижей. А с потолка время от времени валились жирные лоснящиеся слизни, падали в клубящийся по полу туман, густой, непрозрачный и вонючий. Камеры-отнорки были забиты ящиками и бочками. Ледяной сквозняк бодрил мурашек на спине. В темной дали слышалось бормотание и плач.

— Ключ висит на стене. Забирай и убирайся, — буркнул недовольный завхоз, пятясь от меня задом. Внезапно амфора в его руках пошла паром, начала дергаться и биться, словно в ней сидел сом, решивший вырваться на волю. Рогач с визгом подскочил на месте и бросился прочь, швырнув кувшин на кучу пакли. Я тоже завизжала и со всех ног припустила вверх по лестнице. Позади кто-то хохотал и смачно бился о стены, лестница прыгала под ногами, ключ выскальзывал из потных от ужаса ладоней.

Сотня крутых ступеней промелькнула под ногами как одна. Мы с Рогачом остановились наверху, едва дыша и с ужасом ранимых травоядных глядя в темноту.

— Ты… Это… — отдуваясь, проговорил бес.

— Ага, — не стала я вступать в дискуссию и тяжело потопала прочь, понимая, что в архив я в одиночку не пойду.

Школа была пуста и тиха. За дверьми слышались потерянное бормотание учеников и пламенные речи преподавателей. Стучали по наглядным пособиям указки. Скрипел, протестуя против насилия, терпилец-мел. Похоже, я вообще скоро перестану ходить на уроки.

Изобразив зубасто-виноватую улыбку, я сунула голову в кабинет естествознания:

— Офелия Марковна, можно?

Кощеиха подпрыгнула от неожиданности, вызвав приступ здорового смеха у подопечных. Схватилась за сползающие очки, потянула за поехавшую с плеча мантию и все перекосила так, что мне сделалось стыдно за взрослого человека — не первый же год в Школе, чего так пугаться каждого шороха?

Наша всезнайка сделала большие глаза и, выглядывая из-за кадки с фикусом, начала мне делать знаки.

Нечего делать, пришлось идти позориться.

Пока класс хохотал, я объяснила нашим «святым мощам», в какую кашу вляпалась. Как только в Школе все узнали, что на меня практически не действуют обычные, привычные в быту проклятия, наговоры и чары, их на меня посыпалось столько, что я теперь сплю без продыху. Такая вот странная реакция организма.

— Это безобразие, — прошипела Офелия Марковна. — Я сегодня же поставлю в известность Феофилакта Транквиллиновича.

— Лучше отпустите меня в архив, Офелия Марковна, — жалостно запищала я.

— Хорошо. — Кощеиха высунулась до пояса из-за фикуса, оглядывая класс, как белка — подозрительно притихший лес. Чем позабавила учеников еще раз. — Сегодня простая тема. Голосемянные.

Я на всякий случай кивнула головой, чтобы не расстраивать хорошего человека. Хоть мохнатосемянные, лишь бы отпустили.

— Стой. — Офелия осмотрела меня со всех сторон. Провела по лбу золотым кольцом, осталась недовольна. Однако после прысканья мне в лицо водой, бормотания молитв и навешивания полудюжины оберегов я была отпущена и благословлена. Осталось только выбрать, с кем мне пойти на подвиг.

Я, конечно, предпочла бы Алию с тяжелым топором на плече или вообще с толпой. Да только как уговорить толпу? Вздохнув, я пошлепала в комнату. Все наши вещи — тетради, одежка, летняя обувка и оружие — лежали в огромном, хитром сундуке Алии. Огромный и красный, как домовина вурдалака, он легко катался на колесиках. Я вытянула его из-под кровати, дернула крышку и поняла, что вчера в нем рылась Лейя: все было вверх ногами. Пованивающие, растоптанные тренировочные бахилы Алии были небрежно завернуты в ее же беленькое платьице — на всякий случай. Сверху на нем валялся обсосанный и намертво присохший петушок, а вокруг него в красивом беспорядке «всяка хрень», как говорила Алия в порыве поэтического вдохновения.

Поняв, что хуже не будет, я начала кротом вгрызаться в эту груду. Где-то там, на дне, должны были лежать заранее сшитые добросовестной Алией тетрадки для черновиков. Однако первым, что угодило в мои руки, оказался дневник Лейи, который та любила пописывать, сидя вечерами на подоконнике и томно закатывая глаза. Я утверждала, что, наверно, она кропает стишата, но Алия, отрицавшая пользу разнообразия в творчестве, утверждала — «всяку хрень».

Чуть не урча от нетерпения, я вытащила тетрадь из сафьянового мешочка и раскрыла на середине, азартно шаря взглядом по ровным, словно ребенком выписанным, рядам буквиц.

«Зима. Первый день полной луны.

Сегодня было морозно. Звезды огромные и притягательные. Воображала себя ведьмой. Летала до одури под луной. Понравилось, хотя и не всегда попадала в стог. А еще какой-то дурак воткнул в них вилы. Мальчишки-старшеклассники играли с летавицами на раздевание, я помахала им рукой.

Второй день луны.

Обидно. Оказывается, вчера в Школу прилетала баньши. Говорят, жутко выла и билась в окна. Теперь жди, когда снова вернется. Невезучая я… Пойду еще поиграю в ведьму.

P.S. Опять воткнули вилы, дураки.

… до новолуния.

Если у всякого строения есть свой дух-хранитель, то есть ли он у Школьного акведука? Надо выяснить.

Следующий день.

В акведуке темно, сыро и холодно. Всю ночь кричала и звала духов. Никто не откликнулся, зря вымокла только.

P.S. Снова прилетала баньши, только теперь, говорят, бродила по Школе. Громче всего плакала в умывальнике. Никто не пошел мыться. Что ж мне так не везет?

… без даты.

Только сейчас поняла, что на каждом этаже по уборной. Как это возможно? Поговорила с домовым. Много плакал и вырывался. Да, поиски истины тяжелый труд…»