Андрей Белянин - Приключения бравого казака Страница 5

А только в одну ноченьку снится ей сон, будто бы ангел небесный лба ее крылушком белым касается и враз прозревает она… Видит село родное, поля зеленые, небо синее, всю красоту природную в красках жизненных. И до того энтот сон ей в душу запал, что ни о чем более и слышать не желает - ждет девка ангела-исцелителя! Ну дело-то нехитрое - ангела ждать, да где его взять?

Во ту пору шел дорогою стольною казак. Глаза синие, руки сильные, портупея скрипящая, шашка блестящая, на мордень не страшный, но зверь в рукопашной… Как проходил вдоль села да за заборчик глянул, а там… Сидит краса-девица, коса - хоть удавиться, лицом - Венера, и все по размеру! Обалдел казачина от нарядности такой и полез знакомиться по симпатии:

– Здравствуй, краса-девица!

– Здравствуй, добрый человек.

– А не угостишь ли странничка ковшиком воды колодезной, истомился в пути, иссох весь.

Девица кивает, ковш наливает, на голос шагает да и все как есть проливает! Стоит он - ax! - в мокрых штанах, и дела ему - все к одному - хошь в ругани, хошь в слезах, а суши портки, казак! Тут-то и понял он, что девица бедою горькой обижена, слепотой ущерблена… Взяла его за сердце жалость.

– А и нет ли какого средства, чтоб тебе, краса ненаглядная, зрение возвернуть?

– Отчего же, есть одно…

– Так скажи, поведай какое! Уж я-то не поленюсь, на край света заберусь, а без лекарствия не вернусь, вот чем хошь клянусь!

– Клятвы мне не надобны, - девица отвечает скромненько. - А вот тока ежели ангела Божьего приведешь да коснется он крылом белым лба моего, я уж, поди, в энтот миг и прозрею!

Тут и сел казак… Мыслимое ли дело - живого ангела с небес приволочь?! Однако ж слово казачье не мычанье телячье, коли дал, держи - не то срам на всю жизнь!

– Жди, - говорит, - меня через три дня. Раздобуду тебе ангела, не попустит Господь таковой красоте помирать в слепоте!

Ну девка с радости в избу побежала, два раза стукалась, но живой до дверей добралась. А казак в путь-дорогу отправился, ангела искать. Далеко от села ушел, да ничего не нашел. Уж и людей спрашивал, и к попам ходил - не знает никто, где ангела Божьего сыскать.

К исходу срока, в ноченьку последнюю, задремал он во чистом поле, и был ему явлен дивный сон… Будто бы спустился с небес ангел Божий в одеждах сияющих, крылышком эдак у виска повертел, с намеком, да тем же крылышком казаку по лбу постучал. А звук-то долги-ий…

Как вскочит казак! Как пронзит его мысль умная! Как побежит он в то село дальнее, ночь не в ночь, а версты прочь! Добежал к утру, успел, стало быть… А уж девица-то на заре у заборчика стоит, все лицо горит, ждет обещанного, как любая женщина… Так казак, не будь дурак, хватает за шею гуся соседского, клюв ему ладонью зажимает и к красе ненаглядной спешит.

– Вот, - докладывает, - прибыли мы с ангелом! Не отказал Всевышний мольбе казацкой, уж теперича тока изволь лобик свой белый подставить для благословения…

Девка-то и обмерла! Слезы в три ручья пустила, у самой дар речи пропал. Пальчики вперед тянет, а они на перья так и натыкаются. Ахнула она тихим писком, а казак крылом гусиным нежно эдак лба ее выпуклого докоснулся. Гусь аж извивается весь, но крякнуть не смеет сильна рука казацкая…

На тот момент, как почуяла девушка лбом своим пера благословение - в сей же миг в обморок и хлопнулась! Из дому родные набежали, кричат, шумят, соседи за птицей домашнею заявилися, ужо, того и гляди, побьют казака. Да отдал он им гуся, не жалко… А тока тут девице в личико водой попрыскали, она глазоньки открыла да и видит все! Прозрела, стало быть!

– Вот, говорит, - мой избавитель! Он слово сдержал, ангела с собой привел, что меня исцелением осчастливил…

– Ангел, вишь, улетел, - казак с улыбкой старательной ответствует, - а ты, любовь моя распрекрасная, не подаришь ли поцелуем в награду за старание?

… В общем, тут и поженили их. Свадьбу сыграли веселую, да и жили потом молодые душа в душу и вплоть до самой старости вспоминали ангела Божьего. Особливо казак, причем того, что у виска крылышком крутил…

Тока к чему я это? А бывает, и ложь правому делу служит, главное, чтобы сказка хорошо кончалась, так-то…

В одной деревеньке жила-была девка. Сирота-сиротинушка, одна тока тетка старая из родни у ней и осталася. Да и девка-то сама собой обычная, душа лиричная, все в меру, небольшого размеру, нраву веселого - есть такие в селах…

Вот как-то раз по бабьему лету пошла она раз с подружками в ночь гулять, хороводы водить. Ну, там, пляски, гулянки всякие, частушки народные, парни, через одного, тверезые… Поют да хохочут, разных девок щекочут, с ними же обнимаются, в любви признаваются, прячутся по двое - дело-то молодое…

Девка от подружек не отстает, веселится, как умеет, а тока глядь-поглядь, да и начал крутиться вокруг ней парень. Сам высокий да красивый, одет нарядно, пострижен опрятно, в красном да черном - смерть девчонкам! На других-то и не смотрит, а все вокруг сиротинушки вьется - то спляшет перед ней, то песню громче всех запоет, а уж через костер высокий не тока прыгал, а и перешагивал, эдак с расстановочной. Все ему нипочем! Девке-то лестно таковое внимание, краснеет она, за ручку себя подержать дозволяет, внимает речам сладким.

– Уж ты скажи, краса милоликая, пойдешь ли замуж за меня?

– Ой, ну я подумаю…

– Да ты сразу скажи - жить мне теперича али помереть?

– Ой, ну я не знаю…

– А коли откажешь молодцу, сей же час при тебе полное самоубийствие исполню! Вона, об пень башкой, и вся недолга…

– Ой, ну я согласная…

Дали они друг дружке слово верное, прилюдное да и опять всем хороводом в пляс пошли. Подружки все косятся, завидствуют - эдакого барина неместного отхватила, дуреха… А тут незаметно и ночь прошла, небушко розовым окрасилось. Нареченный взбледнел как-то, а с первым криком петушиным - рассыпался черным пеплом по ветру! Тока и донеслось из-под сырой земли:

– Вот уж я за тобой приду, невестушка-а…

Тут тока и поняли все, что был энто - всамделишный черт! А сирота ажно так в крапиву и села - поняла, кому слово дала, за кого замуж собралася…

… Поутру вой на все село! Виданное ли дело - черт живую девку просватал, а кто сам доброй волей нечистому поручился, тому спасения нет. Поп в церкови и на порог не пустит, и грех не отпустит, да еще поглядит грозно, что ж теперь реветь - поздно…

Ну а покуда она плачет-убивается, у старой тетки в ногах валяется, шел вдоль деревни казак! Из краю ордынского, от шаха хивинского, кудряв головой, собой удалой, при форме, при шашке, в чуть мятой фуражке, идет-шагает, на груди "Егорий" играет! Вроде бы дел у него в той деревеньке и не было, другой бы прошел да не оглянулся - мало ли с чего девка глупая слезами заливается… А этот не стерпел:

– Что ж за печаль-кручина такая у вас приключилася? Али помер кто?

Девке тож выговориться надо, она и рада, цельный час казака грузила, все как есть изложила… А закончила рассказ - снова в слезы сей же час!

– Ладно, девка, тока не ной. Осень на дворе, а ты сырость разводишь. Пусти-ка меня в избу, посижу-покумекаю, как твоему горю помочь…

Ну сирота да тетка в дом его приглашают, за стол сажают, подают остатки каши да еще щи вчерашние. Казак за все благодарствует, а сам лоб морщит, думу думает. Долго думал, соопределялся, в уме взвешивал, а потом и говорит:

– Надо замуж идти! Коли слово дадено, так бери честь и неси - много дур на Руси… Доставай самое что ни на есть разнарядное платье да платок поцветастее, а соседям накажи и носу через забор не просовывать - не ровен час, цельным кагалом нечистая сила за невестой явится!

Девка, как снулая рыба, сказала "спасиба", и хоть слезы роняет, а, что велено, исполняет. Вот закатилося ясно солнышко, отпели петухи зорьку вечернюю, собирается сирота во последний путь. Не успела платья переменить, как за окошком стук да гром! Едет-скачет цельный кагал свадебный - три телеги разбитые, всякой нечистью набитые: тут и лешие, и овинные, и бесовки рылосвинные, и скелеты с балалайками, и кикиморы, и бабайки… А впереди всех женишок - наиглавнейший черт! Уже ничем и не скрывается, ни под какие личины не рядится - за своим пришел, за обещанным!

Сирота как в оконце глянула, так и в обморок… А казак времени не теряет, надевает поверх формы платье девичье, платком накрывается, сапоги под подолом прячет.

– А и где ж тут моя суженая? - черт кричит.

– А и тута я, родимый, не радуйся, - казак из дверей выходит.

Уж нечисть вой подняла, смех да шутки, им же праздник - душу христианскую извести.

– Один поцелуйчик! - черт разлакомился, да казак его с размаху кулаком в пятак.

– Не сметь, - говорит, - до венца и облизыватца!

Еще громче взревели гости, на телегу "невесту" сажают, на кладбище везут, дескать, там и обвенчаетесь. Черт нос протер да вновь полюбовности строит:

– Дайте-кось ножки вашей нежной докоснуся…

– Не сметь, - казак ответствует и наступает сапогом черту на копытце. - До алтаря и не лапай зазря!