Роман Смеклоф - Тридцать один Страница 51

— Немедленно прекратите эту отвратительную дискриминацию! — закричал голем.

Приятно, когда за тебя заступаются. Особенно, если рот свело от праведного негодования. Остальные достойны кары, а я виноват исключительно в том, что оборотень. Я снова задергал ногами, правда с прежним успехом.

— Последнее желание? — выкрикнул Оливье.

— Ваши желания останутся при вас! — сказал душеприказчик.

Поднявшись над корнями, он расправил крылья. Непрозрачные, серые с красными прожилками. Сделав несколько широких взмахов, он подлетел к нам.

— Здесь умирают желания! — добавил фей.

Его крылья почернели. Раздался тонкий свист. К нам полетели хлопья сажи. Запахло подгоревшим мясом.

Я почувствовал, как сжимается желудок. Еще немного и меня стошнит. Трудно представить, что произойдет. Меня еще не рвало кверху ногами. Я напряг мышцы и сжался, готовясь к худшему, но ощущения поменялись. В животе забурчало. У меня так бывает, когда долго не ем. Поджелудочная начала тянуть и подсасывать. Закружилась голова.

Душеприказчик привел в исполнение угрозы, выкачав из меня всю энергию. Я ощутил дикий голод и трансформации не заставили себя ждать. Плечи и руки распирало столь стремительно, что я зашипел от боли. Обычно, процесс занимает несколько часов, но при такой скорости, я окончательно превращусь за пару минут.

Читая заклятья, фей преобразился. Крылья удлинились и обзавелись продолжением в виде пепельной дымки. Рваными клоками серой мглы, разросшейся на половину одуванчикового поля. Заслонив собой перевернутое дерево и часть неба. Крылья агонистически вздрагивали и выбрасывали россыпи сажи.

Добившись своего, заставив меня трансформироваться, черный фей перешел к следующей жертве. От висения вниз головой, бледное лицо архивариуса покраснело. Он хватал ртом воздух, жадно сглатывая. Из горла слышались странные хрипы, похожие на скрежет когтей. Несмотря на боль из-за слишком быстро меняющегося тела, меня передернуло. Этот звук, я слышал в междумирье от приближающейся твари, напугавшей Оливье.

Дядя пристально рассматривал Мровкуба и пришел к тому же выводу.

— Только не это! — закричал он.

Лицо архивариуса полиловело. Рот так широко распахнулся, что я подумал, что сломается челюсть и лопнут щеки.

— Я не вернусь туда! — проговорил Мровкуб изменившимся голосом.

Таким же, как говорил до этого, но чужие интонации делали его неузнаваемым.

Мои плечи, руки, грудь стали огромными. Изменения подбирались к ногам. Потом наступит черед шеи. О том, что будет дальше, я старался не думать. Этому помогало происходящее с архивариусом.

— Истинная магия! — восторженно прошептал голем.

Изо рта Мровкуба высунулся прозрачный шар и начал надуваться. Быстро увеличиваясь в размерах, он вырос больше архивариуса, загородив его тело от черного фея.

Душеприказчик взмахнул крыльями и взлетел повыше. На его потемневшем лице застыло удивление, быстро сменившееся гневом.

— Ты вызываешь меня на зримый бой? — закричал он с такой силой, что пришлось закрыть уши руками.

Моя шея надулась. Мышцы лица напряглись, и ошейник впился в кожу. Я схватился за черную цепочку, но воспрепятствовать давлению не смог. Ошейник продолжал душить, сжав кадык.

— Пусть все видят!

В искореженном, сдавленном голосе архивариуса, я услышал победные нотки.

Внутри прозрачного шара сверкнули молнии.

— Что творится? — прошипел я, держась за цепочку.

— Пузырь, — восхищенно сказал Евлампий, — показывает сотворение заклятий.

— Знаю. — прохрипел я.

Может я далек от магии, а тем более ее тонкостей, но я знаю, что такое пузырь. В академии, наставники создавали такие шары чтобы наблюдать за правильным составлением заклятий. Контролировать процесс и указывать на ошибки. Еще пузырь служил наказанием. Академики накладывали заклятье на провинившегося ученика и все студиозусы потешалась над его невежественной волшбой.

— Самая древняя категория магии. Пузырь показывает мысли волшебников при сотворении заклинаний. Ими пользуются преподаватели. Для настоящих магов применение пузыря, тем более во время боя, унизительно и оскорбительно.

— Знаю… — начал я.

На позорную сторону колдовства, я с лихвой насмотрелся в академии. Как бы мне не хотелось отвлечься от проклятого ошейника, слушать заумные разглагольствования голема хочется еще меньше.

— Так же постыдно, — продолжил Евлампий, — как сражающиеся нагие рыцари. Сражаться то они могут, но ведь это же аморально! У магов тоже самое.

Голозадые рыцари не только оскорбительны, но и забавны. Интересно посмотреть, что творится у другого в голове. Особенно у настоящего колдуна! Только истинные волшебники друг на друга такие заклинания не накладывают. Чего им там смотреть, они и так все знают. Подумал о молнии, она и получилась.

Я долго ждал яркой вспышки, даже забыл про ошейник. Ни грома, ни молний появившихся в пузыре, так на поляне и не возникло.

— Молнии нет. — с легкой обидой пробормотал я.

— Что? — переспросил голем. — Молнии? А! Ее и не должно быть, не надо воспринимать все буквально. Существует целая система толкования знаков. Некоторые остроумные колдуны называют ее пузырялогией. Молния означает огромную, готовую к атаке силу, которая…

Взвыло так, что я оглох. Мне показалось, что лопнул пузырь, но нет. Вместо молний, он заполнился клубящимся бурым огнем и висел на своем месте. Пропал черный фей, но главное облегчилось дыхание. Трансформация отступила. Я почувствовал, как сила, держащая ноги, исчезает. Хорошо, что волшебная пыль пропала не мгновенно. Я сгруппировался, подставив руки, и удачно упал в траву. Даже не ударился.

Отряхнувшись, я поднялся.

— Что случилось? — тихо, как мне казалось, спросил я.

Голем яростно жестикулировал у меня на плече. Разевал, закрывал расщелину, заменяющую рот, но я ничего не слышал. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном ухе, ближнем к голему, я услышал вопли:

— Прямо магическая кувалда, никогда такого не видел. Потрясающе! У меня все зашкалило! Я чуть на камни не рассыпался!

— Что случилось? — повторил я.

— Архивариус ударил чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии…

Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь поднялся над его головой, демонстрируя нам танцующие тени, воинственно взмахивающие сверкающими мечами над поверженными врагами.

— Это не магия. — крикнул голем. — Он просто радуется!

Оливье сидел на земле и крутил ус, ни на кого не обращая внимания.

— Зачем он создал этот шар? — задал я, мучивший меня вопрос.

— О! — воскликнул голем. — Он хитер. Заклятие не только показывает мысли мага. Оно снижает силу колдовства. Это придумали для тренировочных боев, чтобы студиозусы не покалечили друг друга.

— Где фей? — спросил я. — Почему он не разрушит шар?

— Его нельзя уничтожить! — торжественно проговорил Евлампий. — Заклинание может развеять только сотворивший или оно само уничтожится, после магического поединка.

Я повернулся к перевернутому дереву. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Цветущий вьюн растерял лепестки, кружащиеся пеплом в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Черный фей, сложив крылья, ворочался у корней. Поднявшись на колени, он с трудом разогнулся и встал.

— Ошейник больше не давит. — с удовольствием массируя шею, проговорил я.

— Выброс чистой энергии разорвал все магические связи.

— По-простому можно? — проворчал я.

— Наложенные на нас чары больше не действуют… Смотри! — возбужденно закричал голем.

Черный фей передернул крыльями. Взмахнув, он начал подниматься. От воздушных потоков во все стороны разлетелся пепел.

— Да не туда! — взвизгнул Евлампий. — Его мысли в пузыре!

Я повернулся к шару. Внутри него всходил одуванчик. Выросла завязь, распустился желто-оранжевый цветок. Закрылся бутон и апельсиновые лепестки начали засыхать. Вместо них пророс белый пух. Пушковые семечки созрели, потемнели и уплотнились. Чаша цветка открылась и расцвела белая голова. Она открыла рот и запела голосом душеприказчика:

— Замерзает одинокий одуванчик поутру!

От того, что ему стыдно, он ведь проиграл игру!

Растерял он прошлой ночью все пушинки на ветру!

Стали острыми пушинки! Все подобны топору!

— Он еще и разговаривает? — удивился я.

— Он много чего может. — согласился голем.

Черный фей совсем не обрадовался своим зарифмованным мыслям, прогремевшим на все поле. Его лицо исказилось яростью, а крылья начали расти. От их взмахов, с лужайки поднялись и, полетели на нас, оставшиеся целыми после взрыва семена одуванчиков.

В пузыре, под лилейными шапками цветов, появилось лицо архивариуса. Оно рыдало, как ребенок, отчаянно и беззаветно.