Андрей Белянин - Верните вора! Страница 53

— Мусульмане, что же мы стоим?!! Бей захватчиков! Свободу нашему эмиру! За благородную Буха-ру-у-у!!!

И могучее людское море, усиленное теми же дворцовыми стражниками, мигом развернувшими копья, огромной волной захлестнуло помост недавней трагедии или, может, уже комедии? Нет, скорее всё-таки трагикомедии с элементами пафоса и фарса!

О как давно в этом торгашеском городе не было столь грандиозного гулянья! О с каким восторгом гончары разбивали свои лучшие горшки об головы приспешников Хайям-Кара! О как умело молотили их в

печень тяжёлые кулаки привычных к кувалдам кузнецов! О как умело вязал в узлы незадачливых оккупантов знаменитый ткацкий квартал! О как отчаянно могучая Ирида аль-Дюбина пыталась выловить свою непослушную дочь, гоняющую на ревущем Рабиновиче самого чёрного шейха! О какая жалость, что ни мне, ни вам не довелось принять достойного участия в этом воистину всенародном празднике освобождённого города!

Прошу прощения. Разумеется, на всех читателей не угодишь, да и конечно, я неправ, говоря за всех. Быть может, подавляющему большинству из читающих эту книгу как раз таки и близко ни разу не хотелось лезть в восточные междоусобицы. Драка сама по себе вообще мало кому описательно важна. Этот дал тому в нос, а тот этому в ухо, кому зуб выбили, у кого глаз заплыл, почки отказали, коленная чашечка хрустит, бровь рассекли, в солнечное сплетение врезали…

Очень интересно, да? Мне нет…

Ну, побили превосходящие числом горожане растерянных и брошенных без духовного лидера людей. В сущности, таких же простых мусульман, слишком упёртых злодеев там наверняка было не так уж много. Да и в конце концов признаем: там, на площади, явно же не боевик разворачивался, правда?

Но мне, лично мне всё равно безумно жаль, что не довелось во всём этом поучаствовать. Наверное, тоскую по прежним приключениям в Срединном королевстве. Боевая слава не ржавеет, но душе всегда хочется новых подвигов, так что…

Эх, где ты, где ты, сказочная Бухара тысячи и одной ночи?…

Вопрос без ответа лучше, чем ответ, когда тебя никто и не спрашивает…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

У хорошего судьи все немножечко виноватые. Даже кошки по весне…

— Что было дальше?

— Праздник! Бум-балаки-дон! — зевая, улыбнулся Насреддин, поняв, что и в три часа ночи я не дам ему уснуть, пока он не расскажет мне всё. — Что же ещё ты хочешь знать, о почтеннейший творец книг? О мой хозяин и господин, записывающий мои простые слова таким небрежным почерком, что даже старая курица, нарушившая закон шариата злоупотреблением запрещённого вина, и то пишет лучше! Воистину, у меня нет от тебя секретов…

— Ну знаешь ли… — чуть было не обиделся я, хотя упрёк был абсолютно справедливым, в школе учителя от меня просто плакали. — Ладно, мне неинтересно, что вы там потом ели-пили, сколько дней и ночей плясали, кто и чем был награждён… Всё это левые моменты, их и самому придумать можно. Лучше расскажи, что стало с эмиром?

— О, ему в тот день повезло больше всех! Мало того что великий Сулейман аль-Маруф вернул себе законный трон повелителя Бухары, он ещё и умудрился стать отважным спасителем отечества в глазах горожан. Видя, как храбро, в одиночку, в платье простолюдина, он бросился на превосходящие силы Абдрахима Хайям-Кара, народ искренне зауважал эмира! А на чём держится истинная власть от Аллаха, как не на единстве правителя и его верных подданных?

— И всё?

— Нет, о догадливейший и въедливейший, — насмешливо хмыкнул домулло. — Ещё одно маленькое счастье не обошло его стороной. Лёва-джан оставил

белого осла на дворе ребе Забара и обещал его дочери любую плату за возвращение ему человеческого облика. Так вот, та черноглазая еврейка Сара возжелала войти в гарем правителя Бухары, хотя бы и в качестве простой наложницы. Но, сражённый её красотой и скромностью, а также тайными умениями применять колдовство на пользу людям, эмир с ходу предложил ей стать его женою! Как и все достойные женщины, она дала согласие не сразу, а поломавшись минут десять…

— Целых десять минут?! — не поверил я, отодвигая тетрадь.

Ходжа важно кивнул.

— И к тому же оказалась кобылицей неезженой, верблюдицей, других не знавшей, кувшином непочатым и в постели умела такое-э…

— Вот эти подробности можно смело опустить.

— Но это самое интересное, — вздохнул мой гость, мечтательно прикрыл глаза, вздохнул ещё раз и сдался: — Будь по-твоему, уважаемый, что ещё?

— Ещё о Шехмете, что стало с ним?

— Вай мэ, что с ним могло статься… Сиятельный начальник стражи всегда умел держать нос по ветру. Как только горожане бросились бить слуг нового «пророка», Шехмет первым кинулся на выручку эмира и громче всех призывал спасти законного правителя. Разумеется, на следующий день его восстановили в должности и наградили большой саблей в золотых ножнах за храбрость и верность.

— А коварный визирь? Как мне помнится, ведь это именно он придумал и разыграл всю комбинацию с волшебным зельем, свёл молодого ростовщика с людьми Хайям-Кара. Но юноша каким-то образом услышал имя Джамили как единственного козыря против Оболенского…

— Шариях убрал его. А под конец он сбежал, — подтвердил Ходжа. — Причём так тихо и ловко, что его исчезновение заметили не сразу. Как и огромную недостачу средств в казне. Лёва-джан рвался организовать его поиски в Швейцарии или на Чукотке, но кому охота ехать так далеко? Я предложил помолиться за то, чтобы в пути его съели тигры или блохи… Воистину, я уже сплю, почтеннейший! Завтра рано вставать.

— Почему?

— Потому что завтра мне пора…

В первый раз Лев уходил с Востока ночью и во второй раз тоже. Неудивительно, что и в его третьем возвращении на небе уже сияли ранние звёзды. Робкие, чистые, несмелые, похожие на маленьких первоклассниц, спешащих с осенними астрами в школу. Недаром на некоторых языках «астра» значит «звезда». Быть может, поэтому и эта трилогия родилась в Астрахани — городе звёзд?

Не знаю. Наверное, в целом мире наберётся не так много людей, умеющих разговаривать со звёздами, и мой друг явно был не из их числа. В тот памятный день для него вообще существовали лишь одни звёзды на свете — прекрасные глаза его Джамили, луноликой вдовы вампиров…

— Друзья мои, — чуть пьяно пританцовывал бывший башмачник, а ныне купец Ахмед, поднимая очередной тост в своей торговой палатке, на время превращенной в пиршественный шатёр. — Как я вас всех люблю! Особенно мою единственную и неповторимую супругу! Но надо выпить не за неё… А вот за эту маленькую, храбрую, красивую и самую замечательную девочку на свете — за тебя, Амука! Можно ей тоже немного вина?

— Ахмед, не спаивай ребёнка. — Могучая Ирида нежно прижала к себе героическую дочь, пока прочие чинно выпили за здоровье малютки.

— А теперь за Рабиновича! Воистину он падишах среди ослов и ему нет равных!

На этот раз честно приглашённый в общий круг серый ослик благодарно поклонился и даже пару раз лизнул предложенное в миске вино.

— Но особенный тост за благочестивую госпожу Джамилю из Багдада, которая своей красотой и верностью сумела пленить сердце самого Багдадского вора!

— Лёва-джан, — минутой позже тихо попросил Ходжа, — больше не наливай этому болтуну, остановимся, пока не поздно.

— Но мне-то можно налить? — неожиданно раздался басовитый голос за их спинами.

В палатке уверенно материализовался благородный джинн, сияющий, как медный казан или даже ярче.

— Бабудай-Ага! — радостно приветствовали все, сдвигаясь потеснее, чтобы джинн тоже сел, присоединяясь к общему застолью.

— Я не с пустыми руками. — По мановению бровей на расстеленной скатерти появился ящик лучшего российского пива.

— Ты читаешь мои мысли, — восторженно всхлипнул бывший москвич, откупоривая первую бутылку. — Ну, вздрогнем?

— А также не расскажешь ли нам, уважаемый, как оно тебе на свободе с чистой совестью? — вежливо дополнил Ходжа.

— Вам, людям, никогда не понять, что такое воля для нас, джиннов, — после первого долгого глотка кивнул Бабудай-Ага. — Я служил многим. Обычно по исполнении трёх желаний мне было даровано право ждать нового хозяина и господина. Ещё три желания. Потом ещё и ещё. Люди менялись, их лица давно слились для меня в одну жестокую маску…

— А дедушка Хайям?

— Он был добр, — ровно подтвердил джинн. — Но и он имел свои цели. Я никого не осуждаю. Есть люди, есть джинны, одни служат другим, в этом проявляется воля Аллаха. Но до твоей женщины, почтенный Багдадский вор, ещё никто не даровал мне свободы…

— Она прелесть, — царственно согласился Оболенский. — И по своей воле я не уйду из её плена никогда.

Нежная Джамиля лишь теснее прижалась к широкому плечу рослого россиянина, и её взгляд блуждал в неведомых далях. Она нашла своего храброго льва, а остальное было лишь прилагательным…