Оплот добродетели (СИ) - Демина Карина Страница 54

Вот только кожа ее была теплой.

И взгляд мягким.

— А ты не слушай. Мужчины разные. Некоторым…

— Нужно хорошо дать по голове, чтоб в ней прояснилось, — проворчала Эрра, а третья девушка рассмеялась и так звонко, задорно, что Лотта и сама не удержалась от улыбки.

— У тебя всегда был чересчур длинный язык, Эрра.

— А у тебя — бездна терпения.

— Боги за терпение вознаграждают…

— Значит… — глаза Эрры вспыхнули. — Он все-таки решился?

Светловолосая неловко пожала плечами и, кажется, смутилась. А потом сказала:

— Я не знаю. То, что он предлагает… это опасно. И для него в том числе.

Данияр возлежал на подушках и, кажется, дремал. Выглядел он не слишком хорошо, какой-то бледный, будто изможденный.

— Он заболел? — тихонько спросила Лотта, засовывая комок мяса в рот. Мясо оказалось и острым, и сладким, и запить его хотелось, впрочем, ей тотчас протянули стакан с чем-то холодным, освежающим.

— Кто? А, нет… убить пытались.

— И его? — Лотта нахмурилась. Как-то оно… слишком много получается для одного-то путешествия.

— В каком смысле «и его»? — Эрра мигом подобралась и, обменявшись с подругой взглядами, повернулась к Лотте. — Кого еще?

— Меня и… — Лотта посмотрела на Кахрая, который наверняка слышал.

И слышал больше, чем следовало бы.

— И нас, — он слегка наклонил голову. — Значит, целей три? Как-то… многовато.

Самое отвратительное, что мысли в голову лезли вовсе не о работе.

Причал. Море.

Искры в рыжих волосах. Взгляд растерянный и манящий. И острое желание не ограничиваться одними лишь поцелуями. Она была бы не против, Кахрай чувствовал.

Только он не подросток.

Да и Лотта… Лотта-Шарлотта… и еще пять имен. Или шесть? Он забыл. А за именами — пропасть, которую при всем его желании не преодолеть. И теперь Кахрай это понимает, потому что да, он не подросток, он знает мир и законы его, и здраво смотрит на жизнь.

А потому…

Потому надо выбросить всю эту гормональную дурь из головы и делом заняться, ради которого его наняли. Кахрай мрачно дожевал кусок то ли мяса, то ли рыбы.

Проглотил.

И велел:

— Подробности.

— Обмен? — вытянувшийся было на подушках ах-айорец приподнялся, сел, опираясь на светловолосую женщину, которая была слишком хороша для него, но все равно смотрела на +++ с нежностью. И Кахрай понял, что завидует.

Обоим.

И всем, кто…

— Об-х-мн, — прохрипел Тойтек к возмущению искина, полагавшего, что пациентам не следует себя волновать.

— Бедненький… — Алина, сидевшая до того тихо, вздохнула и прижала руки к груди. — Как ему, наверное, тяжело…

— А то, — согласилась медная девица, донельзя похожая на песчаную змею, такая же красивая и опасная с виду. — Взять три заказа, и непростых… это совсем ума лишиться надо.

Правда, Кахраю почудилось, что сочувствовала Алина вовсе не неизвестному убийце, который и вправду, похоже, слегка переоценил собственные силы.

Или Кахрай чего-то не понял.

Не увидел.

Три цели.

Один лайнер. И если несчастные случаи в принципе происходят, ни одна система безопасности не способна противостоять человеческой фантазии вкупе с человеческой дурью, то количество их все же более-менее стабильно. Одну смерть вполне можно списать на неудачное стечение обстоятельств, две… с натяжкой, но тоже, а вот три… три это чересчур.

— То есть, — Лотта слушала внимательно, хотя есть не забывала, и делала это как-то так, что хотелось сгрести ее в охапку и…

…поцеловать.

Для начала.

— …вам отказали в проведении расследования? — рыжие бровки сошлись над переносицей. — Оба раза?

Пришлось сделать усилие и вернуться к разговору.

Данияр развел руками.

— Никому не нужны проблемы.

— Убийца на корабле — это проблема, — Лотта выпрямила спину. — А они…

Она сжала кулачки.

И нахмурилась.

— И чем они аргументировали?

— Сказали, — медная девица улыбалась, — что мы сами притащили на борт медузу, а потом не досмотрели. И если будем настаивать, то они вынуждены будут поднять вопрос о незаконном экспорте особо редких существ.

— То есть, контрабанда? Вас обвинили в контрабанде?

— Попытались, — светловолосая погладила плечико ах-айорца. — Требовали возместить ущерб, причиненный кораблю…

— Совсем страх потеряли, — Лотта произнесла это тоном, который не оставлял сомнений, что страх весьма скоро обнаружится. — А во второй раз?

— Пищевая аллергия.

— Но ведь яд…

— Растительного происхождения, — нарушила молчание третья одару, до того просто наблюдавшая за происходящим. — А следовательно, речь идет о пищевой аллергии на некоторые редкие компоненты. И поскольку были они в продуктах, приобретенных вне лайнера, то и команда ответственности не несет.

— Ага…

Лотта дернула себя за рыжую прядку и посмотрела почему-то на Кахрая. А он взял и смутился, как будто… нет, тогда, в прошлом, он не смущался.

Он был глуп и самоуверен.

И казалось, что любовь его на века, она преодолеет все, даже расстояние в пару сотен световых лет, ведь есть же почта и вообще… а теперь взял и смутился. И кажется, даже покраснел, иначе почему меднокожая хмыкнула.

А другая, светлая, отвернулась.

— Р-р-зные, — почти четко проговорил Тойтек. Он старательно шевелил губами, явно контролируя каждый звук. — С-ча-йи.

— Разные, — Кахрай согласился. — И вправду очень разные… только… он все равно один.

— Она, — Данияр смотрел на него сквозь полуприкрытые глаза. — Я тут встретил женщину. Весьма подозрительную женщину…

Тойтеку это место не нравилось.

Ни море это.

Ни огоньки.

Ни ветерок, что, проникая сквозь завесу защиты, пробирал до костей. Время от времени его сотрясала дрожь, от которой пальцы ног подгибались, да зубы мерзковато клацали друг о друга. Причем никто-то из людей, Тойтека окружавших, не слышал этого клацания, да и вовсе, казалось, не замечал ни самого Тойтека, ни страданий, им испытываемых.

Кроме одной наглой девицы.

Сперва Тойтек даже не обратил на нее внимания, всецело сосредоточившись на происходящем с ним. Разум говорил, что ветер и вправду теплый, а следовательно озноб является следствием нарушения терморегуляции, что, в свою очередь, говорит о внутренних изменениях в многострадальном теле.

Девица сидела.

Тихонько.

Рядом.

И тот же растреклятый ветерок доносил до Тойтека запах ее духов, в котором чудилось что-то резкое, но не сказать, чтобы неприятное.

Зубы снова клацнули.

И девица вздрогнула.

Покосилась на Тойтека. И подвинулась ближе. Осторожненько. А потом еще ближе. Предупреждающе запищало кресло, настаивая, что пациенту необходим отдых, и в кои-то веки пациент готов был согласиться. Озноб вдруг сменился приступом жара, а тот — ноющей болью в мышцах. Причем во всех, даже в тех, которые знакомы были Тойтеку исключительно по анатомическому атласу. Рот его некрасиво приоткрылся, а из горла донесся тихий стон. Слава всем Богам, стон этот не был услышан.

Разве что девицей.

— Вам плохо? — участливым шепотом поинтересовалась она.

— Нет, — неожиданно четко произнес Тойтек. Правда, челюсть после короткого слова дернулась влево. А потом вправо. И стала на место.

Он потрогал языком губу.

И нахмурился.

Не потому, что боль мешала, не такой уж сильной она и была, скорее складывалось ощущение, что вместе с этой болью к нему возвращалась способность управлять телом. Сосредоточившись, Тойтек пошевелил пальцем.

И палец пошевелился.

Мизинец на левой руке. И на правой. А потом и большие пальцы тоже. И кулак получилось сжать. И…

— А у меня троюродного брата тоже парализовало, — доверительно произнесла девица, оказавшись совсем рядышком с коляской. — Только не из-за эксперимента. Пошел рыбачить и наступил на хвостокола. Вроде ж и не сезон был, на сезон-то дураков нет босиком по пескам гулять, а в ноябре-то хвостоколы кочуют, у них самый нерест.