Сергей Костин - Подразделение 000 Страница 57

– Мы парни бравые, бравые, бравые….

Вступаем мы с Герасимом:

– И чтоб не сглазили нас девушки кудрявые….

Милашка врубает на полную мощность наружные динамики:

– Мы перед выездом еще их поцелуем горячо….

Снова один американец:

– И трижды плюнем…..

Я и Герасим:

– Через левое….,

Милашка:

– Плечо….

Из центральной башни Милашки высовывается пингвин, радостно вертит головой, и делает в сторону Директора, с которым мы как раз поравнялись, вот так:

– Тьфу, тьфу.

Немузыкальный голос Директорского любимца нарушает стройность песни, сбивает с ритма. Я пытаюсь обернуться, чтобы указать пингвину недостойность его поведения, спотыкаюсь. Герасим бросается ко мне на помощь. Боб опережает его и бросается под ноги Герасиму. Спецмашина визжит всеми гусеницами, вспахивает покрытие главной площади столицы и, совершая невозможное, сворачивает в сторону. В стороне находиться лишь одно препятствие, которое способно задержать скользящую юзом многотонную массу Милашки. Это Директор, который, распахнув руки, старается защитить государственное строение.

Спецмашина подразделения 000 наезжает всей массой на стойкого Директора, расплющивает его о блиндаж, и все скрывается в густом облаке пластиковой пыли. Всем известно, что блиндаж используется для хранения пластикового цемента.

Я просовываю голову под мышку американца и с тоской наблюдаю за облаком. Рядом протискивает Герасим.

– Мм, – умничает он, щуря глаза.

– На гауптвахте, может, и отоспимся, – соглашаюсь я, – Главное, чтоб у Милашки бампер не поцарапался. Американец его только сегодня утром отполировал.

Янкель под нами вежливо покашливает, и мы, наконец, решаем с него слезть. Боб, прикрываясь от пыли рукой интересуется, на сколько медалей мы сегодня наворотили строений. Я тут же бросаю на пластик площаи связь-каску, куда и прошу личный состав сложить все имеющиеся награды, включая почетные грамоты за долгую и безупречную службу.

Наша спецмашина долго крутится на месте, пытаясь сориентироваться. Наконец, поймав сигнал со спутника, съезжает с блиндажа задним ходом.

К нам уже бегут команды спецмашин за номерами один и два, и прочие честные налогоплательщики, оказавшиеся свидетелями наезда. Близко к облаку пыли никто не подходит, предпочитая ругаться издалека. Каждый школьник в стране знает, из чего изготавливается пластиковый цемент, поэтому вонять в течение трех месяцев никто не желает.

В один момент стихают все сирены, завывания, нравоучения, пожелания смыться подальше, и над главной площадью столицы проносится удивленный гул.

Из густого облака пластиковой пыли, заложив руки за спину, появляется Директор. На мундире ни пятнышка, на погонах ни крошки. Выправка строгая, но не гневная.

– Ну, вот что, сынки….

Директор с почти отеческой улыбкой делает шаг навстречу, и я понимаю, что никакая гауптвахта нам не грозит. Директор сегодня в прекрасном настроении, и небольшая мелочь в виде разрушенного блиндажа его не смущает.

Но в это время дурная птица пингвин, от страха подпрыгивает высоко в воздух, и совершает невозможное. Взлетает с центральной башни Милашки и на бреющем полете пролетает над Директором.

Не знаю, чем кормили на завтрак глупую птицу, но на безукоризненно чистую связь-фуражку Директора падает то, из чего, собственно, и делают пластиковую пыль. Утренний завтрак пингвина.

Директор снимает связь-фуражку, не моргнув глазом, смахивает то, что упало. Лицо чуть заметно передергивается, но отеческое выражение глаз все еще просматривается.

– Ну, вот что, сынки…..

Сделавший крутой разворот пингвин, нервно работая крыльями, возвращается, и перед тем, как благополучно приземлиться обратно на башне у Милашки, во второй раз бомбит Директора. Надо признаться, довольно удачно. Два из двух.

Директор Службы, даже не вздрогнув, задирает глаза вверх и чутко поводит носом. То, из чего делают пластиковый цемент, стекает по вискам Директора и капает на отутюженные штаны.

Очевидно, именно этот факт особенно расстраивает Директора, потому, что он выхватывает из кобуры пистолет и открывает беспорядочную, не в пример глупой птице, стрельбу по той же самой глупой птице. Пингвин, не дурак, ныряет с разбега в люк центральной башни. Пули дробно стучат по обшивке Милашки. Спецмашина начинает резко прыгать из стороны в сторону, стараясь сохранить праздничный свежевыкрашенный вид.

Директор недобро усмехается и переводит взгляд, а вместе с ним и дуло пистолета, в нашу сторону.

Герасим, отважная душа, прикрывает меня своим телом. Но опаздывает всего на секунду. Боб бросается вперед. Но спотыкается, и мы втроем валимся на искореженный Милашкиными гусеницами пластик главной площади столицы.

Пули свистят над нашими головами, и я вновь вспоминаю о теплой, благоустроенной, с пляжами и трехразовым питанием, на берегу моря, а главное безопасной гауптвахте.

Директор недовольно задирает верхнюю губу, обнажая ровные белые зубы, и целится с учетом нашего нового положения.

Герасим закрывает ладонью глаза бедного американца, не успевшего в полной мере вкусить все прелести жизни на новой родине.

Директор давит на курок.

Зря снимали с себя награды.

В связь-фуражке Директора звучит зуммер вызова. Годами выработанная привычка заставляет Директора на время отложить стрельбу по неподвижным мишеням.

– Директор слушает. Да, дорогая! Да, дорогая! Да, дорогая!

Он пристально смотрит мне в глаза. Я чувствую, как струйка холодного пота стекает со лба Герасима и капает ко мне за воротник. Глаза Боба все еще закрыты. Но мы все еще живы. И если командирская интуиция меня в очередной раз не подводит, то сейчас Директор общается со своей дражайшей половиной.

– Не надо волноваться, дорогая! Я сделаю все, что смогу. Немедленно? Но у меня парад! У меня смотри художественного строя. А.… Но….

Лицо Директора Службы становиться грустным. Мне отчего-то его жалко. Нелегкая семейная жизнь, тяжелые семейные будни, заштопанные одноразовые носки.

– Хорошо, дорогая. Я вышлю самых лучших. Кого? Этих? Они больше у нас не работают. Похороны завтра. Нет, еще теплые. Что ты говоришь? Вместе с ними?! Ну, хорошо, дорогая. Я постараюсь. Возможно. Обязательно. Всенепременно. Майор Сергеев! Ко мне!

Строевым шагом обхожу тучу пластиковой пыли и приближаюсь к рассерженному начальству с подветренной стороны.

– Майор Сергеев по вашему приказу ….

– Молчать! – гавкает Директор, запихивая пистолет в кобуру. Значит, похороны завтра отменяются, – Слушайте внимательно, Сергеев! Наказание получите позднее. А сейчас важный вызов. Требуется группа смертников. Пойдете вы и ваша команда. Дело чести, дело мундира, дело жизни. Вашей. Все подробности перекидываются в спецмашину. Кру-гом! Отставить!

А я только хотел ножкой топнуть.

Директор посмотрел пристально так, потом резко качнулся вперед и обнял меня крепко-крепко:

– Прощайте, майор Сергеев. Надеюсь, я вас больше никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах.

Видя, что я собираюсь открыть рот и поинтересоваться ближайшей перспективой в наших отношениях, Директор полез за пистолетом.

Достал он его, или нет, не видел. Я уже бежал к Милашке. Следом торопливо дышали в спину второй и третий номера.

Перепрыгивая через ступени парадного эскалатора, я заскочил в кабину, и тут же дал команду спецмашине немедленно покинуть опасный район. Милашке, не глушившей ядерные топки, оставалось только крутануться на месте и, дождавшись полной усадки экипажа, сорваться с места.

– Как таких людей допускают до руководящих постов? – в своем правом кресле второго номера американец был безудержно храбр и отважен, – Командир, разве это порядок? Куда смотрит ваша русская общественность? Где, в конце концов, наш профсоюз? Мы же могли безвременно и окончательно!

– Послушай Боб, – я повернулся в сторону американца, – Послушай и запомни. Россия, не Америка. Здесь за тебя, кроме тебя самого, никто заступаться не станет. Ни профсоюзы, ни общественность. Ни даже женсоветы, которые мы разогнали лет пятьсот назад. Директор прав. Мы во всем виноваты. Сами. Почему посторонние в спецмашине?

Боб изобразил на лице недоумение.

– Впервые в жизни, командир.

– Герасим, твоя работа?

Третий номер тактично промолчал. В последнее время он не часто баловал нас своими нужными разговорами. Все больше гулял по отсекам спецмашины. Может быть даже с пингвином, которого пригрел на Милашке по просьбе Директора. И, может быть, слишком много разговаривал с глупой птицей. Вот она и сошла с ума.

– Второй номер! – я натянул на макушку подаренную друзьями связь-тюбитейку и настроился на общую волну. Одно дело отдавать приказы лично, совсем другое через Милашку. Уж она то старательно проверит, выполнен тот или иной приказ, – Командир в кабине! Приказываю! Немедленно очистить спецмашину подразделения 000 от нежелательных посторонних объектов. Третьему номеру оказать всяческое содействие.