Игорь Подгурский - Они сражались за реальности Страница 57

Воду выплескивали на горящую карусель, но от сильного жара она не долетала до горящих досок, сразу превращаясь в пар. Огонь жадно доедал деревянную постройку. В дым превращалась яркая лубочная роспись, резные узоры центрального столба. Прогоревшая крыша с головешкой вместо петушка косо рухнула на помост. Тушить стало нечего: красавица карусель сгорела дотла. Оплавленный репродуктор напоследок выкрикнул: «Я, конечно, вернусь… не пройдет и полгода…» – и умолк. Радовало одно: уцелели фигурки зверей, сваленные в пыльном полумраке на необъятном складе Хохела.

Десантникам было до слез жаль карусель, на которой они мотались по реальностям. Сколько раз она забирала их в последнюю минуту, выхватывая из-под носа у врага! У судьбы довольно мрачное чувство юмора…

Кладбищенскую тишину на пожарище нарушил срывающийся голос Дзержинского. Он ужом пробрался сквозь толпу и сейчас тыкал Кузнецову в грудь указательным пальцем, размазывая хлопья сажи на белой альпийской куртке. Он брызгал слюной, обличал и выводил на чистую воду:

– Почему ты вместе с каруселью не сгорел? А? Кто ответит за саботаж и вредительство?

Николай задрал подбородок и выдвинул вперед нижнюю челюсть. На его лице появилось выражение безмерного презрения. Брезгливо опустив уголки губ, Кузнецов лающим голосом произнес:

– Простите ради Бога. В следующий раз обязательно сгорю!

Холодом веяло от офицера, вернувшегося со снежных вершин. Стоявшие рядом физически ощутили расстояние, на которое разведчик отодвинул от себя внештатного консультанта отдела контрразведки.

– Бога нет! – Атеиста с дореволюционным стажем затрясло в припадке.– Бабушкины сказки! Нет и быть не может! Точка! – На него было жалко смотреть.

Кузнецов умел ткнуть в больное место. Дзержинский не мог успокоиться и продолжал невнятно вопить, размахивая сухонькими кулачками перед медальным лицом Николая. Он так разошелся, что слов было не разобрать.

– Не трогай бабулю! Твое существование – вот неопровержимое подтверждение, что ОН есть,– поддержал товарища Задов.– Глядя на тебя, Богова ошибка, у меня в голове родился тост: «За зло!»

Малюта втихаря показал Леве кулак.

Николай поправил ремень автомата на плече, но руку с оружия опускать не спешил.

Вперед шагнул Шаманов, заслоняя собой Кузнецова. Он уже успел оклематься. Ни слова не говоря, отрядный священник резко замахнулся походным посохом, собираясь крепко перекрестить богоборца.

Эдмундович никогда не терял бдительности. Извернувшись в толпе, он юркнул за широкую спину Скуратова. Начальник контрразведки широко развел руки в стороны и густым басом перекрыл ропот толпы: «Брейк, господа-товарищи!» Латын неохотно опустил посох. Малюта поджал губы и заложил руку за спину, нащупывая Феликса. Раздалось сдавленное ойканье. На проверку Феликс оказался не железный, а как все: из плоти, крови и нервов, чутко реагирующих на боль.

Толпа закопченных людей глухо зароптала. Гемоглобина и справедливости жаждали все. Назревала крепкая буза, готовая перерасти в братоубийство, хотя Феликса вряд ли кто смог бы назвать братом. Исключения не составлял и Муромец, успевший побрататься почти со всем отрядом за время совместных застолий в офицерском кафе. Стоит сказать: в специальном отряде Звездной Руси без повода не пили. А поводов хватало – кто-то возвращался из командировки, кто-то убывал на задание, кого-то награждали или лишали очередного звания. Одних дней ангела не перечесть, только успевай перелистывать святцы.

На сей раз чутье изменило вздорному старику. Эдмундович высунулся из-за плеча Малюты – бородка клинышком, фуражка на затылке. Он уже открыл рот, собираясь выплюнуть очередную порцию обвинений, но грозный голос подполковника Владимирова перекрыл все. Десантник привык держать за горло не только врагов, но и подчиненных.

– Молча-а-ать! Такого базара я не слышал со времен эвакуации из Кабула! – Командир отряда сначала обратился к прокопченной толпе вокруг пожарища, а потом нашел слова персонально для контрразведчика: – У тебя что, мозги вместе с фуражкой съехали?

Феликс поправил головной убор и снова шмыгнул за широкую спину Скуратова.

Владимиров продолжил:

– Без преувеличения скажу… – Дальше он крепко задумался. А после затянувшейся паузы начал без запинки выдавать распоряжения. Сейчас дефицита в умных мыслях не было.– Приказываю! Заместителю по тыловому обеспечению – выбить из Главка все необходимое для восстановления карусели. Чтобы стала краше прежней, да такая же надежная.– (Хохел схватил пилоткой, как прихваткой, покоробившийся от огня громкоговоритель и опрометью помчался в сторону штаба.) Командир продолжил: – Разведгруппе – сдать электролит в спецхран и отдохнуть с дороги. Вечером в торжественной обстановке отметим успешное выполнение задания.

Усталая троица последних пассажиров карусели двинулась вслед за тружеником тыла.

Владимиров продолжил без запинки:

– Ввиду невозможности перемещаться по реальностям, всему личному составу объявляю внеочередной отпуск при части.

– Ур-ра-а-а!

Командира подхватили на руки и начали качать, высоко подбрасывая в воздух. Особенно старались три богатыря. Они еще ни разу не отдыхали вместе, всегда по очереди.

Дмитрий Евгеньевич успел в полете сообщить, что в отпуск пойдут только те, кто сдаст начальнику штаба зачет по «Правилам обращения с примусами улучшенной конструкции».

Барон Маннергейм не успел улизнуть. Его тоже подхватили на руки и начали качать. В воздух попеременно взлетали две фигуры. Старик хмурил брови, стараясь скрыть улыбку. Начштаба в отряде любили. На радостях даже подбросили неуемного Железного Феликса. Высоко-высоко! Жалко, что ли? Силушка богатырская позволяет! А ловить уж не стали, недосуг: пора было готовиться к зачету. Впереди всех ждал отпуск!..

Куратор стоял перед стационарным свет-зеркальцем «Мачеха», выдвинутым в самый центр его просторного кабинета. Он уже битый час пытался связаться хоть с кем-нибудь из отряда коррекции реальностей Звездной Руси. Зеркальная гладь экрана ничего не показывала, кроме мельтешения белой мохнатой ряби. «Чем они там занимаются? Не могли же все сразу уйти в отпуск?» – мелькнула дикая мысль в голове офицера Главка.

За окном шел проливной дождь. Вода струилась по стеклу окна, как струится время, оставляя на всем свой отпечаток. Ничто и никто не может ни остановить, ни замедлить поток. Его можно отклонить, но он вернется в свое русло, разрушив преграду…

Куратор одернул перед зеркалом китель, внимательно пригляделся к своему лицу, на всякий случай высунул язык. Выглядел он совершенно здоровым, реакции имел нормальные и вполне контролировал движения глазных яблок. Все было в полном порядке… пока.