Рон Хаббард - Внутренний враг Страница 58

Я поднял правую руку. Что значит еще одна клятва для чиновника Аппарата? Я повторил за ним его слова. Он продолжал:

— Первое: конкуренция душит систему свободного предпринимательства. Второе: люди всего мира должны неустанно верить в то, что, пока всем владеет Д. Дж. Роксентер, они могут не опасаться деструктивных соперников. Третье: правительства должны постоянно понимать, что, пока они выполняют приказы Д. Дж. Роксентера, им обеспечена уйма конфликтов. Четвертое: банки и впредь должны знать, что, пока Д. Дж. Роксентер получает прибыль, больше никто не достоин внимания. Пятое: мы стоим за демократию лишь до тех пор, пока она не мешает коммунизму. Шестое: система образования должна прививать населению мысль о необходимости легкой, безболезненной смерти — эвтаназии, массовых абортах и необходимости участия в собственном умерщвлении. Седьмое: только то, что хорошо для Д. Дж. Роксентера, хорошо для всех. Восьмое: Д. Дж. Роксентер — единственный член семьи, с кем необходимо считаться. И девятое: не доверяй никому. Даю нерушимую клятву заботиться о том, чтобы эти принципы вдалбли

вались каждому в мозги, и тем самым помочь мне, Роксентеру.

Я все это повторил, и он удовлетворенно сказал:

— Ну вот, дело сделано. Этого я не могу доверить никому другому. Я сам должен быть уверен.

В этот момент в другую дверь вошел Гробе. Он выглядел каким-то осунувшимся и всполошенным.

— Гробе, — обратился к нему Роксентер, усаживаясь за свой стол-алтарь, жуткий в этом красном освещении, — вот Инксвитч говорит, что кое-кто в последнее время совсем расшалился — изобретает дешевое горючее. Слышал ли ты когда-нибудь о Джероме Терренсе Уистере?

Семейный адвокат побелел как мел!

Я моментально ухватил ситуацию: Гробе так и не рассказал Роксентеру о том инциденте! Адвокат полагал, что этот человек мертв! Но аппаратная выучка вещь тонкая — я быстро нашелся что сказать:

— Откуда мистеру Гробсу слышать что-либо о нем? Представить себе не могу. Это же просто какой-то студент — выскочка. — Я подмигнул адвокату правым глазом так, чтобы

не видел Роксентер.

Адвокат стоял, наблюдая за мной, словно взвешивая то, что сказал прокурор. Роксентер продолжал:

— Сдается мне, что этот самый Уистер — серьезная угроза для общества. Изобрел дешевое горючее и отказался продать изобретение. — Он повернулся ко мне: — Ты все мне сказал или знаешь еще что-нибудь?

Я почувствовал, как напрягся адвокат, и сказал:

— Он, очевидно, собирается продемонстрировать его на автогонках.

— Ах так! — Роксентер погладил подбородок и нахмурился. Затем закурил и сказал нечто такое, чего я, как ни бился, понять не мог. Он сказал: — Гробе! Никому не говори об этом изобретении. Найми этому Уистеру агента по рекламе.

— Слушаюсь, сэр, — ответил адвокат.

Может, это прозвучало недостаточно громко. Роксентер встал и вплотную подошел к Гробсу.

— Хватайся за это дело! Влезай на него и качай! Не слезай до тех пор, пока не (…) его до конца. Понял?

Я был слегка потрясен. Голос! Осанка! Единственно, чего не хватало до полного сходства с Ломбаром, так это встряхивания за лацканы и «жала»!

— Слушаюсь, сэр. — Адвокат выглядел еще больше осунувшимся.

Похоже, на этот раз его согласие прозвучало погромче, и Роксентер отошел от него. Он показал на меня, говоря:

— Инксвитч только что принял присягу семейного шпиона. Он секретный агент в должности федерального следователя, и я сразу же назначаю его на это дело!

Гробе посмотрел на меня и вдруг принял решение:

— Уверен, из него получится превосходный семейный шпион. Работать с ним будет одно удовольствие.

Адвокат ушел. Я тоже поднялся, но Роксентер смотрел на часы.

— Нет, рано. Прошло всего несколько минут. — Он пошел к балкону и открыл двери, впустив в церковную атмосферу комнаты мягкий шум уличного движения. Потом взмахнул рукой, указывая на великолепные арки. — Небось теперь, став семейным шпионом, ты думаешь, что это слишком просто и без претензий? Но я человек скромный. Мне многого не надо. В организации врачей, существующей на мои пожертвования, на днях говорили мне, как они рады, что сделали меня бессмертным. Для мира такая благость, когда хоть один человек обладает этим навеки. Вряд ли им по карману платить налог на наследство. Когда ты сюда вошел, я заметил, что ты удивляешься — мол, почему я не женюсь на одной из тех девушек. Ты так тесно связан с семьей — тетка Тиманта и прочее, — что имеешь право знать и не сделаешь ошибки, сблизившись с моими чертовыми родственниками. Мне нет нужды жениться, Инксвитч. Эта организация врачей уверяет меня, что я буду жить вечно, и не нужен мне никакой сын — это только лишняя конкуренция, понимаешь? Поэтому не церемонься с другими членами семьи, Инксвитч. Ясно?

Я кивнул, но он уже не смотрел на меня. На город, которым он владел, как и планетой, ложился вечер. Роксентер взглянул на часы, затем поднял голову, и на его лице появилось выражение экстаза.

— Неужели ты не слышишь музыку арф? Это происходит ежедневно в это время. Теперь слушай! Слушай внимательно! — Он помолчал, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. — Вот она! Точно по времени! Ах, какие прекрасные слова: «Единственный истинный бог — это Делберт Джон Роксентер!» — Он повернулся, ринулся к столу и вскоре вернулся с ручкой и листом бумаги на золоченой дощечке. — О, я так рад, что есть еще один свидетель! Подпиши это подтверждение, пожалуйста.

Я подписался, но чувствовал, что голова у меня идет кругом: Слуховая галлюцинация! Параноидальная шизофрения! Мания величия! Точно как у Ломбара! Делберт Джон Роксентер — чистейшей воды сумасшедший!

Я работал на двух психов!

Ряд последующих дней я занимался самопросвещением. Меня интересовало, в какой степени может раздолбать планету огромная и мощная организация типа роксентеровской «колесницы Джаггернаута». Меня переполнило чувство восхищения. Неудивительно, что Ломбар так усердствовал, изучая Роксентера! Я делал выписки где только возможно, намереваясь послать их с волтарианской почтой и снискать расположение своего шефа. Да, на Земле многие технологии примитивны и неэффективны, но система организации Роксентера на многие световые годы опережала любые ей подобные в исследованном космосе. За пять поколений дьявольской ловкости ее хозяев она стала тем, чем была сегодня — колоссом! «Планетой» на планете, пляшущей под дудку одного душевнобольного человека! Блестяще! В сравнении с этим Хеллер был жалким ничтожеством! И я погребу его под лавиной роксентеровской ярости!

Стоило мне выйти из храма самопоклонения Роксентера и вступить снова в кабинет Мисс «Вселенная», как ярость — к счастью, ее, а не Роксентера — обрушилась на меня.

— (…)! — выругалась она, вскинув красивую головку. — Уже пять часов! Мне давно пора быть в клинике на аборте! И стоило так долго тянуть время!

Дисциплина, жесткие графики! Вот что нужно, чтобы создать великую империю!

— Расстегивай же, черт побери, рубашку! — приказала она.

Она стояла уже в пальто и шляпе, яростно роясь в столе, разбрасывая повсюду вещи. — Куда же запропастился этот чертов штамп?

Я расстегнул рубашку, внимательно присматриваясь ко всем ее движениям. Наконец она нашла то, что искала, под зачерствевшим сандвичем с ореховым маслом. Чтобы так ловко запрятать секретный штамп, нужна большая хитрость! Это был большой диск с ручкой и защелкой. Мисс взяла его и с помощью сложенного обрезка бумаги стала сердито толкать подвижной шрифт на диске. Я смог прочесть установленную сю надпись; «ШПИЁН СЕМЕЙСТВА РОКСЕНТЕРОВ». Следовала дата и место для инициалов. Как экономно!

Она стала надвигаться на меня так стремительно и яростно, что на секунду я встревожился. Ее палец лежал на защелке.

— Ты уверена, — заговорил я, — что слово «шпион» пишется через «ё», а не через «о»?

— Ты что, кодам не веришь?! — рявкнула она на меня. — Когда вон та световая панель, — она жестом указала на сигнальное табло в стене, — вспыхивает двенадцатью точками, он хочет сказать: «Приведен к присяге при вступлении в должность семейного шпиёна». Ты, парень, не очень-то многого достигнешь, если станешь поправлять ЕГО! Подыми-ка свою чертову рубаху — она мне мешает!

Ну что я мог сделать? Код есть код. Я распахнул рубашку пошире — и она пришлепнула штамп к моей голой груди, отпустив защелку. Меня ужалила боль! Она схватила со стола странного вида иглу и, крепко прикусив зубами язык в углу рта, глубоко сосредоточившись, выколола на моей груди инициалы — должно быть, свои собственные. Отступив назад, она бросила иглу на вешалку для пальто. Я опустил взгляд на свою грудь.

На ней ничего не было!