Невероятные приключения циников в Скайриме (СИ) - Пасынкова Юлия Александровна Страница 58

Пит все-таки отбила свою лютню, а устроившись на лавке и выровняв дыхание, ослабила несколько струн. Попытавшись подцепить несчастный лист бумаги, она зажала его в единственно удобном положении, но достать не хватало третьей руки.

— Кхм… Вот черт… Бишоп?

Рейнджер сел напротив и, довольно скалясь, взял охотничий нож:

— Не дергайся.

Подцепив лезвием бумагу, он вытащил самый кончик, и многострадальный лист оказался на свободе. Пит облегченно вздохнула, сцапала записку и пробежала глазами по записям. На щеках вспыхнул румянец, девица, смущенно улыбнувшись, скомкала записку и засунула ее в складки брони. Бишоп помрачнел, наблюдая за довой:

— Старый вор решил вспомнить молодость и объездить молодую кобылку? В любом случае, не обдели каждого в гильдии широкой койкой.

Пит удивленно вскинула брови и дернулась, словно от пощечины:

— Обязательно. Жаль только, что тебя в гильдию не взяли…

Она засунула записку в щели доспеха и, отложив лютню, перебралась на другой конец телеги. Бишоп проводил её подозрительным взглядом, пытаясь понять, что имела в виду эта женщина. Пит улеглась на лавку, накрылась спальным мешком с головой, но напоследок все-таки высунулась из-под меха:

— Делвин должен был пару дней назад совершить переворот и прищучить главу гильдии Мерсера. Он лишь изложил мне свой план. И кстати… Ревность — это признак неуверенной в себе натуры. Ты бы поработал над самооценкой…

— О чем это ты? — не сдержал любопытства мрачный Бишоп.

— Я не практикующий психиатр, я — теоретик, и не настроена проводить сеанс психотерапии…

— Ну уж нет! Начала говорить, так заканчивай!

— Как скажешь! — разозлилась дова и села. — Давай-ка поиграем. Я постараюсь угадать, какие мысли тебя мучают, а ты скажешь так это или нет. Каждый раз, когда ты чувствуешь ревность, ты мучаешься вопросом: «Как они посмели выбрать кого-то другого?! Зачем? Ведь я лучше, чем они!». Перед сном терзаешься сомнениями: «А что если они правы, и на самом деле я ни на что не годен?», а на утро снова попытаешься доказать всему миру и себе самому обратное. Нагнал дичь (не важно — женщину или крупного оленя) и всё, ты победитель. Хотя бы в этот раз… Ты охотник, Бишоп. И ты глубоко несчастен в погоне за признанием…

Она замолчала, переводя дыхание.

— Ну, есть попадания?

Рейнджер стиснул зубы так, что заходили желваки. Хотелось огрызнуться, высмеять девку, растерзать словами, но ничего не шло на ум. Она говорила странно и как-то уж совсем непривычно. Все слова по отдельности понятны, а вместе получалась ерунда. Вроде той, от которой страдали со скуки какие-нибудь девицы из дворянства, просиживая холеные задницы на шелковых подушках. Ему, Бишопу, все это дерьмо для самокопания даром не нужно. И он поступил обычным способом: выругался сквозь зубы, взял побольше стрел — пальцы зудели пристрелить кого-нибудь — и сбежал на охоту, оставив девицу наедине с извозчиком.

Бишоп шел вдоль тракта до самого вечера. Иногда углублялся в нехоженые места, пару раз пересекался с Карнвиром, который следовал за ним тенью. Телегу нагнал только к полуночи и, забросив в повозку тушки кроликов и подстреленную птицу, перебросился с довой взглядом. Девица открыла было рот, но рейнджер, не желая слушать очередной треп, развернулся и исчез в темноте.

В следующий раз он нагнал телегу уже в предместьях Виндхельма. Возница скидал вещи Пит на мерзлую брусчатку и быстро ретировался в сторону конюшен, подстегивая лошадку поводьями. Девица стояла одна у городского моста, растерянно озираясь по сторонам. Столица Скайримского сопротивления встретила ее как положено: ледяным ветром с моря, снегом, летящим в лицо и выбивающим все тепло из-под брони и мелькающими огнями факелов на городских стенах. Девица поежилась, всматриваясь в темноту в поисках Бишопа. Все-таки привыкла, не может без него — рейнджер прислонился к камню и наблюдал за ней из тени. Что изменилось? Почему мысль о том, что в нем нуждаются, больше не вызывает желание сбежать на другой конец мира?

Дова в последний раз огляделась по сторонам. Уперев руки в бока, девица повернулась к сложенному на брусчатку скарбу и взвалила на спину сначала свой мешок, затем мешок Бишопа. Коротко выругавшись, сгребла оставленную рейнджером добычу. Навьюченная как мул девица, пошатываясь под весом поклажи, повернулась к городским воротам. Бишоп неслышно вышел из тени и нагнал дову.

— Тяжело наверно… Давай золото понесу?

— Свои яйца понеси, — пыхтела девица, упрямо таща все на себе.

Бишоп усмехнулся, но половину вещей все-таки отобрал, а добычу привязал к своему рюкзаку.

— Напомни, зачем мы остановились в Виндхельме, если нам надо дальше на север?

Дова с плохо скрываемым облегчением поправила лямки мешка:

— Возница сказал, что дальше нас не повезет. Заночуем здесь, а по утру найдем другого извозчика.

— Как скажешь.

Дальше шли молча. Когда мост закончился, и они подошли к городским воротам, дова постучала в малые двери сначала кулаком — никто не ответил. Потом попинала сапогом — ноль реакции. Глядя на ее багровеющее от злости лицо, Бишоп ретировался в сторону.

— Эй, швейцар! Открывайте нахрен, или клянусь сиськами Кин, всем селом придется скидываться на новые ворота!

— Чего шумишь? — спустя какое-то время в двери открылось смотровое окошко.

Дова поднялась на цыпочках, чтобы заглянуть внутрь — роста не хватало:

— Слушай внимательно: перед тобой довакин всея Скайрима, отморозивший задницу. Голодный, усталый и очень злой. Выдержат твои ворота, если я Крикну?

Мужик поднес факел к окошку, чтобы лучше разглядеть наглую пигалицу. Бишоп, предчувствуя ссору, возник рядом с довой:

— Вообще-то она не врет. Доверять бабе драконью силу я бы не стал, но… Что есть, то есть. Правда, Питикака?

— Питикака?! — стражник ошарашено округлил глаза, затем перевел взгляд на Бишопа, — а ты Бишкек? Исмирова борода, что ж вы сразу не сказали! Героям у нас всегда рады!

Смотровое окошко закрылось, и с другой стороны начало доноситься металлическое бряканье. Бишоп переглянулся с довой: та была озадачена словами стражника не меньше.

Когда дверь открылась, их встретили несколько воинов с факелами, переговаривающихся шепотом. Они не сводили заинтересованных взглядов с парочки: кто-то толкнул соратника плечом, показывая на дову — «… я думал она повыше будет…». «Хилая какая-то… Она и вправду убила трех драконов одним Криком?». «Пришла к Братьям Бури? Ну теперь мы разделаемся с имперцами…».

Пит скользила по стражникам подозрительным взглядом, пошла мимо, направляясь к видневшейся неподалеку таверне, но не выдержав шепотков за спиной, развернулась. Стражники хором отпрянули. Бишоп даже повеселел, глядя на их испуганные лица.

— В чем, собственно, дело, милейшие? — девица скрестила руки на груди.

Мужики переглянулись и вытолкнули вперед стражника, болтавшего с ней через смотровое окошко:

— Не злись, госпожа. Просто весь Виндхельм наслышан о ваших подвигах с могучим воином Бишкеком.

— Чего?!

— Барды славят вас по всему Скайриму.

Пит уставилась на Бишопа, а тот закатил глаза к ночному небу, прикидывая, во что ему может обойтись внезапная известность.

— Стало быть лютня доехала до двух недоумков… — пробормотала Пит, почесав в затылке, — а что… Неплохо. Пиар-компания в положительном ключе, управление репутацией — все дела. Пойдем, «Бишкек», посмотрим, поставят ли здесь по халявной кружечке героям Скайрима?

Рейнджер тут же встрепенулся, почуяв бесплатную выпивку. Коротко кивнул стражникам и направился за довой в таверну, что расположилась недалеко от городских ворот.

«Героям всея Скарима» поставили целый жбан медовухи. «Очаг и свеча» — не единственная таверна Виндхельма, но самая крупная, могла себе это позволить. На первом этаже Бишопа с довой встретила трактирщица и, узнав что к чему, тут же отправила их на второй этаж, где стояли столы, и многочисленные гости грелись у камина в промозглую погоду. Распознав в новых лицах прославленного довакина Питикаку и могучего воина Бишкека, постояльцы окружили их стол и потребовали подробных историй о славных приключениях.