Андрей Гребенщиков - S.W.A.L.K.E.R. Похитители артефактов Страница 61

— И что тупим? Вот, придет полнолуние, займу я твое место…

— Какая первая паланета от солнца? — пискнул напуганный человек.

Я опять онемел. Где подвох? Ну, не могут мудрецы задавать такие тупые вопросы! Ладно бы, минеральный состав Меркурия, или скорость вращения вокруг своей оси, или расстояние от солнца до Меркурия.

— Вишь? Тупит! — краб указал на меня когтем.

— Меркурий, — ответил я настороженно.

Краб подпрыгнул и растопырился в полете, закружил на месте и, расплываясь в улыбке, вскарабкался мне на шею, прижался к виску, пояснив:

— Ай да Вла-вла-дим! Умный. Ты не пугайся, я мыслю слушать буду…

Тест я прошел на «отлично». Крабочеловек ликовал. Тотчас объявили пир на весь мир в честь меня. Вот, это мне уже нравится. А то эти два придурка начали изрядно действовать на нервы. Гнать таких надо! Ничего, подвину их со временем.

После пира меня, слегка захмелевшего, отвели в покои — просторную комнату с огромным окном, за которым мигали огромные, не по-московски яркие звезды. Я разделся и нагишом упал на постель. Белье было чистым, перины — мягкими, обстановка — роскошной. Я наслаждался жизнью, представляя себя правителем во главе этого нехитрого мира, смотрел на портрет Принцессы — огромный, во всю стену — и грезил о ней. Она ведь красавица! Действительно — цветок, лилия или лотос: снежно-белые волосы, лицо скрыто вуалью, но и под ней видны изящные черты, подвеска украшает изящную шею и спускается на грудь. Тонкую талию перехватывает атласный пояс. Она стоит вполоборота и смотрит, манит, манит…

Во сне меня ей представили, а потом она куда-то исчезла, я искал ее, но она все время исчезала. Скверный, тревожный сон!

А потом меня разбудили. Я разлепил веки и увидел не Ее лицо, а одутловатого серокожего мужика.

— Вставайте, барин. Извольте сауну принять, Ее Святость ждет!

Сердце трепыхнулось — ждет!!! Вот так чудо! Просто какая-то магия! Неужели я влюбился в человека, которого никогда не видел? А что — обстановка вполне располагает, да и по местным меркам я для нее самая подходящая партия.

«Принять сауну» оказалось искупаться в тазу. Одутловатый молчал и тер спину, а потом протянул золоченый жилет и белые брюки. Удивительно, но они пришлись впору. В отполированном бронзовом щите я увидел свое отражение и присвистнул: настоящий барон. Да какой барон — истинный лорд!

К сожалению, вместе с ненавистной цивилизацией загнулась и корпорация «Gillette», и пришлось воспользоваться приспособлением, похожим на опасную бритву. С непривычки я порезался и вверил себя заботам одутловатого.

И вот я, свежий и выбритый, можно сказать, благоухающий, шагнул в зал, на этот раз хорошо освещенный. Зал взорвался овациями, и я, в сопровождении двух стражников в красных кафтанах, прошествовал сквозь человеческое море, которое расступалось передо мной, как перед Моисеем. Кровь пульсировала в висках, заглушая крики радости.

Скоро!

Сейчас!

Я замер перед двустворчатыми дверями, стражник, что справа, отпер их огромным ключом, заскрипели петли.

— О-о-о, м-о-о-о, — доносилось с улицы.

Все это — для меня! Всегда знал, что лучше быть на вершине такого мира, чем составляющей протоплазмы нашего. Я, конечно, не протоплазма, но незаметен на общем фоне серости и интеллектуальной убогости.

Потянуло сыростью и тленом. Совсем дом запустили, нужно будет заняться этим вопросом в ближайшее время! А то дело ли — в покоях принцессы, и такой запах!

Ну да, еще бы — и тут мрачно. Я шагнул к высокому трону, где угадывалась фигурка в белом. Да она, на самом деле, хрупка. Цветок. Лилия.

Еще шаг, поклониться… Блин, как тут правильно кланяться-то? Согнусь пополам… пола касаться не буду. А пылищи-то! Куда слуги смотрят?!

Ближе, ближе. Теперь следует стать на одно колено и поцеловать ее руку. Но как, когда трон — на некоем подобие пьедестала. Значит, склоню голову. Вот так. Наверное, смотрится галантно.

Выждав время, я набрался смелости и посмотрел на принцессу.

Она неподвижно сидела в кресле, закатив глаза так, что на меня уставились слепые бельма. Спутанные волосы свисали вдоль впалых, сероватых щек. Губы потрескались.

Крылья тонкого носа шевельнулись, и принцесса повернула голову в мою сторону. Руки, лежавшие на подлокотниках трона, напряглись, и звякнули цепи, которыми сковали Принцессу.

Обнажив неровные, почерневшие зубы, Принцесса улыбнулась.

Я непочтительно вскочил и попятился к двери. Нащупал ручку за спиной, нажал — заперто. Еще раз нажал — заперто! Ничего. Она же привязана. Я развернулся и принялся колотить в дверь:

— Выпустите! Выпустите меня!

Молчание было мне ответом. Сзади снова звякнули цепи, похолодев, я посмотрел назад. Вытянув руки (обрывки цепей звенели, свисая с запястий), шаркая ногами, раскачиваясь на ходу, последняя из древнего рода, лучшая из лучших, спасительница мира, единственная защитница интеллекта брела ко мне.

— Выпустите! Выпустите! Помогите! Уроды! Люди! Пожалуйста! — я вопил, и голос мой срывался на недостойный скулеж.

Я больше не оборачивался, чтобы не видеть это. Сейчас дверь распахнется и тупые уроды подхватят теряющего силы меня, отгонят чудовище, сейчас…

— Не кипеши, умник! — крикнули в ответ из коридора. — Ты лучше молись. И гордись! Ты всем пригодился!

На плечи мои, повторяя жест Тадеуша, с которого все началось, легли тяжелые холодные руки принцессы.

— Мозги! — прохрипела она. — Мозги-и!

— О-о-о… Мо-о-озг! — донеслось с улицы.

Олег Дивов

Стрельба по тарелкам

Рано утром Будкин, Шапа и Варыхан отцепили от мотоблока пушку, развернули ее к цели, уперли сошники в рыхлую сырую землю. Будкин открыл затвор, присел перед ним, раскорячась неловко. Зажмурил левый глаз и, глядя в канал ствола, начал командовать:

— Шапа, лево чутка. Теперь выше. Много взял, ниже давай. Стоп! Ну, попалась, родимая. Точняк под башню, мужики. Уж со ста шагов не промажем.

Летающая тарелка сидела посреди картофельного поля, утонув в нем посадочными опорами по самое брюхо.

Пушку Будкин еще в том году купил у городских, сорокапятку, за самогона ведро. Без прицела, без колес, зато дали снарядов три ящика — бронебойные, осколочные, картечь, особо картечь советовали.

— На кабана, — сказали, — лучше нету. Засядешь в поле, свиньи эти как выйдут картошку жрать, а ты хрясь, и все стадо — готовые шашлыки.

Будкин к картечным снарядам отнесся не по-крестьянски, бесхозяйственно, заглянул в ящик, да и говорит:

— Какие-то гнилые они. Сами с такой картечью на шашлыки ходите. Вон у вас собаки дикие на пустыре, хрясь — и того. Ящик возьму, пригодится, а колбасу эту синюю на фиг.

Пушку Будкин поставил в дровяной сарай и там всю зиму с ней вечерами при коптилке возился, ржавчину обдирал. Жена сначала ругалась, потом рукой махнула — пускай сбрендил мужик, зато не пьет, зимой-то самое оно запить. А Будкин по весне орудие заново покрасил, колеса наладил от телеги, стала не пушка, загляденье. Маленькая, аккуратная, под колесами чуток подкопай, она на лафет садится — и не видать ее.

А врезать может — клочья полетят, у Будкина прадед как раз с сорокапяткой полвойны прошел, в истребительном противотанковом полку. Черная эмблема на рукаве, двойной оклад, и кто после трех боев жив остался, тот везунчик, а кто год провоевал без царапины, того, не иначе, сам Господь в темечко чмокнул. Бывало, ночью прадеда накроет, он сядет на кровати и давай с закрытыми глазами орать на всю избу — за Родину, за Сталина, прямой наводкой бронебойным по фашистской сволочи, господабогадушумать!

Будкин так и отвечал, когда соседи его подкалывали насчет орудия — это в память о любимом прадедушке. И вообще, авось пригодится, на селе всякое бывает, сами знаете, прямой наводкой бронебойным никогда не лишнее.

Вот под самую осень и пригодилось.

Тарелка сверзилась в поле вечером, прочертила небо горячей пламенной струей, да хлобысь на пузо. Как рассвело, мужики сбегали, поглядели — и к Будкину. Сказали, лежит там закопченная такая, потрескивает тихо, а чего в ней внутри — не разбери-поймешь, вроде кто-то ходит и железом гремит. Чинится небось. Вот бы ему пушку твою предъявить, чтобы разговор по понятиям сложился. А то он починится и улетит, а картошку-то потравил, гадюка, основательно, как раз ее через пару недель копать.

Да не вопрос, Будкин говорит.

Тут соседи пришли. Слева Леха Шаповалов, сам поперек себя шире и морда страхолюдная, но глаза добрые, мухи не обидит, если та его не укусит, а тогда уж держись, избу раскатает, пока муху догонит. Справа Стас Варыханов, егоза мелкая, вороватая, зато руки откуда надо, и вообще продуманный до делов мужичок. Нынче оба смурные, трезвые и при ружьях, значит, готовые на все. Сами пришли, главное, и не звал их никто.