Евгений Лукин - КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ Страница 63

Она торопливо начала спускаться по стволу. Адам галантно подхватил ее внизу и на руках отнес в их уютное бунгало. Как благодарен он был сегодня этим похотливым грязным бесхвостым обезьянам…

Напоминаем вам, что версия эта абсолютно не научная, а сугубо беллетристическая. Ничего этого на самом деле конечно же не было. Однако если быть последовательными, то дальнейшие события должны были развиваться следующим образом.

Люди-произошедшие-от-обезьяны плодились и плодились, не зная меры и приличий. Люди-созданные-Богом все пытались догнать их в численности. Затем два этих вида ассимилировали. И теперь в каждом из нас есть доля и от тех и от других. И в каждом человеке соотношение этих долей различно…

Как сие ни странно, но эту сугубо беллетристическую версию подтверждают последние исследования биологов. А если даже и не подтверждают, то все равно интересно. Все мы учили в школе, что плод во чреве беременной женщины проходит несколько стадий, превращаясь в зародыши наших предков: зародыш простейшего, зародыш рыбы, зародыш млекопитающего… Только зародыша того примата, от которого якобы произошел человек или, грубо говоря, обезьяны, в чреве женщины не возникает никогда… А вот в чреве обезьяны плод проходит такую стадию, когда он абсолютно идентичен зародышу человека.

Это что же выходит? Не человек произошел от обезьяны, а обезьяна от человека? Непонятно.

Некоторые биологи объясняют этот феномен так. Человек — недоразвитая репродуцирующаяся личинка обезьяны. То есть родился у обезьяны когда-то недоразвитый зародыш, почти выкидыш, да взял и не погиб. И еще оказалось, что он и плодиться может… А если вглядеться, действительно, человек похож на недоразвитую обезьяну: облезлый, хилый, голова огромная, рахитичная…

Но как-то эта идея унижает. Так что давайте считать, что если даже это и правда, то все-таки есть среди наших предков и те, что созданы непосредственно Всевышним по образу и подобию Его.

И к чему все эти разговоры? Да к тому, что никто не знает и уже точно никогда не узнает, откуда взялся человек. А потому мы, авторы, не будем больше задерживаться на этом смутном периоде, а расскажем о том эпизоде, в котором человечество впервые заявило о себе документально.

Глава первая и единственная

Великий Слепой

Одним из первых людей, решивших увековечить деяния современников, стал грек по имени Гомер, живущий на окраине Афин. Решение это было тем более новаторским, что письменность людям была еще не известна. (Другой бы на его месте дождался ее изобретения, но Гомер был слеп, и ждать ему смысла не было.).

Как же тогда сохранить память о своих соплеменниках? И Гомер придумал. Нужно оформить текст в прекрасные, возвышенные, хорошо запоминающиеся стихи, чтобы они из уст в уста передавались поколениями… Не грех и приукрасить события: больше шансов, что стихи не забудутся.

Идея была прекрасная, и ее подхватили. Каждый новый певец-сказитель добавлял к тексту Гомера какую-нибудь собственную деталь-украшение… Думается, наиболее истинное представление о действительных событиях того времени можно получить, отсекая от нынешнего варианта Одиссеи и Илиады всю бижутерию… Получится примерно следующее.

Юный Парис, сын Приама, пас стада круторогих быков мужа Агелая. Он был пастухом. Среди сверстников Парис ничем особенным не выделялся. Точнее, выделялся, но не в лучшую сторону. Если его ровесники уже принимали участие в состязаниях героев на равных с прославленными мужами, то Париса к оружию не подпускали за версту.

Нет, он не был слабым или увечным. Просто лицо его было уж чересчур глуповато, а вместо обязательной в тех краях бороды он обзавелся лишь редкими шелковистыми кудряшками. Оружия ему не доверяли.

Поначалу он сильно обижался. Особенно на то, что ни одна девушка не обращала на него серьезного внимания. После каждого очередного отказа он возносил молитвы богу войны Аресу с просьбами наделить его недостающей мужественностью. И приносил Аресу жертву. Хотя чаще те приносились сами.

Быки Агелаева стада с удивительным упорством падали в пропасти, пропадали в лесах или гибли в лапах диких зверей. После каждого такого случая, обнаружив пропажу, Парис даже не пытался найти животное. Он считал происшедшее благим знаком, а исчезнувшего быка — жертвой любимому богу. И вновь возносил молитвы.

Агелай считал по-другому. Обнаружив пропажу, он нещадно избивал беднягу Париса, нередко устраивая из экзекуции красочное и поучительное зрелище для прочей челяди. Соседи привыкли к этому развлечению и с нетерпением ожидали очередной части сериала.

Когда в течение дня в стаде пропало сразу пятнадцать быков, Парис вначале впал в уныние. Но потом понял: это — знамение. Уж теперь-то, после столь обильной жертвы, Арес услышит его. А посему он не стал тратить времени на поиски животных, а улегся на травку в благостном ожидании.

Лежать ему нравилось всегда. Но сегодня он был настроен на чудо. А оно все не происходило. Бороденка его оставалась редкой и шелковистой, сил в мышцах не прибавлялось. И тут Парис понял. Воля богов опирается на волю смертных. Он сам должен решиться на подвиг. А так, лежа на травке, он добьется только одного: придет Агелай и снова изобьет его до полусмерти.

Какой же совершить подвиг? Парис попытался сосредоточиться, но в голову лезло только одно…

Самой прекрасной в его понимании женщиной была жена кузнеца Менелая — Елена. Ее сакральная женственность подтверждалась чрезвычайной плодовитостью. Никто, возможно, даже она сама, не знал точно, сколько у нее сыновей и дочерей. Что касается пьяницы Менелая, то он и не считал их.

Настоящих друзей, с которыми можно было бы посоветоваться, у Париса не было, за исключением слепого певца Гомера. Гомер, уроженец острова Хиос, потерял зрение в сражении с алчными финикийцами, но не утратил при этом свой пыл и время от времени горланил на всю округу поэмы о подвигах — своих и чужих. Он не видел того, что видели другие, зато нередко в подпитии вел беседы с некоей Каллиопой — музой эпической поэзии.

Причиной дружбы пастуха с поэтом было то, что Парис буквально с раскрытым ртом слушал поэмы старого воина, представляя себя на месте великих героев, облаченным в сверкающие латы и сжимающим в беспощадных руках смертоносное жало меча… А еще очень способствовало дружбе то, что Гомер не мог видеть женоподобную физиономию Париса и относился к слушателю всерьез.

…Невидящий взор Гомера был устремлен в одну точку. Будь на его месте человек зрячий, он бы увидел запущенный огород, чахлую оливковую рощу за ним и нескольких бестолковых нубийских рабынь с увесистыми амфорами на плоских головах.

Гомер же видел иное. Раскаленное солнцем и яростью поле битвы, капли пота и крови на обветренных лицах воинов… Он слышал стук копыт, плач прелестных вдов и восторженные крики победителей… Он чуял пьянящую смесь запахов крови, лошадиного пота и молодого вина — запах долгожданной победы!..

Именно сегодня он наконец-то уверовал в то, что созрел для создания великой поэмы… Но что взять за ее основу? «Главное — сюжет, — рассуждал Гомер. — Все битвы, в которых я участвовал, происходили за землю, богатства или из-за иных низменных причин. А хочется чего-то возвышенного. Чего?..»

— Гомер, — прервал его грезы голос Париса. — Я решил украсть Елену.

— Прекрасную Елену? — встрепенулся Гомер.

— Прекрасную? — удивился Парис. — А ты-то откуда знаешь, ты же слепой?

— Слеп я глазами, мой брат, но душой, я чувствительней зрячих, — запел Гомер.

Истинно, вечным богиням Елена красою подобна!Нет, не осудит никто, если брань ты зачнешь за такую,Думаю, в деле таком нас поддержит Афина Паллада!

— Неужели? — обрадовался Парис. — А точно?

— Точно, точно, — заверил его Гомер. — Ты, брат, сильно не раздумывай. Я пиит, ты — герой. Я говорю, ты делаешь — понял?..

Почувствовав в ответном молчании Париса неуверенность, Гомер вскочил и заорал:

— Деяние сие воспето будет во всей Эгеиде!

Парис испуганно отшатнулся, а проходящие мимо рабыни, побросав амфоры, кинулись прочь, вознося молитвы своим варварским богам.

Заручившись поддержкой старого рапсода, Парис вместе с ним отправился в кузницу Менелая.

Сговориться с Еленой оказалось на удивление просто. Именно сегодня, как, впрочем, и ежедневно, Менелай, вспоминая свои былые ратные подвиги, напился до полусмерти в компании своего военачальника — здоровяка Агамемнона — и уже полдня отдавал дань Гипносу. Елена срывала злость на рабынях, нервно вытирала носы младшим детям и возносила проклятия Дионису.

Тут-то на пороге их дома и возник солнцеликий Парис с букетиком полевых цветочков в дебелой руке.

— Я пришел за тобой, Прекрасная, — сообщил он.