Терри Пратчетт - Мор, ученик Смерти Страница 7

Ты выглядишь мертвым.

Мор не нашелся, что возразить.

— Что, язык проглотил? На самом деле Мор в это время считал до десяти.

— Я не мертвый, — в конце концов сказал он. — По крайней мере, мне так кажется. А ты кто?

— Можешь называть меня мисс Изабель, — надменно промолвила она. — Отец сообщил, что тебя надо накормить. Следуй за мной.

Она стремительно направилась к одной из дверей. Мор тащился за ней, соблюдая как раз ту дистанцию, которая была необходима, чтобы дать распахиваемой двери возможность треснуть его по другому локтю.

За дверью оказалась кухня — длинная и теплая, с низким потолком. С потолка свисали медные кастрюли и сковородки. Одну из длинных стен целиком занимала огромная чугунная печь. Перед ней стоял старик, поджаривая яичницу с беконом и насвистывая.

Запах привлек внимание вкусовых сосочков Мора. В запахе этом содержался намек, что если они (сосочки) вступят в близкое соприкосновение с его источником, то получат истинное удовольствие. Мор обнаружил, что двигается вперед, даже не потрудившись обсудить этот вопрос со своими ногами.

— Альберт, — слова Изабель звучали, как щелканье бича, — еще один явился за завтраком.

Не произнося ни слова в ответ, мужчина медленно повернул голову и кивнул. Изабель вновь переключилась на Мора.

— Должна сказать, — съязвила она, — учитывая, что выбирать можно было из всего населения Плоского мира, отец мог найти кого-нибудь получше тебя.

Тебе придется из кожи вон лезть, чтобы справиться со своими обязанностями.

Засим она стремительно покинула кухню, оглушительно хлопнув дверью.

— С какими-такими обязанностями? — пробормотал Мор, ни к кому конкретно не обращаясь.

В помещении царила тишина, нарушаемая лишь шипением масла на сковороде и звуками рассыпающихся углей в расплавленном сердце печи. Мор обратил внимание на выбитые на дверце для топлива слова:

«Маленький Молох (Частн. комп. с неогранич. ответств.)».

Повар, кажется, не замечал его, так что Мор взял стул и уселся за белый выскобленный стол.

— Грибы? — осведомился старик, не оборачиваясь.

— Х-м-м? Что?

— Я сказал, грибов хочешь?

— А-а. Извини. Нет, спасибо, — ответил Мор.

— И правильно, молодой сэр.

Повар оторвался от печи и направился к столу.

Даже значительно позднее, когда Мор уже пообвыкся на новом месте, при виде шагающего Альберта у него неизменно перехватывало дыхание. Слуга Смерти относился к разряду худых, как палка, красноносых стариков, у которых постоянно такой вид, словно они носят перчатки с обрезанными пальцами причем это впечатление сохраняется и в тех случаях, когда никаких перчаток нет, — а его перемещения сопровождались сложной последовательностью телодвижений. Альберт наклонился вперед и принялся раскачивать левой рукой сначала медленно, но постепенно размах и частота увеличивались, пока не перешли в дергающиеся взмахи. И наконец, совершенно внезапно и приблизительно в тот момент, когда наблюдатель мог смело ожидать окончательного отрыва руки от плеча, волна движений распространилась по всему телу Альберта к его ногам. Очевидно, при этом создался мощный импульс.

Альберта толкнуло вперед, как на скоростных ходулях. Сковородка повторяла весь этот сложный рисунок, следуя по изогнутой воздушной траектории, пока не замерла прямо над тарелкой Мора.

Альберт носил как раз тот тип очков (разделенных напополам полулунной линией), который создает особые удобства для смотрения на собеседника поверх линз.

— А закончить можно овсянкой, — проговорил Альберт и подмигнул.

Подмигивание, очевидно, служило знаком включения Мора в некий всемирный овсяночный заговор.

— Прости, — произнес Мор, — а не мог бы ты точно сказать, куда я попал?

— Ты разве не знаешь? Это дом Смерти, парень. Он привел тебя сюда вчера вечером.

— Да… я вроде как припоминаю. Только…

— Х-м-м?

— Ну… Бекон и яичница… — туманно продолжал Мор. — Эти вещи, как бы это сказать, кажутся здесь не вполне уместными.

— У меня где-то завалялись несколько черных пудингов, — успокоил его Альберт.

— Нет, я имею в виду… — Мор поколебался. — Я просто хочу сказать, что не могу представить себе его за парой ломтиков ветчины и глазуньей.

Альберт усмехнулся.

— А, ты об этом. Конечно, парень, он не ест. То есть, как правило, не ест. В отношении провизии с ним очень легко, с нашим хозяином. Я готовлю только для себя и, — он сделал паузу, — для молодой госпожи, разумеется.

Мор кивнул.

— Для твоей дочери.

— Моей? Ха! — хмыкнул Альберт. — Здесь ты заблуждаешься. Это его дочь.

Мор уставился в ясные очи глазуньи. Та, в свою очередь, уставилась на него из своего озера жира. Альберт слышал о питательной ценности продуктов и прочих диетических делах, но новомодных теорий не придерживался.

— А мы говорим об одном и том же человеке? — осмелился наконец произнести Мор. — Такой высокий, одет во все черное.

Он еще несколько… как бы это сказать… костляв…

— Он ее удочерил, — добродушно объяснил Альберт. — Это довольно длинная история…

Тут громко зазвонил колокольчик, свисающий с потолка на шнурке прямо у слуги над головой.

— …которой придется обождать. Он хочет видеть тебя в своем кабинете.

Я бы на твоем месте кинулся туда со всех ног. Он не любит, когда его заставляют ждать, и это можно понять. Вверх по лестнице, первый поворот налево. Ты его вряд ли пропустишь…

— Там еще дверь в черепах и костях? — спросил Мор, проворно вставая и задвигая стул на место.

— Здесь все двери в черепах и костях, по крайней мере большая их часть, — вздохнул Альберт. — Это его прихоть. Вряд ли он хочет что-то сказать этим…

Оставив завтрак остывать и застывать, Мор заторопился наверх, миновал лестницу, пробежал по коридору и остановился перед первой дверью. Поднял руку, чтобы постучать.

— ВОЙДИТЕ.

Ручка двери самостоятельно повернулась. Дверь распахнулась внутрь.

Смерть сидел, расположившись за письменным столом. Он пристально вглядывался в страницы гигантской книги в кожаном переплете, занимавшей чуть ли не весь стол. Когда Мор вошел, Смерть оторвался от книги, поднял взгляд, удерживая известковобелый палец на нужной строке, и улыбнулся. Во всяком случае, выражение его лица не предполагало множественности толкований.

— А, — произнес он. Затем последовала пауза. Он поскреб подбородок со звуком, который издает длинный ноготь, если им проводят по расческе. — ТЫ КТО, МАЛЬЧИК?

— Мор, сэр, — ответил Мор. — Твой ученик. Помнишь?

Некоторое время Смерть не отрываясь смотрел на него. Затем синие булавочные головки его глаз вновь обратились к книге.

— АХ ДА, МОР. НУ ЧТО Ж, МАЛЬЧИК, ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИСКРЕННЕ ЖЕЛАЕШЬ УЗНАТЬ САМЫЕ СОКРОВЕННЫЕ ТАЙНЫ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА?

— Да, сэр. Думаю, что так, сэр.

— ХОРОШО. КОНЮШНИ СРАЗУ ЗА ДОМОМ. ЛОПАТА ВИСИТ ЗА ДВЕРЬЮ, КАК ВОЙДЕШЬ.

Он посмотрел на книгу. Перевел взгляд на Мора. Тот не двигался с места.

— СУЩЕСТВУЕТ ЛИ КАКАЯ-НИБУДЬ ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО ТЫ НЕ ПОНЯЛ МЕНЯ?

— Да, сэр.

— УДОБРЕНИЕ, МАЛЬЧИК. НАВОЗ. У АЛЬБЕРТА В САДУ ЕСТЬ ЯМА ДЛЯ КОМПОСТА.

ПОЛАГАЮ, ГДЕ-ТО ТАМ ИМЕЕТСЯ ТАЧКА. ТАК ЧТО ЗАЙМИСЬ ДЕЛОМ.

Мор скорбно кивнул.

— Да, сэр. Понимаю, сэр. Сэр?

— ДА?

— Сэр, я только не понял, какое это имеет отношение к сокровенным тайнам времени и пространства.

Смерть не отрываясь изучал книгу.

— ПОЭТОМУ ТЫ ЗДЕСЬ. ЧТОБЫ УЧИТЬСЯ.

Хотя Смерть Плоского мира является, выражаясь его собственными словами, антропоморфной персонификацией, он давным-давно прекратил пользоваться традиционными лошадьми-скелетами. Ему надоели хлопоты — приходилось без конца останавливаться, чтобы прикручивать проволокой отвалившиеся в процессе езды детали. Теперь его лошади неизменно являлись состоящими из плоти и крови животными, причем самых лучших пород.

И, как вскоре узнал Мор, кормили их от пуза.

Некоторые виды работ указывают на то, что человек продвигается вверх по служебной лестнице. Домашняя работа указывала — как бы помягче выразиться на нечто прямо противоположное. Но свои преимущества были и у нее — по крайней мере, работаешь в тепле, а технологический процесс не отличается сложностью и потому вполне доступен для понимания. Через некоторое время Мор вошел в ритм и начал играть внутри себя в ту игру с измерением количества выполненной работы, в которую в подобных обстоятельствах играет всякий.

«Значит так, — думал он, — я сделал почти четверть, назовем ее третью. Так что когда я покончу с углом, что возле кормушки с сеном, это будет больше половины, назовем ее пять восьмых, что означает еще три полных тачки…» Одним словом, с захватывающим дух великолепием Вселенной гораздо легче иметь дело, если представляешь ее как серию маленьких кусочков.