Павел Кошовец - Рик: Прогулка в небесах Страница 8

  - Шарики собирала, - протянула тоненько; её молочные железы нагло пялились на меня, подмигивали, будто что-то спрашивая... ненавязчиво так.

  - Ну так и собирай дальше, - снова грубо вырвалось, и она тут же дёрнулась наклониться, но я максимально поспешно ухватил её за руку, будто рыбак, подсекающий рыбку - повторного зрелища моя расстроенная психика не выдержит. - А зачем?

  Глядя на мучительные движения тонких бровей, складки, раньше времени (лет на десять?), собирающиеся на нежнейшем челе, и закушенные губки, которые она безнаказанно терзала (предложила бы лучше мне пожевать!), я снова ощутил себя этаким доисторическим монстром, вернувшимся из набега и пытающимся определить ценность добычи: не проще ли было бросить в лесу на съедение диким зверям, чем постоянно носить над собой этот дамоклов меч в виде фиалковых глаз.

  - Потому что их надо собрать, - помолчала, оценивая мою реакцию, и немного тише добавила. - Дрол вернётся и будет гневаться.

  Ах, ты ж моя золушка!

  - Надо найти на тебя какие-нибудь тряпки, - немного невпопад ляпнул я, со скрежетом уводя взгляд в сторону.

  - Тряпки? А что это?

  - Ну, шмотки. Прикид тебе надо какой-нибудь соорудить, - попытался объяснить, и тут же увидел в её глазах зарождающуюся тревогу и непонимание.

   Девушка явно не знала, что ей собираются "сооружать", а сам этот жуткий "прикид" явно ассоциировался с погребальной конструкцией.

  - Эх! - махнул я рукой, и, не долго раздумывая, рванул лёгкую ткань, висевшую на стене и прикрывавшую несуществующие окна.

  С первого раза фокус не удался - тончайший материал, похожий на шёлк, на деле оказался довольно крепким и упругим. Первая неудача меня не остановила, я упёрся ногой в стену, основательно взялся обеими руками, и что есть силы, потянул.

  Представляю, как я напугал свою спутницу. Сумасшедший землянин показал своё истинное лицо, и теперь крушит и ломает всё, что попадается под руку. Побагровевший, с перекошенной рожей, вены вздулись, на грани метеоризма - это ещё то зрелище.

  Пыжился я недолго, но настойчиво, а результат превзошёл все ожидания. Вверху раздался треск (в такие моменты приходит в голову - если успевает, конечно, - забавная фраза: "Не стой под стрелой"), отпущенная на волю ткань и я вместе с нею стремительно пошли на соединение с полом, затем провёл несколько вращательных движений, тщательно заворачиваясь и укутываясь. Вслед мне донёсся внушительный грохот, и последующий за ним скрежет - это пытался меня настигнуть сорванный за компанию карниз.

  Когда в голове прекратилось взбивание цветного теста, я открыл глаза. Надо мной расплывалось бледное в свете уходящих звёздочек озабоченное лицо девушки.

  - Вот мы тебя сейчас и приоденем...

  Следующим этапом моей выкройки должно было последовать отдирание, отрывание, отгрызание ткани от крепящей конструкции. Будто предвидя мои последующие действия, девушка наклонилась к карнизу, что-то нажала, и ткань... совершенно свободно вышла из металлических пазов. А у меня просто отвалилась челюсть.

  Вспомнился фильм про Шурика, когда его коллекционирование тостов и обычаев привело в дом с белыми стенами, высокими потолками и решётками на окнах. И его пресловутое открывание двери с использованием ноги.

  Я хмуро посмотрел на девушку, преданно глядящую на меня, поднял ткань и, стараясь поменьше прикасаться (как бы током не шарахнуло!), замотал её, пропустив под руками и закрепив на спине, благо, сползти, учитывая объём фасада, это импровизированное платье не должно было.

  Отошёл, полюбовался и вздохнул с облегчением. "Сооружение" получилось не очень эстетичным и не длинным - оканчивалось выше колен и всё-таки пробиваемым взглядом - прозрачная ткань, и при желании можно было рассмотреть, что находится под ним. Но уже без деталей.

  - А вам не понравился мой предыдущий "прикид"? - спросила белокурая фея жалобно, смакуя незнакомое слово; она крутилась, расставив руки в стороны, осваиваясь с обновкой.

  - Почему не понравился... - в замешательстве протянул я. Но не будешь же объяснять ей, что инстинкты лучше упреждать. Тем более, инстинкт продолжения рода. Достаточно и того, что меня вогнали в краску уже те картинки, что рисовал мой воспалённый мозг. - Но так будет культурней.

  - Культурней? - проговорила, пробуя на вкус слово. - А как это?

  - Ну... - озадаченно замолчал, пытаясь сообразить, как подоступней объяснить такое понятное явление. - Это когда любовью занимаются не потому, что хочется, а в силу неких традиций.

  - А... - она действительно пыталась осмыслить сказанное, уже примеряя его на те знания, которые были в её премиленькой головке. И с трудом переваривала. Но я уже ничем не мог ей помочь. Так как сам не понял, что сказал.

  - Ладно, идём уже отсюда, - буркнул, меняя тему.

  На самом деле, я уже успокоился, и мне поскорее хотелось покинуть это место, пока кто-то не застал нас здесь. Мне было стыдно за акт вандализма. Но другого выхода не было. Близкое знакомство с "попочкой" могло окончательно нарушить моё нестойкое психическое равновесие. Слёзы невинной жертвы (хотя это она довольно откровенно демонстрировала свои слабые места!), пожалуй, могут доконать меня.

Глава 3.

  Эти лица с разной степенью плотности и потности заинтересованно поглядывали на меня с высоты каких-то своих соображений, словно зрители амфитеатра на случайно забредшего на арену галла ("На какой резец лев примет это худосочное тельце?" "Да и кровушки у него кисляк..." "Всё равно делаем ставки, господа, на высоту и продолжительность крика" "Тембровую окраску, считаю, стоит опустить...")

  Дрол представил мне эти лица с различными стоп-кадрами на рожах. Для удобства повествования и дабы лишний раз не спотыкаться о непроизносимо - невоспроизводимые сочетания гласных и согласных, выдам свои ярлыки: Медный, Русый, Румяный, Довольный, Бурый, Чернявый.

  Медный. Кожа - чуть осветлённый панцирь варёного рака, причём с уже выдранными клешнями, усами и хвостами - сопливил парень не на шутку; риниты, тонзиллиты и прочие хрониты так и осыпались с него, будто перхоть - в общем, этот индеец выглядел не здорово, окончательно и бесповоротно покорённый ОРЗ.

  Русый. Представьте себе черепушку Хэллоуина, чуть вытянутую книзу (гарбуз средних размеров), белёсые волосинушки на цвете спелости и румяности, а вместо треугольного выреза посредине, какой-то бесформенный нарост наподобие то ли гриба, то ли мха защитного красно-ядовитого цвета. Вытянутая вперёд лобовая область и подбородочный таран могли взломать ворота любой крепости. Даже посудной лавки и редуты девственницы.

  Румяный. Как ни парадоксальна бирка, единственными точками, где пробуждался (впрочем, столь же споро и зачахал) багрянец, были щёки, как у любителя 7.40. В остальном же это вытянутое вперёд лошадиное рыло с крупными навыкате (базедова болезнь?) глазами цвета неочищенного первака, было пепельно-синего оттенка, будто у человека, недавно покинувшего земельку. Картину завершали два плотных глиста, что, соприкасаясь и причудливо петляя от левой скулы к правой (или наоборот), изображали губы и глупо-доверительную улыбку.

  Довольный. Этот представитель высшего эшелона власти Замка выглядел, как персонаж плаката: "Ты! Записался в Голливуд?!" Нахмуренное чело относилось к вестерну, а конкретно - шерифу, прямой нос мог принадлежать обаятельному и сующему эту часть лица во все тёмные уголочки Джеймсу Бонду (то есть, налицо шпионские страсти). Ну а брови, губы, уши и квадратно-овальный контур лица смело тянули эту "репку" через тернии "династий" и прочих "Санта-барбаров" на пьедестал фоторобота для "Оскара".

  Бурый. Лихорадочно блестевшие глазки вызывали вполне понятные ассоциации с человеком, балующимся допингами. Тем более пигментация, как в серо-буро-малиновом варианте (отсюда название) изменялась часто и охотно, словно за этой тонкой полоской кожи (условно назовём ей фигвам) кто-то производит химические опыты, смешивая реактивы не науки ради, а дабы расширить диапазон цветовой гаммы.

  Чернявый. Ну, с эти м всё понятно. Смазливые наброски углём на белом листе. Думаю, любая женщина первой и не первой свежести обратила бы на него внимание, и с удовольствием облизала и спрятала под стекло в самой укромной комнатке. Извлекала бы на свет по желанию, припудривала и исполняла перед портретом всё то, что он пожелает, брызжа красками: красной и белой, но переступая стыдливость с невидимым удовольствием. А однажды под стеклом... уже никого не будет... Эстафету перехватила иная. И заливая слезами близлежащее пространство, представляет, как другая женщина идёт в "гастроном" за памперсами и йогуртом для ненаглядного... Снова ненаглядного.