Александр Экштейн - Око вселенной Страница 8

…«Улыбчивый» и Саркел, слегка прижимаясь к гривам коней, приблизились к взгорку, с которого Саркел наблюдал печенегских разведчиков, и огляделись. Шепот, шорохи и потрескивание степной тишины, обрученной с мелодичным молчанием порывистой вездесущности ветра, окружили их. Через несколько минут ожидания рядом с ними пробежала стайка испуганных крупных дроф. Князь наклонился к уху коня и произнес нечто, лишенное гласных, конь послушно опустился на передние ноги и завалился на землю рядом с покинувшим седло князем. Саркел повторил маневр князя и, увидев поданный им сигнал, словно змея бесшумно скрылся в траве, по-пластунски огибая взгорок с левой стороны. Раздвинув плотный занавес трав, он нос к носу столкнулся с передвигающимся, как и он, по-пластунски, «печенегом». Это был младший брат Саркела, разведчик князя Кудлата русоволосый Варсег, не пожелавший принять христианство. Более половины орд в степи образовались из нежелающих предавать древнюю веру славян, позднее их назовут варварами-кочевниками на территории Киевской Руси.

— Ты что тут делаешь? — От удивления Саркел даже привстал. — Неужели Кудлат решил пограбить князя «Улыбчивого»?

— Не знаю. — От столь неожиданной встречи с братом Варсег тоже сменил пластунское положение на лежачее, перевернулся на бок и уперся локтем в землю. — Если ты у князя этого служишь, то беги. На него вся степь идет, и даже Киев заключил с нею перемирие, дал дружины. Здесь скоро не пройти, не проползти нельзя будет. А правда, — лицо Варсега загорелось детской любознательностью, — что князь и княгиня нахапетовские — колдуны, у которых родился великий шайтан, и они сейчас его растят, чтобы с его помощью людской род извести?

Не надо было Варсегу вспоминать о, княжеском сыне.

— Ага, — буркнул Саркел и со всей силы звезданул брата в ухо так, что тот от возмущения и боли снова принял пластунское положение. — Лучше бы ты думал, чем говорил. Князя и княгиню, тем более их сына, я не брошу. Так что выбирай, ты со мной остаешься против степи и Киева или возвращаешься в дружину Кудлата?

— Конечно, с тобой остаюсь, — удивился такой постановке вопроса Варсег, — ты же мой брат, а Кудлат…

— А Кудлат уже счастлив, — словно выплыл из травы князь, ставя между братьями голову русича-печенега князя Кудлата, — и дружина его умчалась в степь, неся благое предупреждение славянским ордам, с крестом и без него, о любви к ним князя Нахапетовского и всея Киевской Руси. Ну, а я рад, что в моем княжестве появился еще один хороший воин. Брат Саркела — значит, любимый слуга княгини и верный друг князя.

Глава восьмая

Разговоры находящихся в холле были прерваны сигналом тревоги, резким и неприятным. Холл мгновенно опустел. Последней в дверях лифта скрылась Клэр Гастинг, которая даже своей поспешности придала пластическую экспрессию бразильской самбы, исполняемой польскими стриптизершами. Остались лишь невозмутимый Ефим Яковлевич Чигиринский и невозмутимо протирающий гигиенической губкой стойку бара бармен, голубоглазо-брюнетистый саксоподобный итальянец.

— Дайте мне воды, — попросил Ефим Яковлевич, присаживаясь за столик, и уточнил: — Двести пятьдесят граммов. Добавьте туда несколько капель лимонного сока.

— Тревога, сэр, — вежливо отозвался бармен, — я не имею права никого обслуживать.

— Боже мой, — вздохнул Чигиринский, — сразу видно, молодой человек, что вы от пяток до фуражки на голове американец и никогда не имели в женах одесситку, расстроенную в своих самых лучших ожиданиях, иначе вам было бы неведомо чувство тревоги при звуке сирены.

— Фуражка? — сглотнул слюну ничего не понявший об Одессе итальянский парень из Миннесоты и, стараясь казаться и дальше невозмутимым, уточнил: — Я тоже недолюбливаю умных баб, если вникнуть поглубже, то они все дуры. Хотите виски, сэр?

— Нет, — покачал головой Чигиринский, — у меня тоска по забытым в наше время мотивам…

— Есть водка, сэр, — прервал его бармен, почему-то вытянувшись по стойке смирно, — и есть вода и лимон. Что прикажете, сэр?

— Дай мне рюмочку вселенной, молодой человек, — хмыкнул Ефим Яковлевич вставая из-за стола, — и добавь туда одну капельку прерывателя бессмертия. Все это лишь детали, — объяснил он уже совсем ничего не понимающему парню. — Пойду взгляну на причину тревоги в «Янки». Опять, видимо, какая-нибудь глобальная чепуха.

Агенты службы безопасности ЦРУ, СНБ, военное и гражданское руководство подземного комплекса «Янки», специалисты экранно-лучевой защиты информационного поля суперсекретного объекта из космоса были в бессильно-гневном шоке. Ученые и агенты спецслужб США в подземном комплексе отчетливо понимали, что так же, как теракт 11 сентября 2001 года изменил представление о безопасности в мире, так и сегодняшний день навсегда отбил всякую веру в компьютеры и вообще в электронное развитие цивилизации, а слово «ХАКЕР» приобретает новый, глобально-зловещий и в какой-то мере ошеломляюще-мистический смысл…

Информационно-аналитический блок комплекса «Янки» был оснащен новейшей компьютерной системой автономно-плазменного класса «Отшельник», аналогов которой в мире не существовало и которая обошлась Америке в 989 миллиардов долларов и семи сошедших с ума ученых мирового уровня. И вдруг эта уникальная система подверглась беспрецедентному нападению циничного и, как решили агенты информационной безопасности, всемогуще-безумного хакера. Просчитать, откуда исходит нападение, оказалось невозможным. Интернетовские заморочки и приемы обычных хакеров в «Отшельнике» не могли сработать. Фактически под видом автономно-плазменной компьютерной системы действовал электронный разум, определяющий свое развитие, воспитание и цели самостоятельно, а совсем недавно «Отшельник» стал на порядок совершеннее, глубже и таинственнее человеческого интеллекта. И вот его грабили. Информация то исчезала из его памяти, то вновь возвращалась, но уже кусками, частями, разупорядоченная. Многие ученые «Янки», особенно мирового уровня, где-то в глубине души почувствовали солидарность с таинственным хакером, да и вообще весь элитарный коллектив «Янки» испытывал нечто сродни священному ужасу. Одно дело — украсть, стереть информацию вирус-монстром, а совсем другое — вернуть ее в «разобранном» виде, разве что представить в роли хакера Дьявола или… И последним аккордом этой метафизически-хулиганской вакханалии было отторжение «Отшельника» от им же смодулированого источника питания. Все экраны системы оматовились серым безмолвием, а затем вновь замерцали, и везде была одна картинка: изящная, аристократически выразительная кисть руки, словно выплывающая из глубины монитора, с кроваво-вишневыми драгоценными ногтями на длинных трех женских и трех мужских пальцах парадоксально-зеркального соединения…

— Это рука Власти! — возбужденно воскликнула в полной тишине Клэр Гастинг, указывая на мониторы «Отшельника».

— Это рука мальчишки, — небрежно бросил Арчибальд Соукс и вставил в рот контрабандную гаванскую сигару.

— Гашим (проклятие)! — обратил на себя внимание вошедший в информационный блок Чигиринский, — вы правы, Соукс, это рука разгильдяя.

— В чем дело? — незамедлительно вмешался начальник службы информбезопасности «Янки» генерал Аламсон, обращаясь одновременно к Чигиринскому, Соуксу и Клэр Гастинг. — О чем вы говорите?

— О том, что «Отшельник» не так прост, — успокоил его Арчибальд Соукс и прикурил длинной норвежской спичкой сигару, — и сам разберется в ситуации.

Присутствующие в блоке невольно обратили внимание на сосредоточенный и даже слегка ворчливый шорох плазменного разума. «Отшельник» восстанавливал информацию в прежнем порядке и, несмотря на абсурдность такого предположения, выглядел несколько озадаченным.

— Ну ты даешь, Лаперуза! — Ксюша Мармик, уцепившись руками за перекладину шведской стенки в комнате Толика Лаперузы, тренировала пресс, поднимая и опуская прямые ноги параллельно полу. — Твой комп даже покраснел от стыда за свою некомпетентность, да и принтер не справился. Это ж в какую систему ты влез, Толечка Лаперузочка? Тебе не кажется, что после такого взлома к нам в окно, — она опустила ноги и кивнула на открытую форточку, — может влететь крылатая ракета?

Ксюша была в белых кроссовках «Пекин», изготовленных китайской промышленностью для спортсменов своей олимпийской сборной, подаренных ей каким-то чиновным китайцем из посольства в награду за знание китайско-уйгурского диалекта, в серебристых эластик-шортах, более напоминающих плавки с кармашком для десяти копеек на ягодице, и в сиреневой, плотно прилегающей к телу майке-топик модели «Блюз при расставании», которую подарил отец, чиновник МИДа России, почему-то назвав свой подарок «гостинцем от дедушки», хотя, насколько Ксюше известно, того застрелили где-то то ли в Непале, то ли в Тибете, за пять месяцев до рождения отца. Еще на ногах Ксюши, от кроссовок до бедер, красовались радужные гетры «Джулия», и вообще, вся Мармик, выпендривающаяся перед Толиком Лаперузой на шведской стенке, походила на Пеппи Длинныйчулок, которую уговорили сняться для обложки глянцевого журнала. Ее прическа с левой стороны напоминала взъерошенно-синеволосую Мальвину, с правой — небрежно причесанную блондинку для круиза на яхте с озверевшим от денег арабом, а между «Мальвиной» и «блондинкой для секса в море», ровно посередине, от лба до затылка, шел стилизованный под ирокеза-панка аспидно-черный хохолок трех сантиметров ширины. Все вместе, если добавить нарисованную на лбу золотистую змейку, «уползающую» вниз, на живот, в сторону другой золотистой змейки, ускользающей с живота под эластик-шорты, и была Ксюша Мармик, тележурналистка и ведущая молодежной программы «Стильная морковка» на дециметровом канале московского телевидения. Она спрыгнула на пол, села на полный прямой шпагат, положила подбородок на ногу и поинтересовалась у не обращающего на нее внимания Толика Лаперуза, пытающегося натянуть на свою нежно-уродливую драгоценную кисть руки лайковую перчатку телесного цвета: