Александр Шакилов - Пока драконы спят Страница 16

Долг инквизитора – всячески помогать братьям по вере.

Вот и помогли. И с собой взяли.

А что, хороший парнишка. Правда, лицом не удался да волосами темен. Ну, так с мордашки брагу не пить, а волосами после трапезы пальцы не вытрешь. Сражался новичок умело, будто не крестьянин какой, а знатного роду-племени и с младых ногтей к мечу привык. Из лука стрелять он был горазд и будто с желудком гарпии в руках родился. Сжег мятежный хутор – не поморщился, самолично десятка два еретиков на тот свет спровадил.

А потом – еще хутор. И гард. И второй. И еще…

Долго странствовал Мура с бродягами в серых сутанах и честно заслужил особое доверие: его подвергли жестоким пыткам и многократным унижениям, дабы отрекся он от мирских соблазнов, подарив душу и помыслы Господу Проткнутому. Буси вытерпел все, получив взамен неприкасаемость и пожизненную индульгенцию от нападок Закона.

«Отныне никто не помешает поискам украденного таланта!» – радовался новоявленный инквизитор. Вместе с сутаной Мура приобрел возможность входить в любой дом и запертую церковь, ночевать в чужой постели и брать чужих жен. Испепелять деревни и убивать безнаказанно. Вешать девственниц и зажаривать на углях годовалых младенцев.

Инквизитор, нет удачнее личины для путешествий по Мидгарду.

Так думал Мура.

Ошибался?

10. Стурманы

Берег, соленые брызги. Запах гниющих водорослей, креветок и рыбы, закинутых штормом за линию прилива. Маленький краб тронул клешней подбородок Эрика. Больно! Кулак вмял падальщика в холодный мокрый камень. Мальчишка еще жив. Ого-го еще!

Рядом лежала Гель, на лице ее погасла драконья радуга, снадобье вросло в девичью кожу, не оставив и следа. Глаза малышки закрыты. Спит? И отец тоже? Или…

Все мертвы? И Эрик за компанию? Не берег моря, а чертоги Проткнутого?!

Отмучился парень…

Ан нет, рановато себя хоронить – краб причинил боль, кулак чешется. Интересно, в чертогах Проткнутого водятся крабы? Жаль, нет таких подробностей в сагах скальдов и россказнях святых отцов. Прекрасногрудые валькирии, сладкоголосые воительницы, обнаженные и покладистые, готовые натереть тело воина благовониями и маслами, – это да, это всем известно. А вот крабы, да еще в чертогах, где всегда светло, тепло и вдоволь жратвы и выпивки…

Пища!

Вода!

Губы Эрика – сухая короста на ране рта.

В чертогах Проткнутого, если верить рифмоплетам, текут реки из пива и кваса, ручьи и водопады из вина, и лужи там – чистейшая ледниковая водица. И барашки гуляют жареные: подойди, отломи кусочек, жуй. А барашек – оп! – опять целехонький! Ты грызешь его, рвешь сочную плоть, а барашку хоть бы что.

Ну почему Эрик не умер, а?!

…Живой.

Спина болит – нет сил терпеть, будто уронил кто хребтом об скалу, да с размаху, не жалея силы молодецкой. И в голове шумит… или это прибой?

Храп отца?

Плачет Гель?

Эрик перевернулся на бок. Приподнялся на локтях. Встал на колени. В полный рост. Его покачивало. Ветер трепал рыжие волосы. Плечи едва прикрыты рубахой, холодно. А значит, Эрик точно не в чертогах Проткнутого.

Довольно-таки широкий ручей в десятке шагов от Эрика впадал в море. Вода! Пить! Сколько хочешь пить! Вода! Едва перебирая ногами, он побрел к ручью. Упал, пополз на четвереньках. Опустил лицо в холодную влагу. Жадно глотнул, и еще, и опять, и вновь, и… «Отец! – вспомнил Эрик. – Напоить отца. И Гель. Гель нужна вода».

Но, Проткнутый, как тяжело отвернуться, прекратить! Будто десятки жилистых рук прижали затылок к прозрачному течению. Будто сотни ладоней плескали саму жизнь в широко – шире некуда! – разинутый рот.

Но Эрик пересилил себя. Отполз немного от ручья, там его вырвало водой, и он ослабел пуще прежнего. Что такое?! Почему?! Надо вернуться и утолить жажду. Шажок, еще, еще – и личиком в ручей, и…

Чуть позже, когда силы вернулись и наполнились бурдюки, тоненькая струйка потекла по лицу Снорри Сохача, что превратилось в каменную маску: ни морщин на лбу, ни трепета век. Это плохо. Эрик припал к груди отца – и не услышал его сердца. И вновь плеснул на лицо – без толку.

Обманула Урд! У, карга! Говорила, духи хранят Снорри, для них он жертва долгая и потому нужная. Обманула…

– В рот лей. Не мимо.

Рука Эрика дрогнула.

– Отец?!

– Малявку напоил? – Длинноус, смешно отфыркиваясь, задрал подбородок. В волосах родителя прибавилось седины, четче обозначился кадык на дряблом горле.

– Я… я сейчас, отец!

– И в кого такой, а? В нашем роду дурачков вроде не было…

Если собрать весь плавун на берегу, погребальный костер сладится и без дырявой ладьи, и без трофейного дракара полыхнет. Плавуна – море! То есть море выкинуло на берег столько мусора, шишек и коры, что хватит на парочку Чужих Лесов.

– Отец, откуда столько дерева? – Эрик сидел у костра, и ему впервые за много дней было тепло и сытно. В ладонях миска, в миске – уха из мелкой рыбешки и креветок, найденных в завалах бурых водорослей.

– Оттуда, сынок, оттуда. – Сохач довольно потер заметно округлившийся живот. – Далеко-далеко за горизонтом, глубоко под волнами растут рощи и леса, куда там наземным кустикам. У Водана столько живности на подводных пастбищах, что весь Мир Гардов за десяток голодных зим не сожрет. Оттуда и плавун – умирает дерево, отпускают его корни с привязи дна, всплывает ствол да к берегу стремится. Суша все-таки. В море-то мокро чересчур.

Отец засмеялся громко, взахлеб, будто сказал что-то смешное.

Эрик пожал плечами, взглянул на Гель: поняла чего или как? Пошутил Сохач или правду поведал? Гель, хихикнув, подмигнула длинноусу. И тогда лицо Эрика тоже растянула улыбка от уха до уха.

– А как мы здесь очутились? – Отец закурил трубку, и глаза его тут же заблестели, как первые звезды. Отцу стало хорошо, лучше не бывает.

– Дракон принес.

– Какой дракон? – Снорри выпустил из ноздрей два кольца сладковатого дыма.

– Тот, что за соседней скалой спит. Где зарево мерцает. Дышит он так. Видать, не крепко заснул еще, на новом-то месте. – Гель собрала миски, собираясь вымыть их в ручье.

Длинноус закашлялся, подавившись дымом:

– Дракон?! За соседней скалой?!

– А что такого? Нас принес, теперь отдыхает. Эрик сказал: отец к морю ведет. Вот я и попросила, а ящер уважил, потом за скалой прилег. Там вроде камни лучше, галька мельче. Удобней ему там. Ну а я, пока дракон спит, миски помою, можно?

Но Снорри Сохач запретил ей ходить к ручью, сказал, что не до мисок сейчас. Он велел уходить отсюда тихо, но быстро.

Мало ли что дракону в голову его змеиную взбредет, когда он проснется?

Говорят, утро вечера мудренее.

Ложь. Поутру с отцом вообще непонятно что творилось. Накануне добрый был, трубку курил, с Гель разговаривал о всяком, на Эрика не злился даже, будто забыл, что тот пахарей упустил. Но лишь рассветный холодок скользнул под одежды, стылым огладив щеки, Снорри Сохача как подменили. Тычки и подзатыльник – вот что у Эрика было на завтрак.

Накануне собрались быстро, впопыхах. Нехитрый скарб свой бросили – Снорри сказал, что не пригодится больше.

– Отец, мы спешим? Нас ждут? Кого мы ищем отец? Стурманов, да?..

Солнце отмерило давно уже полдень, а они все шли по берегу, огибая скалы и завалы плавника. То и дело попадались заливчики по грудь Эрику, Гель по подбородок. В одной такой тихой заводи на девочку напал кракен. Обвил щупальцами и потащил на дно. Бульк! Была рядом малышка Гель, и нет ее. Эрик закричал – испугался очень. А Сохач, хоть и впереди шел, не видел ничего, сразу догадался, что и как, выхватил меч и скрылся под водой.

Поднявшиеся волны успокоились уже, а Эрик все стоял один.

Море поглотило девчонку и его отца. Кракен расправился с ними!

Слезы полились из глаз Эрика, добавляя соли бескрайней глади. Смахнув их рукавом, он наклонился, окунув лицо в воду, и поднял из-под пятки окатыш размером с голову младенца. Помочь отцу и Гель он никак не мог, но если кракен попытается отобедать еще и Эриком, то получит на первое хорошую трепку, будьте уверены. Хотя бы разок Эрик уж точно огреет чудище окатышем по башке.

И тут что-то большое плеснуло рядом.

Эрик замахнулся окатышем, но, к счастью, ударить не успел – шумно фыркая, вынырнул отец. На лезвии его меча налипла черная слизь. К груди длинноус прижимал Гель, которая дрожала так, что ее страх вмиг передался Эрику – у него зубы тоже начали стучать.

– Жива? – спросил Сохач у девчонки.

Та кивнула:

– Д-д-да-а…

– Так вперед, чего встали?! – скомандовал отец, поставив Гель на ноги. – В чертогах Проткнутого отдохнем!..

Ближе к вечеру Снорри Сохач совсем умаялся, шаг его стал короче, дыхание отрывистее. Каждое движение воину давалось с трудом.

– Отец, что с тобой?

– Вперед! Не останавливаться!

И Эрик шел, пожимая плечами и опасаясь расспросами вызвать родительский гнев.

А потом послышался лай собак. Гель встрепенулась, шмыгнула носом: